Иван Кузнецов - Ковчег
— Теперь уж точно ясно, их было три, максимум четыре, человека, — возбужденно сказал Игорь. — Прикинь, они даже за ружьем побоялись подняться. Просто свалили. Трусливые, расточительные подонки.
— Удивительно, как этот кореец понял, что ты стрелка снял. Он ведь даже не вскрикнул.
Игорь пожал плечами. Он ощущал себя абсолютным победителем и не хотел ломать голову над сомнительными загадками.
Что делать с Толиком Пушкиным мы так и не придумали. Будь мы ближе к лагерю, собрали бы носилки, а так… С раненым Сан Санычем и пятилетним мальчишкой тащить тяжелое тело до ближайшего форпоста слишком опасно. В конце концов мы приняли неприятное решение: оставили его в аптеке. Сан Саныч хмуро пообещал выбить для возвращения тела грузовик, но мне показалось, он сделал это больше для очистки нашей совести. Шансы, что грузовик и впрямь дадут, стремились к нулю.
Добиться от Вани, где он живет, не удалось. Он показывал то туда, то сюда, номер дома не знал — только подъезд, этаж и квартиру. Его семья состояла из мамы и некой тети Светы. А дядя увел его на улице, когда мамы не было рядом.
— Забей, — посоветовал Игорь после пяти минут расспросов. — Ничего мы не поймем. Надо везти его в лагерь. Если у матери есть хоть капля мозгов — сама к нам придет. А если не придет… Пацан хотя бы цел останется.
В итоге я пересел на Толин велосипед с внушительным багажником. Усадил позади себя Ваню и взял с него обещание не совать пятки в колеса.
— А мама? — серьезно спросил Ваня.
— Мы ее найдем, — сказал я, не глядя пацану в глаза. — Или она нас. Не бойся.
Ваня и не боялся. Он просто не до конца понимал, что происходит…
Ехать по главной дороге мы не решились. Попетляли дворами и вырулили на проспект Кирова. Пронеслись по кольцу между ипподромом и памятником Ил-2. Выбрались на Московское шоссе и наконец оказались в относительно безопасной зоне.
Остаток пути прошел без происшествий. Уставшие и голодные, мы въехали в лагерь еще засветло. Игорь сразу же ускакал к фотографу, устроившему у себя дома небольшую химическую лабораторию — и где только реагенты достал? Вербовски забрал бандитское ружье и ушел к завхозу регистрировать. Сан Саныч направился к руководству бронировать на завтра грузовик, а я внезапно остался один на один с Ваней.
Надо отдать должное, вел себя Ваня образцово. Видно сказалось трехдневное заточение. Он не ныл, не мучил меня вопросами и после моего лживого обещания не просился к маме. Словно ему было не пять лет, а все двадцать пять. Впрочем, многие и в двадцать пять нудят так, что хочется засунуть в рот кляп…
Я хотел посоветоваться с Никой, но сегодня она работала в распределительном центре на Ленинградке и еще не вернулась. Пришлось сдать мальчишку в общую детсадовскую группу. Детей в лагере было немало. Почти треть осталась без родителей, и детский сад, или точнее интернат, организовали в первые же дни становления коммуны. Объяснив, что да как, я заполнил бланк и пообещал Ване навестить его завтра утром. Ваня доверчиво кивнул, а я поспешил уйти, ощущая себя последним мерзавцем. Не то что я успел привязаться к пятилетнему мальчугану, но все же вот так спихнуть его с рук было сродни предательству. С другой стороны, что мне с ним делать? Не усыновлять же. Да и что значит «усыновить» в наших условиях? Из лагеря я уезжал утром, возвращался поздно вечером. Иногда оставался ночевать на перевалочных пунктах. В таком режиме с ребенком толком и не встретишься. Да и какой из меня воспитатель…
Сан Саныч заглянул через полчаса. Результат переговоров был написан на его красном от злости лице, и все же он пояснил:
— Не дали. Говорят, хотите, берите лопаты и отправляйтесь хоронить. Наряд на пять человек и полдня сроку.
— Поедем завтра? — Я глянул на охранника исподлобья.
— Завтра. Увидишь Игоря или Эдика — предупреди. Пятым возьмем Стаса, они с Пушкиным друзья со школы.
— Хорошо.
Я достал початую бутылку водки, и мы выпили не чокаясь. По одной. Если позволять себе больше, недолго и спиться, потому что поводы находились каждый день.
Сан Саныч ушел, а я растянулся на кровати и, глядя в потрескавшийся потолок, ждал возвращения Ники. На завтра мы планировали небольшой «уикенд», но теперь все отменялось. За полдня увольнительной мы с похоронами явно не управимся. Значит, опоздаем на смену. Значит, получим выговор и будем вкалывать потом допоздна. Ника, конечно, будет недовольна — со дня поездки за генератором мы только ночи и проводили вместе… Но похоронить Толика все равно надо.
Обязательно.
Нельзя бросать тела товарищей, иначе наступит день, когда никто не станет хоронить тебя.
Часть третья
ГОРОД, КОТОРЫЙ БУДЕТ
Глава 1
К шестидесяти годам женщины неизбежно делятся на две категории: бабушки и старушки. Бабушки — вечно румяные, мудрые и малость лукавые, в неизменно потертом, но чистом наряде. Они весело щебечут на лавках в залитых солнцем двориках, кормят воробьев кусками мягкой булки и раздают на улице крошечных пищащих котят, принесенных в дом беззаботной кошкой. Они возятся с внуками, пока родители шляются по кинотеатрам или улетают на выходные в Турцию. Они наполняют наши сердца гордостью за старшее поколение и помогают примириться с неизбежной старостью. В конце концов, думаем мы, старость — не так уж плохо, после чего с любовью берем бабушку под локоток и переводим ее через улицу.
Иное дело старушки. Не дай вам бог перепутать эти две стороны одной медали. В отличие от спокойной и рассудительной бабушки, старушка всегда заряжена на борьбу. Ее корпус наклонен вперед, в глазах полыхает огонь, а сама она стремится к одной лишь ей известной цели. Если вы стоите в очереди или на остановке, у вас есть шанс отпрянуть в сторону. Если вы движетесь старушке навстречу — неприятностей не избежать. Ее не смутит ваш двухметровый рост и полтора центнера мышц. Не остановят велосипед и роликовые коньки. Даже черный джип — последнее чудо японского автопрома, за бешеные деньги выписанное прямо с завода, — не произведет на старушку никакого впечатления. И горе вам, если вы решитесь сыграть с ней на слабачка. Потому что, как бы ни тверда была ваша рука, слабачком окажетесь именно вы. Подслеповато прищурившись, старушка ни на миллиметр не отклонится от выбранного курса, и в итоге именно вам придется искать спасения на бордюре, газоне или того хуже — в кювете. Старушки непоколебимы и неуязвимы — это закон природы. Нам остается лишь стиснуть зубы и попытаться хоть как-то в этой природе жить.
К сожалению, описать все многообразие мира двумя категориями невозможно. Всегда найдется злосчастное исключение. У нас оно приняло форму анекдота про Вовочку: бывают бабушки, бывают старушки, а бывает Милена Юрьевна.
О демоне во плоти, живущем в перевалочном центре на Победе, слухи ходили давно, но я, будучи человеком рациональным, полагал, что они сильно преувеличены. Как оказалось, я ошибался. Слухи не передали и половины правды.
Наше первое знакомство не продлилось и пяти минут, но, выходя со склада, я вдруг отчетливо осознал: Раскольников не хотел убивать старушку. Она сама его спровоцировала.
— А бабульку-то пора усыпить, — задумчиво произнес Игорь, но не удостоился ни смешка Вербовски, ни подзатыльника от Сан Саныча.
Мужчины были мрачны и сосредоточены. Видимо, думали о том же.
Кто и зачем назначил Милену завхозом перевалочного пункта, оставалось загадкой. Поверить в существование у нее протеже было невозможно. Я не мог представить себе человека, который бы общался с ней от души, а не по служебной необходимости. Бронзоволосая семидесятилетняя мегера в вульгарной красной блузке могла достать кого угодно. Обычно я легко нахожу контакт с женщинами вне зависимости от возраста, но тут словно уперся лбом в стену. Впрочем, не только я. Ни мужественный Эдик, ни вежливый Игорь, ни Сан Саныч, у которого полкоммуны ходило в приятелях, не смогли добиться от нее элементарной вежливости, не то что расположения.
Обитала старая ведьма там же, где и до отключки, — в подвальчике одного из домов. Раньше в нем был небольшой продуктовый магазин, а Милена ведала бухгалтерией и складским помещением. Неумолимое время и наводнение привели содержимое витрин и склада в полную негодность, однако Милену Юрьевну это не остановило. Сгнившие и высохшие продукты отправились на помойку. Из соседнего дома доставили облупившийся стол и скрипучий стул. Стол водрузили посреди бывшего склада, а на стул водрузилась сама Милена. На покрытую клеенкой столешницу легла пухлая тетрадь с записями приходов и расходов. Рядом притулились стакан с карандашами и пластмассовая линейка кислотного цвета — весь инвентарь.
Надо сказать, помещение соответствовало хозяйке и сеяло страх в сердцах посетителей. Во всяком случае, впервые оказавшись здесь, я мучился только одной мыслью: когда же нас отпустят? Комната Милены не просто находилась в аварийном состоянии, она грозила развалиться в любую секунду. Старушку такая перспектива не пугала, остальные, глядя на бегущие по стенам и потолку трещины, думали только об одном — как выбраться отсюда побыстрее. Рекомендации переехать в другое помещение Милена игнорировала. Как и кислый, гнилостный запах, навеки впитавшийся в стены подвала. Посетителям оставалось только смириться.
