Евгений Красницкий - Отрок. Внук сотника
«Медвяна… А Юльку Людмилой называла. Ну да, она же язычница, еще и ведунья. Интересно, мне пригрезилось, или она взаправду с бабой Ягой знакома была? Вроде бы я где-точитал, что Яга – более древний персонаж, отголосок культа мертвых, или что-то в этом роде. Ладно, ерунда это все, главное другое. Чего я хотел, того и добился: Немого приструнили, дед больше наезжать не будет. И самострел у меня теперь есть, все как по нотам!»
– И везти его пока рано, – продолжила Нинея, – слабый еще. Да ты, Медвяна, сама посмотри: поговорили немного, а он уже бледный – утомили парня.
* * *Пришлось Мишке оставаться у бабки Нинеи. О том, в чьи руки он попал, Мишка начал догадываться, вспоминая о разговорах, невольно подслушанных во время кратких перерывов в беспамятстве. Правда, верилось в услышанное не очень-то, слишком уж все это напоминало бред. Но то одно событие, то другое раз за разом подтверждали правдоподобие услышанного.
Старуха несомненно была мощнейшим экстрасенсом. Дело даже не в том, что она погружала Мишку в сон лишь одним прикосновением руки к голове и ласковым приговором: «Спи, Мишаня, спи, сон – лучшее лекарство». Окончательно в мощи ее воздействия на себя Мишка убедился, когда Нинея попросила его рассказать о том, как он очутился один в лесу.
Старуха села рядом с постелью, посмотрела на него ласково, но, вместе с тем, очень внимательно и, выслушав Мишкино: «Да глупость сделал – из дому сбежал», негромко сказала:
– Ничего, Мишаня, ты рассказывай, рассказывай…
И – все. Мишка как будто утонул в ее глазах. Слова сами полились, как вода, без наводящих вопросов, без уточнений. Ни утаить что-либо, ни нечаянно упустить какую-то деталь было совершенно невозможно. При этом Мишка был уверен, что ни в какое гипнотическое состояние не впадал и оставался в ясном сознании. Когда он закончил свой рассказ, то точно знал: рассказал все, добавить нечего. Вернее, добавить нечего к тому, что заинтересовало Нинею – эти моменты Мишка описывал очень подробно, хотя она ни разу ничем не дала понять, что одни события можно лишь упомянуть вскользь, а другие описать с упоминанием малейших мелочей, таких, которые, в принципе, в памяти и удержаться-то не могли.
Собственно, заинтересовали Нинею два момента: найденные в лесу останки женщины, поклонявшейся Перуну, и Мишкино отношение к Юльке. Вот на второй-то теме Мишка чуть не прокололся. Его сравнения отношения людей к императиву «Делай, что должен, и будет то, что будет» ЗДЕСЬ и ТАМ уже готовы были сорваться с языка, но старуху, видимо, больше интересовали личные отношения между подростками, и мимо опасной темы удалось благополучно проскочить.
– Ну что ж, Мишаня, выходит, что не слабость лося тебя спасла, а то, что ты уже падал, когда он копытом ударил, потому он и промахнулся. Если бы удержался ты тогда на ногах, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. А на деда зла не держи, ему самому тогда хуже всех было, оттого и злился.
– Я не на деда, я на Немого…
– Ну а на него-то и вовсе зря! Если хозяин на тебя пса натравил, ты на кого злиться будешь? На пса или на хозяина?
– Андрей не пес!
– Человек умеет преданнее любого пса быть! Ты сам подумай: один на всем белом свете, увечный, бессловесный, никем не любимый. У него же и невесты не было, из-за характера его мрачного.
– А дед ему жизнь спас, а потом в своем доме пригрел…
– И это – тоже, – согласилась Нинея. – Он ведь о тебе беспокоился, хотел искать идти. А Медвяну – матушку твою – он осторожно нес, чтоб больно не сделать, вспомни-ка.
– И верно… А я ему рубаху порезал…
– Ну, понял теперь, что зря старался?
– Чего – старался?
– Тебя за стол с мужами посадили, а ты испугался, что когда в село вернетесь, снова на женскую половину отправят. Вот и решил показать всем, что уже не ребенок.
– Да я и не думал об этом!
– Думал, думал. Может, другими словами, может, другие причины находил, но думал.
– Да нет же! Что я – дурак совсем?
– Да, дурак! – голос Нинеи посуровел. – Что есть мужчина, в первую голову? Защитник и кормилец! Кормильцем ты еще долго не станешь. А защищать тебе некого и не от кого. Вот ты и выдумал врага, и решил от него матушку защищать. Все дети во взрослых играют, только ты лишку заигрался!
– Не я один мать защищал! Дядька Лавр тоже…
– А вот это – не твоего ума дело! Мал еще! Да и не известно, кого он больше защитил, а ну-ка – ты успел бы нож метнуть?
«Бабка-то кругом права! Ну что, сэр, опять за пацаном не уследили? Как он вас подставил-то, а? А вообще-то, если честно, пацан здесь не причем, это меня все время тянет из образа выйти, надоело дитем быть, хоть вешайся!»
– Ну, и что надумал?
– И правда: дурак я.
– Значит, поумнел.
– Баба Нинея, а ты и вправду бабу Ягу знала?
– А ты откуда про нее знаешь?
– Да слышал, как ты Юльке рассказывала…
– Ты мне, парень, не ври, меня обмануть трудно, ни у кого не выходит… давно уже не выходит.
– Да я правда слышал, как ты…
– Но ты про Ягу уже знал раньше. Так?
– Так…
– Откуда?
– Слышал где-то… или читал, не помню.
«Блин! Что я несу! Где ЗДЕСЬ об этом прочесть можно?»
– Читал? Это где ж? У попа вашего, что ли? И что ж там написано?
«Спасибо, бабуля! Этой версии и будем придерживаться. Считаем, что исследование по древнеславянской мифологии имеется в библиотеке отца Михаила».
– Написано, что избушка у нее непростая была. Два выхода у нее: один – в мир живых, другой – в мир мертвых. Вернее, дверь-то одна, но избушка может поворачиваться и к миру живых, и к миру мертвых. И сама баба Яга – наполовину живая, наполовину мертвая. И чтобы живому пройти в мир мертвых, надо притвориться мертвым. Потребовать, чтобы она тебя накормила, напоила, в баньке попарила, спать уложила. Ну, вроде бы как ты – свой. Но есть и пить ничего нельзя, только притворяться, что ешь. Тогда она тебя за своего примет и через избушку пропустит.
– Вон ты о чем! – Мишке показалось, что старуха вздохнула с облегчением. – Вот она, благодарность людская: сколько народу вылечила, от смерти спасла, а ее именем теперь… Да, вот так живешь-живешь, и – на тебе.
– О чем ты, баба Нинея?
– Дурак твой поп, и книги у него дурацкие! Не Ягой ее звали.
– А как?
– А вот это ни тебе, ни другим знать не надо. Есть знания, которые до добра не доводят. Может, оно и к лучшему, что настоящее имя забыли?
– Потому, что «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь»?
– Верно! Сам придумал?
– Это в тех «дурацких» книгах написано.
– Да? А еще, что там написано?
– Ну-у… Вот еще: «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после». Ты ведь об этом только что говорила?
