Сергей Палий - Санкция на жизнь
«Во-первых – не сын, а внук. А что касается, собственно, вопроса… Я прохожу службу в рядах российских Вооруженных сил. Поставили в обычный патруль – вот и летаю тут с вами».
— М-да… Типа, честный и гордый, — подал голос молчавший до этого момента Егор. — И вдобавок смелый… Ну, блин, наша доблестная армия прямо-таки приобрела ценного кадра в твоем лице. Неимоверно обогатила личный состав.
Веренберг промолчал. Он осторожно подвел свою машину к доку, где уже болтались «Сухари» Баюсова и Лабура. Шлюзовой щит отполз в сторону, открывая путь в одну из швартовых ячеек в огромном «брюхе» авианосца.
«Ярослав Левенец» являлся одним из самых больших и старых носителей, стоявших на вооружении российской СКВП. Он был неплохо бронирован и оснащен древней, но надежной системой «антимиссайл», которая делала корабль практически неуязвимым для ракет дальнего радиуса. На этом список достоинств «Левенца» можно было смело заканчивать и приступать к длинному перечню недостатков.
Маневренность у корабля была ни к черту: чтобы остановить и развернуть этакую «ебамбу» – как нередко называли авианосец пилоты-истребители, — требовалось около получаса времени, тераватты энергии и свобода для маневра в пару-тройку световых секунд. Главный калибр авианосца поражал своей мощью и бестолковостью, как многие вещи, сделанные русским человеком: комплекс гравитонного подавления крупных целей «Радиант-G» располагался на носу гигантской железяки и был ей нужен, как свинье пропеллер. Бесспорно, шарахнув направленным конусом G-аномалии по соразмерному космическому объекту, «Левенец» мог оставить от него лишь воспоминания… Но. Чтобы прицелиться и накопить заряд, «ебамбе» требовалось полностью вырубить маршевые движки и – что самое смешное! — защитное поле. В общем, проверенная национальная схема «сила есть, а ум – это предрассудки дохляков» действовала применительно к авианосцу на полную катушку.
Тем не менее исполинский корабль оставался мощнейшей боевой единицей российского флота и всегда внушал уважение, приближаясь к планетам и выходя на стационарную орбиту.
Дело в том, что он, как и все «увальни», никогда не ходил один.
Боевой эскорт «Левенца» состоял из четырех эсминцев класса «Торвальдс», торпедоносца «Равиолли», «Визора» и тяжелого линкора. Это не считая двух эскадрилий истребителей, которые базировались в доках на борту. Ради них, по большому счету, и строилась эта здоровенная летающая крепость.
Сейчас «Левенец» напоминал огромный пчелиный улей, в соты которого со всех сторон слетались крошечные точки истребителей. К борту были приписаны около семи десятков машин, среди которых имелись не только «Сухари», но и современные «Хамелеоны-12», и даже звено новейших «Мазуриков», еще не пошедших в серийное производство.
Возле шлюзовой кишки грузового дока висело несколько среднетоннажных «пеликанов» – видимо, перебрасывали на борт оборудование или провиант и забирали мусор и шлак. Вдоль основной броневой пластины неторопливо ползла целая вереница корветов класса «Стервятник», перегораживая возвращающимся из патрулей истребителям подходной коридор к ячейкам среднего яруса.
Уже заводя машину в док, Лабур успел заметить, как из-за кормовой части авианосца показался черный силуэт линкора сопровождения.
Грозный корабль медленно плыл мимо основной группы, хитро огибая по параболе условную границу сферы нейтралитета, чтобы не попадать под действие идиотского демилитаристического приказа. Его ракетные шахты были открыты, а пара фокусирующих зон «Надиров-G» зловеще мерцала темно-лиловым маревом смертельного заряда направленной гравитонной аномалии.
«Вот это сила, — с невольным восхищением подумал Егор, выпуская магнитные шасси и сажая истребитель на одну из трех стартовых площадок. — Молодцы, экипаж! Держатся в полной боевой возле нейтральной границы… И ссать они хотели на все запреты и ограничения!»
Внешний купол кабины плавно отошел назад, и Лабур перелез через бортик, неуклюже цепляясь кронштейнами скафа за выступы бортового гермопривода. Лестницу ему, конечно же, не поставили – техники открыто выражали свою неприязнь к бывшему кавторангу.
Спрыгнув с трехметровой высоты, Егор мысленно поблагодарил неизвестного конструктора скафандра, предусмотревшего предохранительные сервомеханизмы. Он отбросил в сторону шлем и поправил прическу, с неприязнью отмечая, что система терморегуляторов забарахлила и нательный комбез моментально нагрелся: его температура подскочила градусов на десять. К спине и груди будто бы приложили теплые утюги.
— Когда же они починят эту рухлядь…
Сильный толчок в плечо развернул Егора, и он чуть было не потерял равновесия. Перед ним стоял Баюсов. Худощавое лицо старлея выражало презрение и обиду. Жилка на правом виске пульсировала в такт подмигиванию желтого проблескового маячка над люком внутреннего шлюза.
— Ты бы тоже оглядывался почаще, Лабур, — быстро и сбивчиво заговорил он, словно боялся, что вот-вот вдруг станет нем и не успеет закончить фразу. — Задумал меня в пространстве попугать? Так зря. Пуганый я. И тебя не боюсь, гнида. А если еще раз…
— Ты чего так разнервничался, командир? — приветливо улыбнувшись, сказал Егор. — Завидуешь?
Баюсов на миг озадачился.
— Завидую? — переспросил он. — Тебе, что ль?
— Ну не Веренбергу же, — хохотнул Егор, чувствуя, как по спине течет пот от перегрева климат-контуров комбеза. — Веренберг правильный. Ему не интересно завидовать…
— Я ведь и впрямь отправлю тебя на «губу», урод, — сжимая кулаки, процедил Баюсов.
— Заметь, ты меня уже неоднократно оскорбил, превысив при этом свои служебные полномочия, — махом снимая с лица улыбку, ответил Лабур. — Я же прекрасно знаю, к какому типу людей ты принадлежишь, ведущий.
— И к какому же?
— Тебя в детстве не любили сверстники. Глумились и смеялись. Унижали. Ты рос, копил обиду. Она аккумулировалась в твоих потрохах, питая энергией, стимулируя каждый новый шаг… Шаг к чему? — спросишь ты. К цели. К великой цели, которая убила много хороших людей… Что это за цель? — вновь осведомишься ты. О, ведущий, зря ты задал этот вопрос… Что? Говоришь, не спрашивал? Спрашивал! Ты каждый раз задаешь этот вопрос, глядя людям в глаза! Каждый удар сердца спрашивает: какая же цель мне нужна? Все очень просто. Твоя цель – месть. И в самой глубине души, командир, ты знаешь, что быть хорошим человеком с плохой целью – неправильно. Вот почему ты завидуешь мне – плохому человеку.
Баюсов как-то обмяк. Он усмехнулся и пренебрежительно спросил:
— А какая же у тебя цель? Только не говори, что благая, — рассмеюсь.
— У меня ее просто нет, — серьезно ответил Егор. — И это тоже бесит тебя. Все твое естество кричит: этот человек ни к чему не стремится, ему ничего не нужно! А маленький, затравленный паяц тщеславия, который живет глубоко в тебе, шепчет в ответ: зато он свободен. Вот чего ты боишься, ведущий. И чем старше ты будешь становиться, тем больше будешь зависеть от своего страха. Страха хорошего человека с плохой целью.
— Ты смешон и банален, — обронил Баюсов, разжав кулаки и собираясь пойти прочь.
В глазах Егора появился легкий сумасшедший блеск. Он по слогам проговорил:
— Зато я свободен.
Удар застал Баюсова врасплох.
Короткий.
Без замаха.
Точно в челюсть.
Старший лейтенант еще долю секунды продолжал смотреть на Егора непонимающим взглядом, а после этого рухнул навзничь, потеряв сознание.
Со стороны казалось, будто один из пилотов-космонавтов внезапно лишился чувств после триумфального возвращения на борт авианосца – изможденный в продолжительном бою с превосходящими силами неприятеля. А второй – верный товарищ по эскадрилье – просто-напросто не успел его подхватить во время падения… Романтично и правдоподобно. Такие истории частенько рассказывают друг другу первокурсницы инженерно-космического, мечтающие о бурной жизни среди разномастных гламурных миров и могучих светловолосых капитанов, полных неистребимого желания завоевать не только все армады врага, но и их девичье сердечко.
Но вот досада: клякса крови, размазанная по комингсу переходного отсека, оказалась совершенно неуместна среди спокойных, пастельных тонов сей идиллической картинки.
Не было никакой захватывающей схватки с неприятелем.
И триумфального возвращения – тоже не было.
Просто плохой человек ударил хорошего человека.
* * *— Вы осознаете, что ваши действия по отношению к старшему лейтенанту Баюсову носят не просто хулиганский, но преступный характер и вы понесете за них суровое наказание?
Егор посмотрел на женщину в серой форме ФСБ с толикой интереса и оценивающе покачал головой. Он давно не видел ее. Очень давно, чтобы забыть эти черты лица и изгибы тела. Он слишком привык к мысли, что она больше не будет принадлежать ему. Он перестал волноваться за ее безопасность и благополучие, он смирился с тем, что ее чувства никогда не пересекутся с его собственными. Он отсек само ее существование. Отодвинул некогда дорогой образ за условную грань в сознании, которую мы дилетантски называем памятью.
