Максим Хорсун - Смерть пришельцам. Южный фронт
– Что значит – «идешь с нами»?! Вы кто такие?
– Мы из СМЕРПШа, – ответил капитан небрежно.
– И что? – Людмила фыркнула. – Этого человека я отведу к своему непосредственному командиру, а тот уже решит – стоит ли связываться со СМЕРПШем или нет.
– Назарова, – протянул капитан с укором. – У меня есть приказ, и я его обсуждать не собираюсь.
Степан только успевал переводить взгляд с великана на биологичку. Солдаты, пришедшие с капитаном, в это время молча изучали Степку.
– Стариков! – обратился капитан. – Ты глухой, что ли?
Солдаты окружили Степку со всех сторон, стоило отойти на пару шагов от БТРа. Он обернулся и мельком взглянул на Людмилу. Биологичка прижимала к лицу ладони, кажется, она плакала.
Его препроводили к крайнему срубу. Изба – не изба. Просто коробка, наполовину утопленная в берег. Над плоской крышей – камуфляжная сетка, с трех сторон – валы свежей влажной земли. Позади – пара замаскированных броневиков более ранней модели, которую собирали на базе узлов и агрегатов грузовика «ЗИС-151». У реки лежали извлеченные из воды части понтонного моста. Деловито прохаживались солдаты, пахло дровяным дымом, куревом и тиной.
Один из сопровождавших Степана бойцов сбежал по выстеленным досками ступеням, открыл двери. Капитан махнул в сторону входа рукой:
– Проходи давай.
В помещении было сыро, на земляном полу собрались лужи. Ярко горела керосиновая лампа, стоящая на щербатом столе. Никого внутри не оказалось. Степан пожал плечами и прошел к столу. Он среди своих, чего можно было опасаться?
По обе стороны стола имелись вколоченные в грязь скамейки. Степка собрался присесть на одну из них – голова по-прежнему кружилась, что будь здоров, – в этот момент за его спиной затворили двери. Он остался в одиночестве.
Ждать пришлось недолго. Степка положил руки на стол перед собой, пристроил на них голову, но задремать не успел. За дверями послышался громкий голос: «Какой Стариков? Ну, и где этот ваш Стариков? Покажите мне его!»
Степан встал, встречая спускающегося по ступеням человека. Двигался тот боком, с осторожностью, подволакивая ногу, скрипя кожаной портупеей. При этом он придерживал полы распахнутого бушлата, чтобы те не испачкались. Был этот человек высоким и широким в обхвате, от него, как от печки-буржуйки, исходили волны жара, а еще он совсем недавно побрызгался одеколоном.
Какое-то время незнакомец и Степан изучали друг друга. Первым делом Степка заметил здоровенные звезды на погонах. Их было по три на каждом плече. Полковник, значит.
Затем Степка поглядел на его лицо и невольно отшатнулся. Бугристый светло-розовый шрам тянулся от верхней губы полковника через то немногое, что осталось от носа, через пустую правую глазницу и заканчивался над бровью. Степан прикоснулся к чуть поджившей ране на своей челюсти. Было похоже, что и он, и полковник пострадали от одного и того же вещества: кислотной слюны пришлого-лазутчика.
Полковник протянул Степке руку скованным, несмелым движением. Степан сжал его ладонь, но тут же отпустил. Вместо кисти у полковника оказался протез, сделанный из пластика или жесткой резины. Искусственная рука была потертой, с въевшейся в царапины грязью.
– Здравствуй, сынок… – сказал полковник севшим голосом и часто-часто заморгал единственным глазом.
– Батя, – улыбнулся Степан и в следующий миг крепко обнял этого большого смущенного человека.
– Какой ты худой, Степа, – проговорил полковник Стариков, похлопывая сына по спине здоровой рукой.
– Папка-папка-папка! – повторял Степан с необыкновенной радостью и слегка – с укором. Снова он мысленно вернулся во времена цветущей сирени, праздничных демонстраций и веселого звона велосипедного звонка. – Я думал, ты погиб…
Степан опустил руки, отступил от отца и снова окинул его взглядом: с лысеющей макушки до свеженачищенных сапог.
– Нет. Пока нет, – слабо улыбнулся полковник, его губы дрожали. – Я до последнего не верил, что тот Стариков, о котором мне доложили, – это ты. А что с мамой?
– Не знаю, – вздохнул Степка. – Был налет на общину, все исчезли: ни тел, ни следов. Дед Бурячок сказал… Помнишь деда Бурячка? Он сказал, что наших могли забрать в Ростов, где вроде бы база по переделке людей.
Полковник Стариков несколько раз кивнул. Его желваки напряглись, взгляд затуманился.
– Но вы ведь уничтожили Ростов… – проговорил Степка неуверенно. – И теперь я даже не знаю… Может, мать забрали в другое место? – спросил он с надеждой. Батя как-никак полковник: высоко сидит, далеко глядит.
– Может, – снова кивнул старший Стариков. – Только Ростов не уничтожен. Сбросили небольшую ядерку в район скопления боевой техники пришлых, чуток наказали незваных гостей. Благодаря этому мы смогли продвинуться за Дон в Ростовскую область. Эта рана у тебя на лице… – Единственный глаз полковника прищурился. – Тебя тоже отметили? – Он коснулся своего изуродованного носа.
– Да, это был пришлый-лазутчик, замаскированный в человека. Я убил его. – Последнюю фразу Степка произнес с гордостью. Кто сможет оценить его победу лучше, чем отец-военный?
Полковник устало сел на край скамьи.
– Степка, Степка… – произнес он. – Как бы я хотел, чтобы ничего из этого не случилось. Как бы я хотел, чтоб моему единственному сыну не пришлось никого убивать.
– Ну… что поделать. – Степан смутился, взглянул на отцовский протез и спросил: – А с тобой-то что стряслось?
Полковник посмотрел на искусственную руку, точно в первый раз ее увидел.
– Это произошло в первом же бою. Но я был на ногах и не потерял оружия, – на сей раз в отцовском голосе тоже проскользнула бравада, и Степан мысленно улыбнулся. Как говорится, одного поля ягоды. – Мы отступали до самого Сталинграда. Пешком… – Старший Стариков замолчал, вспоминая те страшные дни. – «Блюдца» не атаковали тех, кто шел пешком и малыми группами. Пришлые думали, что мы больше не представляем опасности. Но они ошибались. Как только я поправился, то сразу вернулся в строй, потому что на счету был каждый человек. Это, – полковник коснулся левого бедра, – произошло позже и, можно сказать, по глупости – попал под «дружественный огонь» на передовой. А этим, – он указал на шрам от кислоты, – вообще недавно обзавелся.
Договорив, Стариков вдруг спохватился:
– Ты, вообще, как? Не очень хорошо выглядишь, может, вызвать пару «пилюлькиных»?
Врач действительно бы не помешал, но Степан отмахнулся:
– Потом! Потом «пилюлькины», отец. Контузило слегка, но ничего, – я живучий. Еще столько надо рассказать! Батя, я так рад тебя видеть!
– А как я рад! – Полковник положил здоровую руку Степке на плечо. – Я столько раз мечтал, что снова увижу тебя и маму… Понимаешь, с вами никак нельзя было связаться! – проговорил он так, словно просил прощения. – Я надеялся, что пришлые не тронут маленькие села, по крайней мере – пока не тронут. Оставалось только верить и ждать, что когда-нибудь мы освободим юг и я найду вас живыми и невредимыми… И вот тебя я нашел.
– Я сам нашелся, – поправил отца Степан. – Ты знаешь, что я встретил умирающего от костянки красноармейца? Наверное, это был один из ваших конных разведчиков, я видел похожих здесь.
– Да, мне доложили, – деловито ответил полковник. – Надо заметить, что твоя информация наделала немало шума.
– Надо же! – Степка сделал вид, будто удивлен. На самом деле он давно привык, что всякое упоминание о мертвом всаднике и о его роковых кодах приводит к очередному не очень приятному повороту событий. – Знать бы – из-за чего этот шум.
– Всему свое время, – загадочно понизил голос отец. – У меня будешь служить?
– Конечно! – без раздумий ответил Степан. – Где скажешь, там и буду служить. Я сюда рвался, чтобы пришлых бить. Кстати, – он посмотрел на дверь, – слышал, будто со мной какие-то «поляки» собирались поговорить.
– «Поляки»? – Старший Стариков рассмеялся. – Считай, что я здесь – главный «поляк».
Степка сделал непонимающее лицо, а отец пояснил:
– Так за глаза называют сотрудников СМЕРПШа. – И, видя, что сын так и не уловил суть, добавил: – Ну, СМЕРПШ, Степа. Пш-пш-пш – почти по-польски. Мы, само собой, на «поляков» не обижаемся…
– Батя, а что тогда такое СМЕРПШ?
Степан сидел на земле, одной рукой он прижимал к животу котелок с теплым гороховым супом, а второй орудовал оловянной ложкой. Суп из полевой кухни был вкусным, наваристым, в гуще попадались волокна говядины. После нескольких дней, проведенных впроголодь или на консервах, Степан откровенно наслаждался едой.
Вокруг кипела работа. Солдаты рыли окопы, сооружали предмостные укрепления, закапывали танки. Гудели мощные моторы, чавкала грязь, слышались энергичные голоса. Степке было велено бездельничать. Точнее, ему был назначен постельный режим. Но как он мог валяться на боку, когда жизнь его, наконец, вышла из крутого пике? Нежданно-негаданно он оказался на фронте. На настоящем фронте, почти как в Великую Отечественную, только война теперь еще более страшная, и от победы в ней зависит существование всего человечества.
