Дэн Абнетт - Сожжение Просперо
Обзор книги Дэн Абнетт - Сожжение Просперо
Дэн Абнетт
Сожжение Просперо
Действующие лица
Примархи:
Русс, Волчий Король.
Магнус, Алый Король.
Стая:
Онн:
Гуннар Гуннхильд, прозванный «Владыка Гунн», ярл.
Тра:
Огвай Огвай Хельмшрот, ярл.
Улвурул Хеорот, прозванный «Длинный Клык», рунический жрец.
Медведь.
Эска, прозванный «Разбитая Губа».
Богобой.
Галег.
Аун Хельвинтр.
Орсир.
Йормунгндр, прозванный «Два Клинка».
Улльстэ.
Эртхунг Красная Рука.
Ойе.
Свессл.
Эмрах.
Хорун.
Найот Плетущий Нити, волчий жрец.
Фиф:
Амлоди Скаррсен Скарссенссон, ярл.
Варангр, герольд лорда Скарссенссона.
Охтхере, Творец Вюрда, рунический жрец.
Трунк.
Битур Беркау.
Имперские персонажи:
Гиро Эмантин, префект-секретарь Объединительного Совета.
Каспер Хавсер, консерватор, также известен как Ахмад ибн Русте.
Навид Мурза, консерватор.
Не имперские персонажи:
Фит из аскоманнов.
Гутокс из аскоманнов.
Бром из аскоманнов.
Лёрн из аскоманнов.
В прошлом:
Ректор Уве.
Часть I: Вышнеземец
«Если я в чем и виноват, то лишь в погоне за знанием».
— Примарх Магнус, на Никее
Забыв почтенье, мы ослабим струны,
И сразу дисгармония возникнет.
Давно бы тяжко дышащие волны
Пожрали сушу, если б только сила
Давала право власти; грубый сын
Отца убил бы, не стыдясь нимало;
Понятия вины и правоты -
Извечная забота правосудья -
Исчезли бы и потеряли имя,
И все свелось бы только к грубой силе,
А сила — к прихоти, а прихоть — к волчьей
Звериной алчности, что пожирает
В союзе с силой все, что есть вокруг,
И пожирает самое себя.
— Приписывается драматургу Шекспиру (жил в М2), процитировано в пророчестве Амона из Тысячи Сынов (глава III, стих 230).
«Тот, кто не помнит своего прошлого, обречен на то, чтобы пережить его вновь».
— Автор неизвестен (около М2).
Первая глава: С приходом весны
Смерть окружила их со всех сторон.
Она обрубала все нити, и сегодня у нее было четыре лика.
Пламенная смерть для тех, кто был тяжело ранен или слишком напуган, чтобы сбежать из деревни, когда ее омыло огненной бурей. Хладная смерть для тех, кто бросился вверх по откосу в попытке избежать резни: даже весной ветры с заледеневших равнин были настолько свирепыми, что отнимали тепло у плохо одетого человека, конечности в мгновение ока становились похожи на черные сгнившие ветви, сам он превращался в покрытую изморозью окаменевшую статую.
Для других — смерть в воде, если они пытались убежать по синему льду на отмели. Касание весны уже ослабило морской лед у берегов. Он стал ненадежен, как расшатанный зуб, и не мог выдержать человеческий вес. Если лед проломится под тобой, ты уйдешь под воду: быстро и резко, если погрузишься сразу, медленно и мучительно, если льдина вздыбится, и ты заскользишь по ней. В любом случае, вода была маслянисто-черной и такой холодной, что твой мозг замерзнет еще до того, как опустеют легкие.
Для остальных, тех, кто остался сражаться, была уготована кровавая смерть, смерть в резне. То была смерть, которая повергала тебя на землю топором либо булавой, и ты уже не чувствовал ничего кроме обжигающего холода льда, обжигающего тепла собственной крови и боли от страшной раны. То была смерть, которая стояла над тобою и била тебя раз, затем еще раз, и так далее до тех пор, пока ты уже не сможешь подняться или не будешь так изуродован, что станешь более не интересен смерти, и она в недовольстве пойдет искать следующую жертву.
Всякий из этих четырех ликов не даст тебе уйти. И все эти лики носили балты.
Балты. Балты учинили резню в эттеаскоманнов. Двадцать челнов. Для сезона это был ранний набег. Человек должен быть действительно в отчаянии, чтобы обагрять снег сейчас, когда он мог подождать первых трав и более теплой погоды.
Двадцать челнов, и все они оснащены морскими парусами для хождения по льду. Будь у них время, аскоманны наверняка бы подивились, почему их рок пришел так рано.
Железоземье, где поселились балты, стояло двадцать великих лет, но многие ныне говорили, что корни его размякли. Многие говорили, что ему осталось всего одно лето, самое большее два, прежде чем океан поглотит его обратно в Мировую кузню.
Земля аскоманнов тянулась от окончания отмели до шельфового ледника, почва здесь была скудна, и отсутствовали естественные преграды, но ей был всего один великий год, и шаманы огласили эту землю крепкой. По их словам впереди ее ждало еще много лет.
Значит, жажда новых земель. Возможно, все дело в этом.
Фит разбирался в подобном. Ничто лучше страха не могло вызвать желание убивать, а страх ничто не могло вызвать лучше дурного предзнаменования. Хвостатая звезда. Утренняя заря. Цвет во льду. Отблеск в море. Дым на леднике, где не было деревень. На берег вынесло мертвеца. У скота или женщины родилось что-то дивное. Что-то с врожденными уродствами.
Иногда могло хватить даже плохого сна, плохого сна, в котором говорилось, что племя ниже по берегу или у мыса несло печать погибели. Ты прикрывался жаждой новых земель, когда тянулся за рубахой и клинком, но прежде чем поднять паруса, всегда убеждался, что годинарисовали на твоем лице липкой сажей надежные знаки от сглаза, такие как солнечный диск или хранящее око.
А здесь было дурное предзнаменование, нечего правды таить. Фит видел его.
Фит видел, как что-то шло к ним. Он заметил приближающиеся к побережью паруса достаточно рано, чтобы затрубить в сигнальный рог, но слишком поздно, чтобы это принесло сколь-либо ощутимую пользу. Он просто дал своей родне шанс умереть не во время сна.
В тусклом предрассветном сумраке основное воинство балтов обогнуло отмель на драккарах, с попутным ветром выведя свои чернопарусные корабли из воды прямо на ледяной берег. С едва ощутимой встряской их челны выползли из пучин на сушу. Застрельщики высадились на берег у дальней стороны мыса и легко вышли по снежным наносам к краю деревни аскоманнов.
После этого был лишь огонь и удары. Балты были огромными полукровками, людьми с длинными лицами и бородами, которые выбивались из-под шлемов с личинамии казались навощенными из-за солнечных лучей. Они ужасающе ловко управлялись с топорами и булавами, а кто-то даже с мечами, символом высокого положения.
Но ни у одного из балтов не было той клокочущей энергии, которой отличались их обычные набеги или резня. Они были молчаливы, до дрожи испуганы тем, из-за чего они пришли сюда убивать, до дрожи испуганы его небесной магией. Балты были молчаливы, мрачны и настроены убивать всех на своем пути, лишь бы избавиться от этого колдовства. Мужчины, женщины, младенцы, скот — ничто не могло избежать рокового удара. Никто не проявлял ни грамма милосердия. Никто ни на мгновение не задумывался взять пленных или рабов. Аскоманнские девушки повсеместно славились своей красотой, и здесь также было много здоровых девочек, которые со временем могли бы стать ценными рабынями-матерями, но балтов вело лишь яростное желание очиститься от страха.
Секира опускается с влажным звуком разрубаемого мяса и дробимой кости, похожим на тот, с которым пилят заболонь. Булавы издают глухой, вминающий звук, подобно мотыге, которой забивают колышки в болотный суглинок или топленый лед. Но хуже этого звуки, которые следуют позже. Крики страдающих, покалеченных и умирающих. Умоляющие вопли раненных и изувеченных. За ними следуют методичные рубящие удары, пока лежащие перестают быть живыми или прекращают пытаться встать, или перестают кричать, или перестают быть одним целым.
У Фита было достаточно времени, чтобы натянуть рубаху и достать секиру. Еще пара хэрсироввзялись за оружие и встали рядом с ним, чтобы встретить первых застрельщиков, которые уже ломились через стены и окна домов. Началась паника. Они слепо сшибались лбами в темноте, в нос лез дым и вонь мочи.
СекираФита была одноручной. Ее изготовили хорошие мастера, у нее было высокоуглеродистое навершие, которое весило как приличных размеров новорожденный. Дуга от основания лезвия до боковых щекавиц была шире человеческой кисти, и само оружие прикасалась к оселку лишь прошлой ночью.
Секира — простое оружие, рычаг, который превращает силу замаха в мощный удар. Без разницы, рубишь ты дерево или людей. Секира Фита ломала кости, раскалывала щиты, пробивала шлемы, она была смертоносной кромкой, которая обрывала чужие жизни. Он был хэрсиром этта аскоманнов и знал, как нужно сражаться.
