Максим Шейко - Идут по Красной площади солдаты группы «Центр». Победа или смерть
– Хитрый, зараза!
Марченко ругнулся для приличия и отправил пару красноармейцев в обход. Те, покинув траншею, тут же поползли вдоль хода сообщения, в котором засел шибко умный «фриц», намереваясь взять его в клещи, но немец попался и впрямь хитрый – притормозив наступающих на пятки красноармейцев, он не стал ждать продолжения и быстро затерялся в лабиринте родных траншей – затеянный обход закончился ничем. Впрочем, главного Рома добился – путь снова был свободен, можно двигаться дальше.
– Вперед!
И снова цепочка бойцов в изгвазданных гимнастерках, насквозь пропитавшихся пылью, потом и мутной болотной жижей, движется вперед, пробираясь в глубь немецкой обороны. Следующее препятствие ожидало их у второй линии окопов. На этот раз первыми успели кинуть гранату немцы…
Два передовых бойца рухнули как подкошенные – «яйцо»[37] рвануло прямо у них под ногами. Марченко, сообразив, что на этот раз его переиграли, и, не дожидаясь, пока за первой гранатой последуют остальные, заорал что есть силы: «Вперед! В атаку!» – и, руководствуясь внезапным наитием, буквально выпрыгнул из окопа. Вовремя!
В только что покинутую им траншею влетело еще по меньшей мере три гранаты, но на этот раз немцы слегка запоздали – большинство красноармейцев, подгоняемых Роминым воплем, уже успели покинуть превратившийся в ловушку ход сообщения и вломиться в окоп, занимаемый самими немцами. Разлетевшиеся осколки достали лишь двоих замешкавшихся бойцов. В тесноте узкой траншеи завязалась жестокая рукопашная.
Первый же выскочивший из хода сообщения красноармеец с ходу получил штык в живот от притаившегося за поворотом траншеи немца и, согнувшись пополам, свалился на дно окопа. Но следующий за ним товарищ, перепрыгнув через падающее тело, с ходу рубанул саперной лопаткой по не успевшему вновь вскинуть карабин немцу. Правда, «фриц» все же сумел в последний момент отшатнуться, отчего удар вышел смазанным – вместо того чтобы врубиться в шею, тяжелое лезвие скользнуло по краю каски и попало по плечу, перебив ключицу. Немец взвыл, выпустив винтовку, но тут же пнул своего противника сапогом в колено, заставив потерять равновесие и не дав тому нанести новый удар. После этого бой окончательно перешел в беспорядочную свалку.
Рома, задержавшийся на краю траншеи, предпочел не лезть в кровавую круговерть рукопашной, где и без него народу хватало. Вместо этого Марченко, взяв на изготовку ППШ, залег за бруствером, пытаясь подловить момент, когда кто-то из врагов вывалится из общей кучи и его можно будет застрелить, не боясь зацепить кого-то из своих. Случай представился лишь однажды, когда какой-то немец, извалянный в грязи с ног до головы, зарезав сцепившегося с ним красноармейца, сумел подняться на ноги и, перехватив свой окровавленный штык-нож обратным хватом, нацелился на повернувшегося к нему спиной бойца, добивавшего прикладом поверженного им противника. Короткая очередь Романа буквально пришила «фрица» к стенке окопа, и почти сразу после этого схватка как-то сразу закончилась. Менее десятка уцелевших красноармейцев, забрызганных своей и чужой кровью, стояли и сидели посреди почти двух десятков лежащих в самых причудливых позах трупов – все, что осталось от пошедшего в атаку взвода. А встретившие их немцы легли все до единого.
Марченко, спрыгнув в траншею, оглядел свое поредевшее воинство, затем прислушался к шуму боя, внезапно поменявшему свою тональность – что-то изменилось. Понять бы: что?
– Всем собраться. Перевязать раненых, осмотреть оружие, собрать трофеи. Старшим остается Кузьмин. Ващенко – со мной.
Раздав эти нехитрые распоряжения, Рома решительно двинулся по траншее в направлении, выводящем на склон, обращенный к основным советским позициям. Далеко идти не пришлось. За следующим поворотом траншеи Марченко повстречал такую же группку из семи израненных и ободранных, но с ног до головы увешанных оружием бойцов во главе с младшим сержантом, как та, что он только что оставил позади.
– Куда прете, земляки?
– Осмотреться. Нам дальше не пробиться – сил мало. Может, подкрепление какое найдем.
– Нету там подкреплений, можете не искать. – Собеседник Марченко смачно сплюнул себе под ноги и продолжил: – Немцы наших, тех, что с фронта атаковали, всех положили, теперь этот склон идут чистить. Мы сами за подкреплением шли. Видал? – Тут младший сержант кивнул себе за спину. – Все, что от нашего взвода осталось. А соседей справа, кажись, всех порешили – стрельба там была какая-то… нехорошая.
Рома кивнул, переваривая полученную информацию, потом решительно махнул рукой вновь прибывшим:
– Пошли. Пора отсюда сматываться, пока «фрицы» совсем не очухались. – Затем развернулся к терпеливо стоящему у него за спиной Ване Ващенко – самому спокойному бойцу его взвода: – Топай к нашим. Скажи: пусть отходят, как пришли, мы прикроем.
Второе советское наступление на Москву захлебнулось.
Глава 7
Schwerpunkt[38]
Перед очередным докладом, происходившим в зале совещаний командного центра под Куйбышевом душным вечером 7 июля 42-го года, Василевский заметно волновался. И надо сказать, что для этого у него были веские основания. Пожалуй, только теперь Александр Михайлович, назначенный пару недель назад начальником Генштаба, осознал в полной мере всю тяжесть огромного груза ответственности, который свалился на его плечи после окончательного ухода вконец расхворавшегося Шапошникова. И вот теперь этот груз на глазах превращался в неподъемную ношу, грозя раздавить стремительно взлетевшего к вершинам военной иерархии сорокашестилетнего генерал-полковника.
Немцы вновь наступали, фронты рушились один за другим, линия фронта стремительно откатывалась на восток… Резервы, с таким трудом накопленные Ставкой весной, стремительно сгорали в пожаре летних боев, а напор врага и не думал ослабевать. Войска делали все возможное, но переломить ситуацию пока никак не удавалось – казалось, этот натиск просто невозможно остановить, это выше человеческих сил. И самое плохое, что так казалось не только ему. В многочисленных беседах с командирами самых разных рангов в Генеральном штабе и в инспекционных поездках на сражающиеся фронты нет-нет, да и проскакивала эта нотка обреченности: «германец» слишком силен, его не победить. Особенно обострились такие настроения в последний месяц, когда немцы вновь перешли в большое наступление, с кажущейся легкостью опрокинувшее все южное крыло Восточного фронта и разом перечеркнувшее надежды на перелом в войне, возникшие после зимних контрударов.
Александр Михайлович гнал от себя эти мысли, но они возвращались вновь и вновь после каждого нового поражения Красной армии. А это плохо, очень плохо! Он, помнивший развал еще Российской императорской армии в 1917 году, знал очень хорошо: если армия теряет веру в победу, то о выигрыше войны можно забыть. И вот сейчас Красная армия очень близко подошла к рубежу, за которым уже нет возврата. И каждый новый километр, пройденный вермахтом на восток, увеличивает и без того огромный груз отчаяния и безверия, давящий на советских солдат и командиров, – нет пути горше, чем дороги отступления.
Василевский покачал головой, как бы отвечая на свои невысказанные мысли. В памяти всплыли события трехдневной давности, когда в Ставку пришли известия о прорыве немцев к Волге и окружении основных сил Сталинградского фронта. Тогда Верховный впервые на памяти Александра Михайловича утратил над собой контроль. В его прерывистой речи со ставшим вдруг очень сильным акцентом, в тексте наспех составляемых приказов, в жестах, даже во всегда внимательно-оценивающих глазах – всюду царила растерянность, беспомощность и… страх? Что ж, главнокомандующего можно понять – он тоже человек, пусть и носящий фамилию Сталин. А человек не всесилен, увы, и сохранить самообладание, видя крушение всех своих надежд, дела всей своей жизни, осознавать тщетность своих усилий по исправлению содеянного может оказаться выше человеческих сил. Величие Вождя в том и заключается, что он сумел, несмотря ни на что, переступить через простые человеческие слабости и вновь продолжить борьбу – уже через два дня после памятного «дня гнева» за подписью Сталина вышел новый приказ наркома обороны, тут же получивший неофициальное название «Ни шагу назад!».
«…Каждый командир, каждый красноармеец и политработник должны понять, что наши средства небезграничны. Территория Советского Союза – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы и матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, – это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик… У нас нет уже преобладания над немцами ни в людских ресурсах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину.
