Максим Хорсун - Смерть пришельцам. Южный фронт
Несколько раз на низкой высоте пролетали вертолеты «Ми-1». Одинокое «полублюдце» медленно проплыло над Доном, подняв на воде рябь. Буксирный катер тянул паром, груженный боевыми машинами; своим усердием маленькое речное судно напоминало муравья, в одиночку волокущего прутик.
Лавируя между солдатами и зарываясь членистыми лапками в грязь, деловито пробежал красноглазый механизм-охотник. На его округлом боку была нарисована советская звезда, а под ней выведено чьей-то хулиганистой рукой прозвище – «Окурок». На тупом рыле прямо под красным глазом для полного набора дорисовали оскаленную пасть.
Отцу сейчас было не до него. Но это и понятно: отец возглавляет СМЕРПШ Второго Южного Фронта. А это – куча организаций, служб и отделов. Но Степка не чувствовал себя обиженным, не маленький – нянька не нужна. Главное, что батя жив. Главное, что он сам окажется при деле, причем – серьезном. Его зачислят в одно из оперативных подразделений СМЕРПШа! Он будет охотиться на пришлых, засланных в тыл, на замаскированных лазутчиков и диверсантов. Потому что СМЕРПШ означает Смерть Пришельцам! Смерть проклятым прилетенцам и предателям-людям, добровольно сотрудничающим с врагами человечества!
Смерть гадам! Смерть разорителям земли донской! Смерть убийцам!
Степка сытно рыгнул, поскреб ложкой по дну, потом поднялся, пошел к реке, чтобы помыть котелок.
Немного смущало, что ему не выдали форму. Одетый в прожженный комбез авиамеханика, он выделялся в толпе и привлекал удивленные и настороженные взгляды. Пока он был чужаком. Но Степан не сомневался, что это – временное. Да и все заняты, некогда дружбу водить. Только он вроде как на лечении.
Степан отнес котелок на кухню, сунул ложку за голенище сапога и осмотрелся, раздумывая, что делать дальше. Вечерело, однако интенсивность работ не снижалась. Одна смена отдыхала, вторая вкалывала в поте лица, третья была на построении, после которого солдат также ждала работа. Плацдарм расширялся и обрастал фортификационными сооружениями.
В конце концов, Степка решил найти Людмилу. Где ее искать – непонятно, но начинать следовало с госпиталя. Наверняка она заходила проведать раненых Кузнеца и Икара, и там можно будет отыскать ведущую к ней ниточку. Да и мужиков проведать не мешало бы. Он слышал, что днем обоих морпехов прооперировали. Имелись шансы, что морпехи поправятся.
Он откинул полог палатки полевого госпиталя с послеоперационными больными. В нос пахнуло лекарствами, Степан с детства ненавидел этот дух. Сразу вспоминался сельский медпункт, унылые очереди у его порога, монотонные пересуды стоящих в них бабушек. Как было скучно и тягостно… Сколько нужно было времени потратить, чтобы в результате получить болезненный укол в зад или противную микстуру.
Поскольку активные боевые действия еще не начались, госпиталь не был загружен работой. Занятыми оказались три койки: на них, отделенные друг от друга ширмами, лежали Икар, Кузнец и какой-то бедолага из инженерных войск, сломавший ногу во время переправы. Два медика – высокая худая женщина лет сорока пяти с собранными в тугой пучок волосами и молодой человек крепкого телосложения – играли в шахматы, сидя за столиком у дальней стены; когда Степка вошел, они одновременно повернули к нему головы.
– Я к ребятам, – сказал Степан, переминаясь с ноги на ногу. Людмилы в госпитале не было, а он надеялся ее увидеть.
Медики не ответили, снова переключили внимание на доску.
Икар спал, приоткрыв воспаленные губы. Под неплотно сомкнутыми веками рывками двигались глазные яблоки. Кошмары, видимо, мучили. Степка прошел мимо на цыпочках.
Кузнец лежал на животе, закопавшись подбородком в подушку. Морпех сосредоточенно глядел на серое перышко, которое он цепко держал щепотью татуированной руки.
– Здоров… – робко поприветствовал его Степка. – Как ты, дядя Ваня?
Кузнец скривился, мол, лучше не спрашивай. Спина, шея и голова – в бинтах. А о том, что под бинтами творится, – и думать не хочется.
– Я… – Степан покосился на склонившихся над шахматной доской медиков. – Ты прости, что я там замешкался. Если бы не я…
– Ты. Спас. Лютика, – с трудом выдавливая из себя слово за словом, произнес Кузнец. – Значит. Мы. Встретили. Тебя. Не. Напрасно.
Степан облегченно вздохнул и улыбнулся:
– Спасибо, дядь Вань.
– Держи. Краба.
Раненый протянул Степке испачканную зеленкой руку. Пожатие получилось крепким, несмотря на его состояние, в Кузнеце сохранилось еще много жизни.
– А не подскажешь, где мне найти Люду? – спросил Степан.
Кузнец подмигнул:
– Дело. Молодое?
– Просто хочу спросить, как у нее дела. Когда мы встречались в последний раз, она выглядела расстроенной.
– Не. Знаю. – Кузнец закрыл глаза. – Видел. Когда. Очнулся. Больше. Не.
За спиной Степки прочистили горло. Он обернулся и обнаружил беззвучно подошедшую женщину-врача.
– А… – протянула доктор. – Товарищ с бронхитом и контузией… Все-таки пришел подлечиться? Или поморочить голову пациенту, который только-только оклемался после наркоза?
Не дожидаясь ответа, доктор проверила капельницу Кузнеца. Прозрачный раствор заструился по трубочке бодрее.
– Пойду я. – Степка повернулся к выходу.
– Нет-нет, теперь погоди!
– Чего? – Степан удивленно поглядел на врачиху.
– Твоя подруга – русые волосы, голубые глаза, первая группа крови – на постельном режиме. – Та говорила чуть в нос умиротворенным голосом; Степка уловил в ее дыхании слабый, но отчетливый запах спирта. – В отличие от тебя, авиамеханика, она лечится. В ближайшее время мадам отправят паромом с передовой. Ее товарищам придется задержаться чуть подольше, пока здесь тихо. – Врач надела очки, которые до этого висели у нее под шеей на толстой хирургической нити. – Я проведу тебя к ней…
– Спасибо! – обрадовался Степан.
– …но сначала я тебя еще раз послушаю. – Доктор взяла его за локоть. – Проходи, снимай тельняшку. Беспокоит меня твой бронхит, как бы пневмонию не проглядеть.
Степан попятился к выходу.
– Мы вроде договорились с тем врачом, который меня осматривал утром: мне болеть некогда…
– Проходи и не упрямься, как маленький. Работы у тебя все равно нет, а больно не будет – обещаю.
Поморщившись, Степка подошел к столу с шахматной доской. Судя по расположению фигур, врачиха выигрывала. Молодой доктор сунул папиросу за ухо и пошел к выходу.
Доктор долго и внимательно вслушивалась в Степкино дыхание, прижимая к его груди, а потом к спине холодный фонендоскоп. Степан скучал, ему хотелось поскорее увидеть Людмилу. Как она там? Наверняка тоже с контузией мучается… Жаль, ему запретили лишний раз говорить, что он нашел отца. Само собой, шила в мешке не утаить, но было высказано пожелание, чтоб он не распространялся о близком родстве с начальником СМЕРПШа Южного Фронта. В любом случае Степка мог сказать Людмиле, что жизнь налаживается и что у них все будет хорошо. Может, не сразу, но потом – обязательно будет. Он пожмет Людмиле руку и, как бы невзначай, задержит ее пальцы в своих. Он заглянет ей в глаза, и те скажут без слов, стоит ли ему надеяться, что он и она… Ну, после войны… Люда, правда, его старше, но кому какая разница? Что он и она… Люда, правда, ученая, а он – неуч, деревенщина. Нет. Наверное, даже пытаться не стоит. Ничего у них не получится. Птицы разного полета.
– Да уж… – протянула доктор безрадостно и отложила фонендоскоп. – Булькает, как каша в котле. Придется поколоть антибиотик.
– А точно нужно? – спросил Степан с сомнением.
– Точнее не бывает. Приспусти штаны, сейчас сделаем укольчик, а потом навестим твою красавицу. Что скажешь?
– Ла-а-адно. – Степан опустил комбинезон до колен.
Врач потерла ему ниже пояса смоченной спиртом ватой. Затем шлепком вонзила иглу. Но не в напряженную ягодицу, а чуть ниже затылка. Степана оглушил хруст кости, похожий на «белый шум» потерявшего волну радиоприемника. Кровь прилила к лицу, и была она горячей, как кипяток.
– Молчи, – сказала врачиха, дожимая поршень шприца.
И Степан молчал, хотя боль была такая, что глаза едва не вываливались из орбит, а зубы отбивали чечетку. Окружающий мир то заволакивало туманом, то, наоборот, он становился избыточно и даже безжалостно четким: становилась видна каждая шероховатость на стене палатки, каждая царапина на столешнице. Оставленные на доске шахматы превращались в страну бескрайних пространств и причудливых форм, в чужой, нечеловеческий мир вроде планеты пришлых, засмотревшись на который можно было навсегда лишиться разума.
Доктор выдернула иглу, Степан качнул головой. Он по-прежнему не мог произнести ни звука, хотя мысленно вопил от боли и требовал объяснений.
– Одевайся, – сказала врач. Степан подчинился, натянул и застегнул комбез. Он стоял, чуть дрожа, и ждал дальнейших указаний.
