Михаил Луговой - Горячая весна 2015-го
– Что насчет ядерной угрозы?
– Она никуда не исчезла, – криво усмехнулся генерал. – Но в целом русские, похоже, приняли нашу игру. Если кампания будет скоротечной и не выйдет за пределы Балтийского региона, то они не применят ядерного оружия. Тем не менее наша ядерная триада все время будет находиться в повышенной готовности в целях ядерного сдерживания. В распоряжении стабилизационного контингента ядерное оружие отсутствует по политическим причинам, но мы считаем, что необходимость в его применении не возникнет. В случае надобности ядерные боезаряды будут переброшены по воздуху из британских хранилищ.
– Значит, все идет в соответствии с нашими планами, – потер руки советник по нацбезопасности, кивнул в сторону госсекретаря. – Стив завтра вылетает в Женеву и послезавтра встречается там с министром Косицыным. Ему останется только вручить русским список наших требований со сроком исполнения к первому мая. Копии одновременно будут вручены послу России в Вашингтоне. И если русские наших условий не примут – тем хуже для них!
– Здесь есть одно «но», мистер Шаняк, – поправил его генерал. – Есть некоторая вероятность того, что, когда русские получат ультиматум, они могут расценить это как объявление войны и, соответственно, ударить первыми. Она низка, но существует. Следовательно, вручение ультиматума нужно провести по возможности ближе к первому числу.
– Да, действительно, – согласился молчавший до этого момента Хейли. – Кроме того, хочу заметить, что срок ультиматума не должен быть слишком малым. У мирового общественного мнения не должно сложиться впечатления, что мы не использовали все возможные средства убеждения.
– Гм… Да, пожалуй, – после легкой паузы согласился Шаняк. – Пару недель?
– Тогда давайте определимся со сроками, хотя бы предварительно, – сказал президент и, протянув руку, взял со своего рабочего стола бумажный перекидной календарь. – Так… Предлагаю дать союзникам неделю и вручить наши требования русским в следующий понедельник. Примерно в четыре часа пополудни, чтобы новостные агентства успели подготовить к вечерним новостям развернутые аналитические комментарии. Сколько в это время будет в Женеве?
– Девять вечера, – прикинул Хейли. – Поздновато, но допустимо. А в Москве – одиннадцать.
– Наверное, это и хорошо, – кивнул Шаняк. – Вряд ли они нанесут удар автоматически, тщательно все не взвесив. А под вечер голова варит хуже, благодаря чему людям свойственно откладывать важные решения на утро… Кроме того, не забывайте, что президент Рогов, согласно психологическому портрету, – «жаворонок».
– Так и поступим, – согласился президент. – А срок ультиматума установим в две недели. До нуля часов одиннадцатого мая по времени Москвы.
– Лучше по Гринвичу, – вмешался генерал. – Коалиционные войска в Польше, да и по всей Европе, живут по гринвичскому времени, это упрощает планирование. Но мы не можем ориентироваться только на срок окончания ультиматума. Как только русские отвергнут его требования, мы должны быть готовы начать действовать немедленно. А они отвергнут, я уверен. В конце концов, у них было полгода на то, чтобы отступить. Раз они этого не сделали – не сделают и сейчас. Хочу напомнить, господин президент, что с момента предъявления наших требований и до окончания военных действий вы должны находиться в безопасном месте.
– Знаю, – проворчал Кейсон, – надеюсь, вы не заставите меня провести все эти недели в самолете?
– Нет, Джон, – ответил за генерала Шаняк. – В конце концов, безопасностью занимаюсь я, и тебе уже подготовлена комфортная нора.
27 апреля 2015 года. Швейцария, Женева
Косицын стоял у окна на третьем этаже Дворца наций и глядел наружу. Туда, где за подстриженной лужайкой с подаренным когда-то Советским Союзом монументом в честь полета Гагарина, сильно напоминающим уменьшенную копию памятника покорителям космоса в Москве; за железной дорогой, где только что промчался в сторону городского вокзала вечерний экспресс из Цюриха, и зарослями ботанического сада – начиналась озерная гладь.
Переговоры, которые он вел здесь всю последнюю неделю с американцами при посредничестве генсека ООН, казались ему затянувшимся театром абсурда. Они были не просто безуспешны – в конце концов, за два десятка лет дипломатической карьеры он видел немало бесплодных переговоров, – они казались какими-то фантасмагорически нереальными.
Американцы, избалованные своим сверхдержавным статусом, никогда не были легкими соперниками в дипломатической борьбе. С крайним трудом идя на компромиссы, они пытались любой ценой протолкнуть свою позицию, не обращая внимания ни на что. Косицын называл это «синдромом туриста», подразумевая ситуацию, когда турист в чужой стране подсознательно рассчитывает, что его поймут, если он будет снова и снова повторять то, что он сказал, медленно и громко.
Вот и на этот раз американская делегация во главе с госсекретарем Хейли попыталась превратить переговорный процесс в несъедобное блюдо из политических претензий к России и трескучих лозунгов о преимуществах демократии. Попытки Косицына напомнить, что в России тоже демократия, а невиданное со Второй мировой сосредоточение войск в Польше никак не способствует региональной стабильности, игнорировались американской стороной на протяжении всех пяти переговорных дней. Этим утром даже председательствующий на переговорах генсек ООН Ревака, выдержанный до невозмутимости, вспылил и открыто заявил госсекретарю США, что, если ему важно тянуть время, он мог бы под благовидным предлогом попросить перенести переговоры, а не превращать их в фарс. У габонца Реваки, по правде говоря, были собственные счеты к американцам. Создав Лигу демократий, США сократили свое участие в программах ООН до минимума, соответственно урезав этому «отжившему свое реликту ялтинской системы», как однажды выразился кто-то из секретарей Госдепартамента, и финансирование.
Против ожиданий, Хейли как-то стушевался и предложил, прервав переговоры для консультаций с руководством, возобновить их вечером. Косицын, линия поведения которого была согласована еще в Москве (он должен был всеми возможными средствами демонстрировать миролюбие России и готовность к компромиссам, но исключительно на взаимной основе), ни с кем консультироваться не стал. Вместо этого он устроил праздник журналистам, собрав большую пресс-конференцию. Ему было понятно, что именно сейчас решается, быть ли войне или противоречия можно решить миром.
Полчаса назад машины с американской делегацией снова появились на стоянке у южного крыла Дворца, и Косицын надеялся, что эта задержка послужит добрым знаком. Надежды рухнули, когда он увидел лицо входящего в зал Хейли.
Госсекретарь подошел к нему совершенно неживой походкой, словно деревянная кукла, и протянул Косицыну белый бумажный конверт с американским орлом в левом верхнем углу.
– Возьмите, господин министр. Это заявление народа и правительства Соединенных Штатов Америки.
Косицын открыл незапечатанный конверт, извлек оттуда два листка на бланках представительства США в Женеве на английском и русском языках и углубился в чтение, вынуждая госсекретаря стоять перед ним чуть ли не навытяжку.
В документе не было ничего оригинального. Сначала следовали уверения в доброй воле Соединенных Штатов и государств коалиции. Затем шел внушительный список претензий к России и Белоруссии. Затем выражалось сожаление, что цивилизованный диалог с их руководством оказался невозможным. В конце было прописано самое интересное – список требований. Американцы требовали демилитаризации Калининградской области и зоны вдоль границ прибалтийских стран шириной в сотню километров. Допуск в эту зону международных инспекторов. Вывод российских войск и военных объектов из Белоруссии и с «оккупированных грузинских территорий». Ликвидацию подводных сил Балтийского флота. Ввод в Калининградскую область международного полицейского контингента в три тысячи человек с легким вооружением для обеспечения проведения свободных выборов в регионе. И так далее – всего на двадцать один пункт.
«Сколько там было пунктов в австрийском ультиматуме Сербии? – на миг задумался Косицын. – Черт, никак не вспомнить… Но суть та же самая – требования заведомо неприемлемы, а значит, война неизбежна».
Зато вспомнилось, что австрийцы тогда давали на раздумья всего двое суток. Американцы были щедрее. Срок их ультиматума истекал через две недели. Никаких угроз в конце документа прописано не было, напротив, выражалась уверенность в том, что переговоры между сторонами прерваны не будут, но его содержание от этого не становилось менее зловещим.
– Копии этого документа будут вручены вашему послу в Вашингтоне и вашему заместителю в Москве, – сказал Хейли, видя, что Косицын заканчивает чтение. – Кроме того, президент Кейсон сейчас выступает с обращением к нации.
