Сергей Михонов - Ад
— В смысле?
— Медперсонала — нужны медсёстры! А то мало ли что?
— И сами затеяли устроить, а не позволю!
— Хм, так никто ж никого не собирается неволить — исключительно по доброй воле!
— Варя уезжает? — встрепенулась Люба.
Она что-то знала, о чём пока не догадывался Глеб. Это было его упущением. И когда сошлись, а недолго было — сам покинул их тогда на Слона.
— Выходит, что так, — заявил он, как командир. — Но чтоб мне безо всякого там безобразия!..
— А то… — с радостными лицами покинули его бойцы на ту, кто зашла не столько по делу, сколько по иной причине.
— Ты как, Глеб?
— Да как-то так, а чё? И пришла — проведать, али потребовать чего ещё, а надо?
— Ну, чего ты вечно начинаешь — и не с того!
— Натура — не переделать! Уж какой есть, другим не буду, даже здесь не изменюсь!
— От у тебя характер — жуть!
— И кругом нас — иначе никак!
— Всё-таки мы люди, а не те… — намекнула Люба на отродье исчадий.
— Ты знаешь… — призадумался Глеб.
— Что, и должна, а обязана?
— …я тут пообщался немного с ними и пришёл к выводу: ничем не лучше их, а в некоторых вопросах или понятиях намного хуже!
— И это ты говоришь мне после того, что сам видел — как они разрывали людей на куски и сжигали в костре пепелища! А то и вовсе пожирали! Они — кровопийцы…
— Ну допустим, что мы в своём развитии на одну ступень выше их — вялим и жарим мясо, и не убитого врага! Но скоро, если так и дальше дело пойдёт с пропитанием — а никуда не годится — начнём уподобляться им! Мы все здесь источник пищи, а соответственно той адской жизни, которая уготована любому переселенцу независимо от его принадлежности к людям, исчадиям или порождениям! Выживает сильнейший — всё! А на этом!
— Вот и поговорили… — не сказать: Люба обиделась на Глеба. Она не чаяла в нём души, и чем дольше находилась с ним, тем больше узнавала. А он в свою очередь её. И тянуло одного к другому.
Не стало исключением и данное долгожданное уединение. Не удержались прильнули друг к другу, заключая в горячие объятия.
— Ты только не напирай, как танк… — сравнила Люба Глеба с проявлением его чувств и нетерпением по отношению к себе.
— Постараюсь, но ничего обещать не стану — поделать с собой не могу. Хочу…
— Что?..
— Прости, не так выразился — вырвалось! Люблю…
Она отстранилась от него. Вовремя. Заглянул принцип.
— Гай… — отвлёкся Глеб на гостя. — Тебе чего?
Мог и не спрашивать, и так понятно, а очевидно — на то и командир гарнизона, пусть его зам комендант поселения.
Люба выскочила из палатки, как угорелая и наткнулась на Варвару.
— Ты чего такая красная?..
Догадалась.
— У него была? И что, а он? У вас было с ним?..
— Чего ты прицепилась, как банный лист к заднице!
— Хм, это я-то, подруга! Ну, ты даёшь!
— А сама! Уезжаешь со Слоном?
— У него имя есть…
— Правда? И какое? Уже сказал, а может и то, что у него семья там, откуда все мы родом?
— Не срослось… — улыбнулась Варя. — Ничего, у тебя это с Глебом впереди! Только сама не будь дикаркой. Ничего плохого в том нет, если конечно помимо симпатий друг к другу испытываете более высокие чувства.
— А ты к Слону?
— Андрею…
— Вот значит, как его зовут. А что ещё он тебе рассказал про себя?
— Это у нас впереди с ним…
— Выходит, всё-таки решилась — покидаешь меня — уезжаешь с ним?
— Не одна я, подруга, а и иные наши девчонки с другими мужиками на блокпосты. И работы там не меньше, чем тут у вас. Ещё свидимся…
— Я буду скучать…
— Нет, ну ты в своём репертуаре, Люба! Лучше бы сказала — навещать! Именно это я и намерена делать иной раз — проведывать тебя, как тут поживаешь! А ещё понравиться…
— Да уж! Ещё скажи: семью завести… и…
— Их тоже — стоит… — намекнула Варвара: другой жизни не предвидится, как и лучше. — Пользуйся моментом при случае, а то так во второй раз помрёшь, не изведав женского счастья!
— А сама-то?
— То-то и оно: не успела там, так здесь уже не упущу — оторвусь!
— Что ты говоришь, Варя? Прям как варвар! И ведёшь себя! Нельзя же так!
— А как надо? Ты знаешь? Когда до сих пор не имела мужика!
— Уже попрощались, девочки, — вмешалась Глафира.
— А ты с кем замутила, Глаша? — усмехнулась Варя.
— Да чё я, вот Машка…
— Эй, красавицы!.. — окликнули их мужики — те, что имели разговор с Глебом в палатке-шатре. — Пора отправляться!
— Прощайте, девочки! — выдала Варька.
— До встречи, — прибавила Глаша.
— Не забывай нас, Любка, — подмигнула Маша.
— И вы меня… — расставалась с тяжёлым сердцем она со всеми ними. На глаза вновь навернулись слёзы, но не разрыдалась — сдержалась. У каждого была своя судьба, и даже здесь выбирали её сами — кому какой конец уготован. А непременно…
— ШИЗА —
Люба пребывала в растерянности, на миг забыла обо всём, что творилось вокруг — теперь ей предстояло обходиться без подруг. Она осталась практически одна, привлекая всеобщее внимание мужского населения. Те постоянно отпускали в её адрес беглые взгляды, а порой и задерживались не в силах отвести. Это в большей степени и шокировало её: она — объект похотливого вожделения.
— Господи… — молвила она про себя, не помышляя поминать Его имя всуе. Но ничего не поделаешь, где как не здесь и при случае, а по любому поводу, даже если и не имеется такового.
Было и впрямь тяжело. А женщинам в особенности. И пережить то, что уже пришлось, а только предстояло — нелегко.
Реальность вернулась к ней с обращением на родном языке. Взгляд Любы непроизвольно устремился на невольного собеседника.
— Извините, что пришлось побеспокоить вас в столь неподходящий момент, но…
— Да было бы из-за чего, — оценивающе оглядела Люба мужика лет под пятьдесят — не меньше. Хотя могла ошибаться: пекло меняло людей — и не только их сущность, но и внешний вид в считанные мгновения. А он, похоже, прожил здесь немногим дольше, чем она, и хватил горя с лишком. — А нечего! Я вас слушаю, и если чем могу, всем помогу! А постараюсь…
Мужчина в возрасте не переставал смущаться.
— Только не подумайте что я думаю о вас плохо или… — не получалось у него продолжить разговор в том контексте, каком собирался — неожиданно для себя замялся и засомневался. И это при том при всём, что на нём просматривались очертания военной формы, точнее изодранные в лохмотья.
Люба выжидала, что ещё скажет ей странный на вид оппонент.
— Мне надо встретиться с одним человеком и переговорить тет-а-тет…
— И кто же он — я? — округлились у Любы глаза. Она решила: мужчина объясняется в любви. Точнее пытался, да не получалось. Пока что…
— Нет-нет, хотя…
— Можете толком сказать? Будьте мужчиной до конца! — надоело Любе роль объекта повышенного внимания, в особенности со стороны мужского населения данного поселения.
— Вы правы, я должен был, как офицер сразу же выложить… — опять запнулся мужчина.
— Вы к Глебу?
— Угу, к нашему лидеру или как его называть?
— По имени, но можно и по псевдониму — Глыба…
— Я как раз о строительстве и собирался с ним перекинуться кое-какими идеями. Разрешите представиться: военный инженер! Моя специфика работы — возведение фортификационных сооружений…
— И где вы раньше были?! — возмутилась Люба.
Ещё бы — им пришлось пережить бурю, и все постройки лежали в "руинах". Поселение предстояло возводить едва ли не с чистого листа.
— Приходил в себя…
— И как успехи?
— Зачем вы так?
— Простите… — извинилась Люба. Она сильно изменилась за последнее время — и немудрено. — Я вовсе не такая, просто на меня что-то нашло…
— Понимаю… расставаться с любимыми людьми всегда тяжело, а тем более подружками. Мне вот тоже пришлось…
— Идёмте, — взяла Люба за руку мужчину.
И что тут началось. При виде её решительных действий — она потащила едва ли не насильно мужчину в палатку — иные "самцы" не удержались от возбуждённо-наглых инсинуаций, устроив гиканье с улюлюканьем.
— Это что там происходит? — приподнялся Глеб с импровизированного ложа, перенося последствия контузии с иными лёгкими ранениями — и в основном ссадинами, царапинами и шишками. Уставился на Любу.
Та продолжала держать за руку мужика.
— Типа объявить вас мужем и женой, как по-военному времени?!
— Дурак!.. — выскочила гостья.
А вот гость остался, и снова замялся.
— Я это… не хотел… Извините… Простите…
— Бог простит! А не я — и не святой! Дальше что? И интересует?.. — разошёлся поначалу Глеб, и лишь чуть погодя уловил. — Стоп! Земляк? Русский?
— Бульбаш…
— Браток! — обрадовался Глеб ему, как самому близкому и родному человеку. — Дай я тебя расцелую!
