Анатолий Дроздов - Самец взъерошенный
В кукине, к своему удивлению, я столкнулся с незнакомой димидией лет сорока. Она сосредоточенно раздувала в жаровне угли.
– Аве! – поздоровался я. – Меня зовут Игрр. А ты Аманда?
Вчера Виталия сказала мне о служанке, и я запомнил имя. Аманда нечленораздельно буркнула в ответ и продолжила свое занятие. «Да! – подумал я. – Здесь нас не любят. Интересно, за что?»
Поколебавшись, я подошел к столу и стал разбирать остатки вчерашней снеди. Количество еды сократилось – любовь и купание пробуждают аппетит, но на завтрак хватало. Взяв кус копченой грудинки, я нашинковал ее тоненькими ломтиками, достал из корзинки четыре яйца, подумал и добавил к ним оставшиеся два. Бронзовая сковородка с ручкой нашлась на вбитом в стену крючке. Но едва я завладел посудой, как служанка подскочила и вырвала сковородку.
– Аманда! – удивился я. – Мне нужно позавтракать.
– Сама сделаю! – сердито сказала служанка.
«Тяжелый случай!» – понял я.
– Я чем-то тебя обидел?
– Ты!.. – Она аж задохнулась. – Он еще спрашивает! Виталия разорена, дом у нее отберут. Я прослужила здесь двадцать лет, а теперь останусь без куска хлеба. Мне сорок лет, кому я нужна? Все из-за тебя!
«М-да!» – мысленно вздохнул я.
– Не переживай! Наладится. Я буду работать и верну долг.
– Лжец!
Она швырнула сковородку на стол и выбежала из кухни. Переживать по этому поводу я не стал. Баба с кухни – дышать легче. Угнездив отвоеванную сковородку над жаровней, я бросил в нее ломтики грудинки. Те заскворчали, испуская вкусный аромат, и стянулись в гармошку. Я перевернул их деревянной лопаткой и стал бить поверх яйца. Посолив, проследил, чтобы белок с желтком не затвердели полностью и своевременно снял сковородку с жаровни. В этот момент над ухом кто-то засопел.
– Что там? – спросила Виталия, пытаясь заглянуть мне через плечо. – Я спала и почуяла запах.
– Руки мыла? – сурово спросил я.
– Вот! – Она показала розовые ладошки. – Остальное тоже чистое.
– За стол! – приказал я, пряча улыбку.
Мы, как и вчера, улеглись на лектусе и стали забрасывать в рот горячую яичницу. Заедали ее свежим хлебом, принесенным Амандой, и запивали вином, разбавленным горячей водой. Сковорода опустела быстро.
– Почему у тебя всегда вкусно? – спросила Виталия, облизав ложку.
– Потому что готовлю с любовью! – просветил я.
– Ко мне? – обрадовалась она.
– К желудку.
Она засмеялась и потерлась щекой о мою.
– Не выспалась! – пожаловалась на ухо. – Ты не дал.
Я хмыкнул. Это еще надо выяснить, кто кому не давал.
– Мне было так хорошо! Ты такой умелый. У тебя было много женщин?
«Начинается! – вздохнул я. – Вот зачем это выяснять? Кому нужно?»
– Отвечай! – потребовала она. – Честно!
Я задумался. В юности, когда бушевали гормоны и сверстники бегали по девчонкам, я гасил приступы плоти в спортивном зале. Даже на сборах, где по традиции презервативы – один из обязательных предметов в сумке спортсмена, было не до любовей. Я планировал стать чемпионом, поэтому к вечеру из спортивного зала буквально выползал. Какие девочки? В институте пахал от рассвета до заката. Тот же латинский учил в объеме, гораздо большем, чем требуется врачу. Преподаватель попался хороший, увлек.
– Латынь не так богата, как русский язык, – объяснял нам. – Но скупость средств дисциплинирует мозг, приучая говорить кратко и по существу.
Вот и приучался… Об остальных предметах и говорить нечего – медицинский вуз. Дальше была работа и армия. Нельзя сказать, что за эти годы у меня ничего и ни с кем, но если и случалось, то как кратковременный эпизод. Серьезные отношения возникли только с Ксенечкой. Ну, это тогда я думал, что всерьез…
Вита смотрела вопрошающе.
– Мало, – заключил я.
– Почему? – удивилась она.
– Это у вас мужчин нет, – пояснил я. – У нас иначе. Наши женщины могут выбирать. Поэтому капризны, требуют, чтоб их водили, гм… в харчевни, катали на повозках и дарили подарки. У меня не было ни повозки, ни денег.
– Глупые! – заключила Виталия. – Разве это главное? Так им и надо! Упустили свое счастье.
Она потянулась ко мне.
– Вита! – остановил я. – Надо поговорить.
Она неохотно отстранилась.
– О чем?
– О твоем долге.
Она закрутила головой, показывая, что не хочет этого слышать, но я не уступил.
– Пожалуйста.
– Что ты хочешь знать? – недовольно спросила она. – Я заняла деньги под залог дома. Вернуть возможности нет, поэтому дом заберут. Мне придется переселиться в казарму, а тебе я сниму комнату в инсуле[32] – неподалеку от наших казарм есть неплохая. Там чисто и недорого – я узнавала. Конечно, похуже, чем здесь, зато рядом. Мне придется отдавать долги, поэтому денег будет мало…
Она внезапно умолкла и потупилась. «Стыдится! – понял я. – Купила мужика, а содержать не на что. Господи! Да наша баба мне бы плешь переела! Потребовала бы пахать не разгибаясь. И каждый день напоминала бы, на какую жертву пошла…»
– Не переживай! Я начну работать и верну твой долг.
– Как? – покачала она головой. – Медикусы в Роме не зарабатывают много.
«И здесь та же фигня! – подумал я. – Не ценят интеллигенцию».
– Не забывай, что я мужчина. Тысячи женщин пришли в амфитеатр, чтобы только на меня посмотреть. Я думаю предложить им…
– Только посмей! – вспыхнула она.
– Ты о чем? – не понял я.
– Я не позволю тебе быть лупой!
– Разве сказал, что собираюсь им стать? Быть лупой неинтересно. К тому же зарабатывают мало.
Она изумленно посмотрела на меня.
– Помнишь, по пути в Рому я гладил вам спины? Вы корчились и стонали от удовольствия. Как думаешь, другим это понравится?
Она задумалась и решительно вскочила с ложа.
– Собирайся!..
Из дома мы вышли вооруженными до зубов. Вита переоделась в военную форму, нацепила лорику и спату, я прихватил трофейные меч и кинжал – мне их вернули, как только Виталия выкупила контракт. За порогом Вита взяла меня за руку, так и двинулись. Я сомневался в необходимости этих предосторожностей, но переубеждать Виту не стал. Если ей так спокойнее… Мы шагали, провожаемые любопытными взглядами, и я крутил головой, рассматривая дома и улицы, – надо привыкать к новому месту. Рома, как я успел заметить, был спланирован грамотно. Одни улицы бежали с севера на юг, другие пересекали их строго перпендикулярно. Никаких кривых переулков и тупиков. Полотно дороги и тротуары вымощены каменными плитами, имеются бордюры. Через каждую сотню шагов дорогу пересекает цепочка камней, вроде лежачего «полицейского», только эти не сплошные, а похожи на пунктирную линию. Сверху камни плоские и подняты до уровня тротуара. Я удивился такому устройству и уже хотел спросить Виту, зачем это, но потом догадался: для перехода улицы в дождь. Тротуары здесь высокие, в ливень вода бежит по дороге, и камни позволяют перейти ее, не замочив ног. А просветы между камнями не мешают стоку воды и позволяют проехать повозке. Умно.
А вот дома мне не глянулись. Сплошь глухие стены, ни одного окна на улицу! Внутри, видимо, дворики, как у Виты, и прочая красота, но с улицы здания смотрятся мрачно. Номеров на домах нет, но на каждом – имя владельца. Не перепутаешь. Из улочки, где обитала Вита, мы выбрались на главный проспект. Он был заметно шире и оживленнее. Вдоль тротуаров, заметно возвышаясь над оградами, тянулись высокие дома с колоннами и портиками. Многолюдье поражало. Нолы, демидии, треспарты заполняли тротуары. Одни не спеша прогуливались, другие бежали, волоча корзины и мешки. Нас обгоняли, толкали и, не думая извиняться, устремлялись дальше. По дороге катили повозки, как я заметил, исключительно пассажирские. Кого-то несли на носилках. Стук колес, крики, шум, гам… Не Москва, конечно, но на центр областного города вполне тянет.
На нас обращали внимание. Одни прохожие останавливались, провожая нас взглядами, другие удивленно замирали, видя идущую навстречу пару. Внезапно Вита дернула меня за руку и потащила через дорогу.
– Ты что? – спросил я, оказавшись на противоположной стороне.
– Преторианки… – процедила она сквозь зубы.
Я обернулся и увидел на тротуаре, откуда мы слиняли, женщин в багряных туниках, подпоясанных широкими поясами. На боку каждой висел меч. Преторианки с любопытством смотрели на нас, а затем вдруг сунули пальцы в рот и засвистели.
– Чего это они? – полюбопытствовал я.
– Приключений ищут! – буркнула Вита. – Могли пристать.
– Мужчин обижать запрещено.
– Скажи это им! – огрызнулась Вита. – Преторианок в лупанарии не пускают – они там все громят, а мужчины им интересны. Могут утащить в казарму, и не выпустят, пока не натешатся.
– Да ну? – не поверил я. – Насиловать нельзя.
– А кто докажет, что насиловали? Преторианки поклянутся, что мужчина сам их захотел. Был случай. Контуберний преторианок захватил на улице лупу, увел в казарму и держал там три дня. После того, как вмешалась верховный понтифик, мужчину освободили. В лупанарий его вели под руки. На разбирательстве контуберний в голос заявил, что лупа сам к ним пристал, в казарме не мог угомониться, а они всего лишь уступили его домогательствам.
