Сергей Куприянов - Страж зари
— А Горнин? Вы что, предлагаете мне предать его? — зло спросил Павел.
Его тяготил этот разговор. Его тяготила ситуация. И еще ему трудно было с Романом Перегудой, в дочку которого он когда-то был… Нет, не так. Когда-то у него с Аллой были отношения.
— Ценю твое благородство.
— Можете называть это как угодно. Только…
— О! Посмотри, кажется, наши герои очухались, — Роман Георгиевич усмехнулся, колыхнув остатками коньяка в бокале. — Видишь?
Милиционеры действительно уже стояли на ногах и о чем-то разговаривали с крепеньким, как гриб-боровик, Виктором. Вид они имели одновременно воинственный и жалкий.
— Ну и хорошо, — скрывая облегчение, проговорил Павел.
— Хорошо будет, когда мой Витя тебя от них отмажет. Уж очень много ты наворотил, друг мой.
— Интересно, как это он меня отмазывать будет. Что-то не похож он на кудесника.
— Зато у него «корочка» волшебная имеется, — усмехнулся Перегуда. — Иногда хороший документ посильнее нашей с тобой магии будет, так-то вот.
Очень хотелось сказать что-то вроде «да плевать мне», но это был факт, а против факта не попрешь, тем более если ты еще недостаточно выпил. С фактами в трезвом виде приходится считаться.
Вместо этого он спросил, криво улыбнувшись:
— На вас уже люди с «корочками» работают?
— Со мной, — Роман Георгиевич подчеркнул это интонацией, — много кто работает. Ты скоро увидишь. Еще налить?
Павел посмотрел на бокал, там еще было, но он утвердительно кивнул. Маг-директор взял бутылку и щедро, больше чем на две трети, налил. Себе плеснул немного и сразу же пояснил тоном любезного хозяина:
— Извини, у меня еще дела.
— А у меня? — гундосо из-за «надетого» на нос бокала спросил Павел.
— Сегодня тебе предписываю отдых. Ну что там? — спросил он, непривычно быстро, рывком опуская стекло.
— Договорились, — доложил крепыш Виктор. — Но они напишут рапорт…
— Хоть песню! Садись, и так много времени потратили. И организуй там все. Ну сам знаешь.
— Мне на вокзал, — сказал Павел, чувствуя прибывающую легкость от выпитого. — На Белорусский.
— Слушай, Паша, не дури. Хотя бы сейчас. Нам надо поговорить. И очень серьезно.
— Вот по дороге и поговорим. Какие проблемы? Виктор уселся на сиденье рядом с водителем — через разделительное стекло это было хорошо видно, — взял в руку коробочку рации и что-то проговорил. Звука не было слышно совершенно.
— Проблемы есть. В первую очередь — у тебя. Машина тронулась, медленно пятясь назад. Павел рефлекторно, по-водительски, обернулся назад и увидел сзади прямоугольный черный джип. Тот тоже отступал. Эскорт. Роман Георгиевич всегда любил пускать пыль в глаза. Даже тогда, девять лет назад, когда совсем еще молоденький Павел впервые столкнулся с ним лицом к лицу в его роскошной до вычурности квартире, где до этого миловался с Аллой, Перегуда повел себя вельможей, которому подвластно все и вся.
— На вокзал, — напомнил Павел. Хамство, конечно, но сдерживать себя он не хотел.
Маг-директор помолчал, покачивая вязкий коньяк в бокале. Посмотрел в сторону, в окно, на детскую площадку, где бездомный пес Мальчик — черный и лохматый, с завернутым вверх хвостом — справлял малую нужду на угол присыпанной снегом песочницы. Все дети двора возились с ним, таскали за шерсть и носили еду, а он в ответ уже пятый год свирепым лаем отгонял других собак и случайных прохожих, рискнувших посягнуть на охраняемый им ареал.
— Горнин отдал мне твой маг-код.
— Что?!
Есть вещи, невозможные для нормального человека. Нельзя отдавать свою жену на панель. Нельзя своим ребенком расплачиваться за долги. Нельзя убивать своих родителей. Нельзя иметь сексуальные отношения с собственной дочерью. Нельзя предавать Родину. Нельзя хулить собственных богов. Нельзя… Список огромен.
Когда-то подобные нормы права попытались сформулировать составители Библии, Торы, а чуть позже Корана. Заповеди, аяты — все они были составлены и предназначены для того, чтобы управлять людьми, а в итоге — государством. Без четких правил не может быть сообщества людей, оно просто не может существовать. Закон. Кодекс. Устав. Правила. Уложения. Все направлено лишь на упорядочение существования и укрепление власти.
Но есть и еще одно правило. Маг-учитель не может, не должен, не имеет права отдавать своего ученика другому учителю. По крайней мере, без особого на то случая и уж всегда с уведомлением подопечного. Лучше и правильнее — с согласия. Всегда! Иначе… Даже не позор, этого мало. Для учителя это просто крах. Он становится изгоем. Парией. Он… Да такого просто не может быть! Ну уж не с Петровичем точно. Он сдал?!
Невозможно.
— Покажите, — упавшим голосом попросил Павел. Перегуда не стал чиниться. Он показал. Всего три простеньких предложеньица. Порой столько слов вылетает в эфир, и все впустую. А тут всего ничего — и вся жизнь перевернута.
Передача маг-кода от одного руководителя не означает, что теперь человек должен безоговорочно подчиняться этому второму. Это не передача волшебной лампы одним владельцем другому, в результате чего джинн, являющийся рабом лампы, начинает служить новому господину даже в ущерб прежнему. О рабстве здесь речь не идет. Факт передачи кода лишь свидетельство того, что прежний наставник доверяет новому и в каком-то смысле — лишь в некотором! — передает ему своего подопечного. В частности, тот, имея маг-код, в любой момент может отыскать своего нового ученика и отчасти проконтролировать его действия, то есть имеет возможность на них влиять. В свою очередь, и ученик в любой момент может обратиться к своему наставнику за помощью. Но и этот симбиоз не вечен, он действует лишь до тех пор, пока кто-то из них не решит от такого рода сотрудничества отказаться. Но сам факт такой передачи свидетельствует о том, что прежний наставник больше не может или не хочет иметь дело со своим учеником, но об этом он должен уведомить того сам, лично. Вполне возможно, что, например, Павлу не хочется иметь дело с тем же Перегудой. Это его право. Как и право вовсе отказаться от наставника. Маг, даже не обладающий высшей категорией, человек свободный, хотя и связанный некоторыми ограничениями и обязательствами. Поэтому передача его личного маг-кода, произошедшая за его спиной, сильно смахивает на предательство. А к магу, человеку, обладающему большими возможностями, совершившему проступок такого рода, то есть, получается, человеку, не обремененному моральными принципами, отношение в их сообществе сразу складывается особое. За таким нужен глаз да глаз, и от этого пригляда его до конца жизни не избавит ничто, разве только чудо. Горнин, прекрасно знающий эти порядки и сам за них радеющий, мог совершить подобное только в состоянии сильного умопомрачения. Либо же от безысходности, сильно прижатый к стенке. Но чем таким его можно было прижать, чтобы он совершил один из самых предосудительных поступков, который только может сделать маг-директор? Он что, пил кровь младенцев или пытался навести черный мор на Москву? Бред. Не тот Петрович человек.
— Ну убедился? — спросил Перегуда.
— Да уж.
— А ты говоришь «не верю». Мне-то как раз верить можно. Ну так что, тебе и вправду нужно на вокзал?
— Да нет, — вяло ответил Павел. — Успеется.
Он потянулся к бару, без спросу достал оттуда непочатую бутылку виски и, зажав ее между коленей, с мягким «фирменным» хрустом свернул колпачок. Потом молча, жестом, предложил Перегуде. Тот отрицательно мотнул головой. Тогда Павел налил себе чуть не до краев и, поставив граненую бутыль на место, щедро отхлебнул.
— Широко шагаешь, как я посмотрю.
— Нормально.
— Смотри. Сегодня, конечно, можно, но завтра…
— Что, нельзя будет?
— Работать надо, а не ханку жрать.
— Вы ж говорили, что у вас тут все фирменное, сто раз проверенное.
— И на фирменном люди спиваются. Да еще как. — Перегуда нажат клавишу переговорного устройства. — Домой едем!
Коротко стриженный затылок водителя изобразил кивок.
— Так вот о чем я хочу с тобой потолковать, — начал было Перегуда, но его прервал звонок мобильного телефона. Он взял его, посмотрел на имя абонента, высветившееся на экране, сделал каменное лицо и сказал: — Слушаю, Юрий Афанасьевич.
И он действительно слушал где-то с минуту, изредка вставляя междометия, и в конце короткого разговора договорился о времени, по-видимому, встречи. Но Павел его не слушал. Он был занят своими мыслями. Щедрая порция алкоголя придала им стремительность и некоторую бессвязность.
Петрович не дурак, чтобы дать себя так прищучить. И главное — кому! И не может не понимать последствий сделанного. Что бы там на него ни навешивали, вплоть до покушения на Кремль, это по большому счету мелочь по сравнению с тем, что он может потерять. И потеряет! Если только не… Что-то «не». Если только не переиграет Перегуду. Причем переиграть он должен изящно. Нет, конечно, остается шанс, что он здорово на него, Павла Мамонтова, обиделся. И эта обида дошла до того, что он от него открестился. Неплохо бы переговорить, как-то прояснить отношения. Но даже в случае обиды так не делают. Ну разошлись бы, как рельсы на стрелке, и все дела. Не они первые, не они последние. В сущности, Павел так и хотел. Но никакой мести даже не предполагал. И у Петровича это не в характере. Они не бандюки полуграмотные, дурной романтикой накачанные, чтобы разборки меж собой устраивать. Интеллигентные же люди. Хотя что такое интеллигент?
