Владимир Прасолов - По следу «Аненербе». Вангол-3
– Место здесь одно есть, незаметное, укрыться на время можно. Останьтесь здесь дня на три, я должен предупредить своих, что они идут, и вернусь.
– Конечно, иди, Кольша, только поясни мне для ясности. Кого это – своих?
– Своих – это своих, чего непонятного, – повторил Кольша.
– Ты мне, паря, прямо скажи, кого ты своими считаешь, а кого чужими. Ты знаешь, что война идет? Знаешь. Потому все, кто здесь, – это свои, плохие или хорошие, но свои. Чужие – они там, нашу землю поганым сапогом топчут. Понимаешь? Так кто для тебя здесь чужие, а?
– Свои мне семья моя, отец с маткою, братья и сестры мои, наш род, деревня наша с дедами и бабками, понял? А все остальные – чужие.
– Понял, отчего не понять. Выходит, я для тебя тоже чужой?
– Тоже чужой, только, видно, не такой, как те антихристы; староста велел вас упредить, чтобы спасались от этих…
– Каких этих? Тоже чужих?
– Запутали вы меня, однако зла на вас не держу, не понять вам, видно…
– Эх, Кольша, это ты понять не можешь, что у каждого человека есть друзья, а есть враги, и родня здесь уже ни при чем. Видел я, как брат брату глотку резал. Тут все понятно. Плохо это, да. Но есть еще хуже. Есть еще равнодушные. Им все равно, то есть абсолютно все равно, что вокруг происходит, лишь бы им было хорошо. Лишь бы их не трогали. От того все беды на земле, от равнодушия. Ты понимаешь, о чем я?
– Понимаю, чего не понять.
– Это хорошо, что понимаешь, вижу, смышленый ты парень, совесть в тебе светится. Я тоже понимаю тебя, просто хочу шоры с твоих глаз снять. Мир, он не только здесь, не только в деревне твоей староверской. Ты же старовер, правда?
Кольша ничего не ответил, только нахмурил брови и насторожился, как бы готовясь к обороне.
– Чего насупился? Я это сразу понял, как тебя увидел. Ничего против ваших обычаев, веры вашей я не имею. Знаком я был с одним из ваших, сидели вместе.
– И что?
– Ничего, Кольша, люди мы, все мы человеки и под одним небом ходим. И Бог, он если есть, то тоже, думаю, один для всех людей. Пойми, нужно людей не на своих и чужих делить, а на хороших и плохих, а это не одно и то же. Потому как у тебя получается – если он чужой, то, значит, плохой, а ведь он тебе никакого зла не причинил. Может быть, он вообще никому никакого вреда в жизни не сделал, только добро человек творил, а ты его в плохие определил. Только потому, что он не из твоей деревни. В других деревнях и городах тоже люди живут, и хорошие, и плохие. Всякие. Самое интересное то, что, какие они есть и будут, и от тебя зависит. Все вокруг от тебя зависит, целиком, во всем многообразии своем. И от того, как ты к нему относишься, оно самое относится к тебе. К примеру, ты мне помог сейчас, я двоих вертухаев, что нас с тобой караулили, на тот свет отправил, получается, если б не ты, они б живы остались, а у меня в голове дырка бы была. У них приказ живыми нас не брать.
– Ты убил тех людей? – отодвигаясь от него, произнес Кольша.
– Да, Кольша, а что было делать? Выйти к ним и под пулю самому встать?
– Убийство – тяжкий грех!
– Знаю, что грех, знаю, но не потому, что про это в книге священной написано. Не поэтому, а потому, что ночами мне эти мертвяки снятся. Не дают покоя. Сто, тысячу раз они эту смерть заслужили делами своими мерзкими. Однако, видно, не мне судить их было предназначено, а пришлось. Потому не отпускают они меня.
– Что, ты много людей убил?
– Много, Кольша, много…
– Получается, я душегуба спасаю…
– Получается… Что теперь, бросишь меня?
– Нет, не брошу. Пойдем, сейчас в то дерево полезешь…
– Как это?
– Так, там большое дупло… или как его назвать… не знаю, молоньей прожгло, не иначе. Снаружи дерево как дерево, ничё не видать, а внутри – просторно. Да вон оно, гляди…
– Ничего себе дерево, сколько же лет этому листвяку?
– Кто знает? Много, наверно. Сейчас камни разгребу, тут лаз меж корней.
Когда они проползли внутрь, Пловец еще больше удивился:
– Надо же, правда просторно, жить можно, даже вода есть!
– Через три, на четвертый день приду. Не приду, значит, уходите. Прощевайте.
– Прощевай, Кольша, буду ждать.
– Арчи, за мной! – скомандовал Кольша и скрылся в густом подросте кедрача, уступом поднимавшемся по косогору сопки.
Кольша пошел напрямик, через гольцы, только так он надеялся опередить отряд Сырохватова. Но не зря говорят: «Умный в гору не пойдет…» Кольша их опередить не смог. Он опоздал на несколько часов.
Сырохватов, оставив засаду на ручье, гнал людей вперед на пределе возможностей. Как чувствовал, что ему наперерез, напролом через сопки, к деревне идет Кольша. Оставшиеся две собаки уверенно вели отряд по еле заметной, свежей Кольшиной тропе. Он не стал ими рисковать там, на золотоносном ручье. Они были особые, ценные для него. Хват знал, эти собаки обладают не просто чутьем на поиск беглых, они были натасканы рвать людей насмерть. Как раз это их качество должно было очень пригодиться. Карта, по которой шел его отряд, не была идеальной, может, потому и вышли к староверческой деревне неожиданно для себя. Но Сырохватов быстро принял единственно верное решение. Без всякого шума, спокойно, как бы мимоходом, отряд втянулся в длинную деревенскую улицу по высокому берегу речки. На въезде он оставил двоих и, когда вышел на небольшую деревенскую площадь, явно обозначавшую центр, отправил вперед до околицы еще двоих конвоиров. Когда они шли по деревне, было впечатление, что она вымерла. Даже собаки исчезли из дворов. Большая изба на площади тоже была пуста. В нее, привязав лошадь у стойла, по-хозяйски смело, как к себе домой, и вошел Сырохватов.
– Пройти по всем дворам и избам, всех, кто есть, – сюда! – приказал он вошедшему было следом сержанту и сел за стол старосты.
– То мое место, – услышал он спокойный голос за своей спиной и, резко обернувшись, увидел старика. По спине прокатился неприятный озноб.
Кряжистый, широкий в кости, с седой бородой и большим выпуклым лбом, опершись на тяжелый шишковатый посох, близко за его спиной стоял и смотрел на него пытливым, внимательным взглядом светло-голубых глаз старый человек. Это был не старик, а, правильнее сказать, старец. Хват никогда не видел старцев, более того, он никогда не задумывался о том, что они бывают. И тут он увидел настоящего старца, убеленного сединами и высветленного мудростью. Но для него этот образ был страшен. Он был из другого мира. Мира проклятого и отвергнутого еще отцом и матерью Хвата. Недосягаемого для них и потому ненавидимого ими. Хват впитал эту ненависть еще в детстве, лет десять ему было, когда из любопытства зашел в церковь. Не знал он, что шапку надо снимать, так и зашел в ней. Пораженный красотой росписей на стенах и иконами, он ходил буквально раскрыв рот, как вдруг внезапно на него налетела злобная старуха. Вся в черном, седые космы из-под платка и беззубый рот навсегда запали в память как нечто ужасное. Она трясла перед ним палкой и, что-то беззвучно крича, пыталась сорвать с него шапку. Он очень испугался тогда, чуть не наделал в штаны, но сумел собраться с силами и, ловко увернувшись от костлявой руки старухи, оттолкнул ее от себя и побежал на выход. С тех пор он ненавидел все церкви и всех тех, кто в них ходил. Все они были для него нелюди…
– Ты откуда здесь взялся? – внезапно охрипнув, прошептал Хват.
– Я живу здесь уже много лет, а вот ты откуда взялся и чего тебе надобно?
Сырохватов опешил, впервые за много лет он растерялся, рука машинально и нервно потянулась к кобуре.
– Зачем ты так? Я же с миром к тебе.
Старец сделал два шага в сторону, к окну, и, отдернув занавески, пустил внутрь избы яркий солнечный свет. Хват резко встал и замер. В свете из слюдяного окна старец перестал казаться ему опасным. Обычный старик стоял, опираясь от немощи на посох, и глядел на него.
– Старший лейтенант НКВД Сырохватов, начальник опергруппы по розыску беглых зэков. – Обретая силу в голосе с каждым словом, зачем-то официально представился Хват. Он даже козырнул по привычке.
Не дожидаясь от старика ответа, спросил:
– Что это за село и где жители?
– Старой веры мы, православные люди, особняком от всего мира почти век живем здесь.
– Сколько вы здесь живете?
– Восемьдесят лет уже как пришли.
– И что, к вам за это время никто не наведывался? – ухмыльнувшись, спросил Сырохватов.
– Нет. Никто не приходил. Зачем? Мы сами по себе живем, никого не трогаем…
– Не бывает так. Сами по себе… – прервал старика Хват и наконец, придя в себя, сел за стол. – Так, это, где все жители вашего села?
– Все здесь, по избам, – опустив глаза, ответил старик. – Вон, ваши солдаты их сюда сгоняют.
– Что ж, тогда пошли, старик, знакомить будешь с населением.
С этими словами Сырохватов встал и пошел на выход из избы. Ему поскорее захотелось выйти наружу, к своим, от этого старика, взгляд которого каким-то образом лишал его уверенности и силы.
