Виталий Обедин - Виталий Обедин Слотеры. Песнь крови.
Бесформенная тень метнулась, было из кабинета, но отпрянула, наткнувшись сразу на три пистолетных дула. Кургузые стволы «громобоя» и изящная резьба «единорога» отсвечивали в темноте железом.
— Стоять! — рявкнул я.
Тень послушно замерла.
Путей отступления у незваного «гостя» имелось ровно два. Первый — пересечь спальню и сигануть в окно с высоты второго этажа. Второй — прошмыгнуть через прихожую, а оттуда рвануть по лестнице вниз и к черному ходу, который ближе, чем парадный. Главный недостаток обоих заключался в том, что я стоял на выходе из кабинета, и куда бы ни попытался рвануть визитер — в окно или в дверь, ему придется повернуться к нам спиной.
«К нам» — в смысле ко мне и моим пистолетам. А пара пуль промеж лопаток — очень невеселая перспектива.
Мне не удалось увидеть лица незваного гостя, но я сразу понял — это не Ренегат. Визитер казался заметно выше и плотнее. Пахло от него тоже иначе: не могилой и тленом, а потом, насаленной кожей ремней, железом и порохом.
Такой запах сопутствует не вампирам и даже не ворам и грабителям, но негодяям иного склада и расклада. Так пахнут наемные головорезы и профессиональные бретеры, люди, которые не имеют против вас ничего личного, но за пригоршню монет и обещание при случае шепнуть об их услугах «кому следует», быстро и аккуратно нарисуют вам вторую улыбку — пониже подбородка.
Так пахну я сам.
Что за странный визит? У кого хватит (то есть, не хватит) ума присылать наемного душегуба к Выродку Слотеру?!
— Шаг вперед, — приказал я, — И медленно.
Тень «гостя» сделала осторожный шажок из темноты кабинета и очутилась вместе со мной в спальне. За окнами вовсю вечерело, но кое-какой свет еще пробивался, так что стало возможно разглядеть мрачное, неестественно бледное лицо с тяжелыми, резкими чертами и тонкими, бескровными губами; с верхней огромной подковой свисали роскошные черные усы. Кончики их были любовно нафабрены.
— Иберриец? — спросил я.
— Jo… — неохотно подтвердил незваный гость.
Голос звучал невнятно, будто слова он произносил, набив рот вареной репой.
Обитатели лесистой Иберрии в своем развитии недалеко ушли от других дикарей вроде гейворийцев или варваков, но если последние цеплялись за свои традиции и жизненный уклад, то иберрийцы, как раз наоборот, отчаянно тянулись к прелестям, а еще больше к порокам — цивилизации. Эта тяга из года в год ослабляла народ: лучшая молодежь покидала хутора и жалкие деревянные города Иберрии, чтобы своими глазами увидеть величие грандиозного Ура, изысканность Лютеции, пеструю яркость Сантагии или даже поступить на службу к султану варварски роскошного Тортар-Эреба.
Был период, когда поток переселенцев из Иберрии представлял настоящую проблему — готовые работать за гроши, они отбирали хлеб и работу у коренных уранийцев. Лишь в последние годы число иберрийцев стало сокращаться — тамошние властители приняли указы, запрещающие мужчинам без особого дозволения покидать страну. Ответственность за нарушение указов распространялась на всю семью ослушника, поэтому значительное число тех, кто приезжал в Ур из Иберрии сегодня, — те еще людишки. Беглые преступники, скрывающиеся от закона своей родины; сироты, воспитанные улицами и бродячей жизнью, или же настолько отъявленные мерзавцы, что от них отказались собственные семьи. Выбор ремесла у таких был невелик — если не в наемники и душегубы, то в воры и преступники. Зависит оттого, насколько кишкой вышел…
Итак, визит мне нанес наемник из Иберрии, не успевший обтрепаться в городе настолько, чтобы избавиться от приметных усов и не менее приметного акцента. И уж тем более не имеющий понятия, в чей дом его занесло. А скорее — в чей дом его послали.
Весьма странный выбор исполнителя.
— Слушай и не дергайся, — тихо сказал я, цепляя на лицо одну из самых омерзительных своих усмешек. — Убивать не буду, прежде ты мне расскажешь, кто и зачем тебя послал. А вот ногу, вздумаешь шелохнуться, прострелю. Колено разнесу, чтобы больнее было. Понял?
Иберриец не ответил и не двинулся с места. Его мелово-белое лицо кривилось в непередаваемой гримасе, смешавшей воедино страх, растерянность и злобу. Глаза с узкими, точно булавочные головки, зрачками, торопливо шныряли во все стороны, словно надеясь отыскать в комнате некий предмет, за который можно зацепиться взглядом и углядеть путь к спасению.
— Кто послал?
Продолжая держать «единорог» направленным в голову незваного «гостя», «громобой» я начал опускать вниз, целя в ногу. Насчет колена я не впустую воздух сотрясал.
Руки иберрийца выдвинулись вперед с развернутыми ладонями. Жест вроде как умиротворяющий, однако, от меня не ускользнуло и то, как слегка подогнулись в коленях ноги визитера, выдавая готовность к прыжку. Мерзавец понимал, что попался, но не торопился признать, что его песенка спета. Тертый калач.
Я чуть качнул «единорогом» из стороны в сторону, приглашая его откликнуться.
— Ну…
— Ты в два раза крупнее меня. У тебя шпага и кинжал, — перемалывая слова своим чудовищным акцентом, проговорил иберриец. — Может, опустишь пистолет, и мы покончим с этим делом как мужчины? А то сразу городскую стражу зови. Jo! Пусть видят, как страшные Выродки решают проблемы с простыми смертными!
«Страшные Выродки»… наглец точно знал, к кому лез!
Знал — и не побоялся.
Точно в Уре без году неделя! Это только за пределами Блистательного и Проклятого отвыкли почитать Древнюю кровь, как встарь. Интересно, что бы по сему поводу сказал наш старик Эторн Слотер?
На какое-то мгновение у меня появилось искушение последовать предложению незваного гостя. То бишь убрать оружие, дать мерзавцу пару крепких зуботычин, скрутить по рукам и ногам, а затем с толком и расстановкой, без лишней суеты и крови, расспросить: кто он да что тут делает. Стрелять не хотелось. Пуля капризна и не всегда летит, куда ее направишь, а визитер нужен живым. Опять же доктору Тавику Шу и вдове Маркес без того уже не повезло с соседом-квартирантом. Я чисто по-человечески (странно звучит в моих устах, правда?) не хотел добавлять им лишних страхов и переживаний, открывая пальбу прямо в доме.
Однако теперь, когда ушлый шельмец сам начал напрашиваться на подобный поворот событий, ход моих мыслей изменился. Не так он прост, чтобы на кулачках тягаться. Да и не нравилось мне в нем многое.
Не нравился мертвенно-бледный цвет кожи — точно у обескровленного покойника. Не нравился нездоровый блеск глаз со зрачками настолько узкими, что, казалось, их и нет вовсе. Не нравилась нарочито заторможенная плавность тех немногих движений, какие он мог позволить себе, стоя под дулами пистолетов. Выглядело это так, будто иберриец опасался выдать свои истинные ловкость и проворство.
Все-таки вампир на мою голову? Еще один? Неужто у Ренегата есть подручные? С другой стороны, на улице еще далеко не ночь.
Иберриец тем временем справился со своими эмоциями. Теперь он не гримасничал, нервно подергивая уголками губ, а просто улыбался, напоказ выставляя из-под усов длинные, белые, выглядящие зловеще-острыми зубы.
Вурдалак? Раб, вкусивший крови господина и перенявший часть его силы?
Очень похоже.
Вурдалаки плохо переносят свет, но он их не калечит и не убивает, вызывая главным образом чувство раздражения и дискомфорта. А вот что убивает таких созданий, так это суровые законы Блистательного и Проклятого. Согласно им, культивированному вурдалаку предлагается небогатый выбор: он должен или очиститься от скверны в Строгой Церкви (процедура крайне болезненная и мучительная, нередко с летальным исходом), или перебраться вслед за хозяином в гетто. Но это, если мы говорим о легализовавшемся вампире и его рабе, инициированном ранее. Если же перед законом предстает вурдалак-нелегал, то предусмотрены два других варианта: осиновый кол в сердце либо очищающее пламя костра. И выбирать тут уже не вурдалаку, а судье, который будет руководствоваться количеством преступлений, совершенных полукровопийцей, прежде чем попасть в цепкие лапы правосудия.
Значит, в гости пожаловал вурдалак? Да еще с повадками опытного душегуба?
Как интересно. И удобно.
Может быть, получится обойтись даже без пыток. Вампир, сотворивший вурдалака, обязательно оставляет на его теле отметину — клеймо, по которому раба могут опознать другие носферату. Такое клеймо защищает культивированного от покушений на его жизнь, свободу, кровь и (не в последнюю очередь) душу, которой вампиру-хозяину еще предстоит найти применение. Хотя, сказать по правде, душа смертного, позволившего себя осквернить, не так уж дорого стоит.
Не переставая ухмыляться, я чуть сощурился и вновь поднял пистолет. Теперь зловеще спаренные стволы метили уже не в ноги, а в грудь. Улыбка разом исчезла с лица иберрийского вурдалака. Как там говорят в простонародье? Словно корова слизнула?
