Артем Мичурин - Еда и патроны
Восток шлёпал копытами по раскисшей тропе и нервно сопел, водя головой из стороны в сторону. Да, местечко и впрямь неуютное. От леса мало что осталось: тощие чёрные гнилушки, замшелый валежник, да топь кругом. Ещё и погода в конец испортилась. Небо заволокло, и стал накрапывать дождь. Впереди, за серой пеленой едва проглядывали силуэты домов, а от группы Ткача остались лишь следы на чёрной дорожной грязи, стремительно тающие под холодными каплями.
— Пру-у! — Восток аж на задние ноги присел, так сильно я натянул уздечку. — Что за чёрт?
Мы были не одни. Готов поклясться — я слышал шаги за спиной. Кто-то пробежал там. Но сейчас… Только рябь на воде.
Пистолет сам лёг в руку.
Опять! Рывком поворачиваю коня влево. И снова ничего, лишь подёрнутая ряской вода колышется среди кочек. Спокойно. Без паники. Просто жаба проскакала. Здоровенная — мать её — жаба. А кто же ещё?
Сидевшие на мёртвой берёзе вездесущие вороны сорвались с веток и улетели, не проронив ни звука.
— Вперёд.
Главное — не сходить с тропы. Ни при каких обстоятельствах не сходить с чёртовой тропы.
Дождь усилился. Порывы ветра подхватывали его потоки и бросали в лицо. Капюшон пришлось снять, он мешал обзору. Проклятая боязнь воды. Ненавижу её. Ненавижу себя за эту слабость. Ладони вспотели. Горло пересохло. Один неверный шаг, и трясина с жадным чавканьем засосёт в свою утробу. Только бы Восток не понёс, только бы…
Едва я отцепил привязанный к седлу вещмешок, как позади снова раздались быстрые шлёпающие по грязи шаги, и что-то с силой ударило коня по крупу.
Восток дёрнулся влево, заржал и галопом бросился, куда глаза глядят. А глаза у него, как назло, глядели прямиком в болотную жижу. Ломая валежник, конь по брюхо запоролся в топь, прежде чем я успел швырнуть сидор на тропу и сам, взобравшись ногами на седло, прыгнул в направлении противоположном выбранному обезумевшей скотиной.
Заставь повторить такое на суше — ни за что не осилю. А в болоте — поди ж ты — акробат херов. До тропки, правда, не долетел, шмякнулся всем прикладом в воду, но уже неглубокую. А может только показалось, что неглубокую. Вылетел-то я оттуда будто из кипятка, времени мерить не было. АПБ в руке, «калаш» на шее, чудом не потерял. А вокруг снова никого, только Восток хрипит, увязнув. На бурой ряске красные разводы. То ли о валежник поранился, то ли приложила его «жаба» как следует. Да что ж за чертовщина? Нет, так не годится. Это я охотник. Я загоняю дичь. И в её шкуру ты меня не упрячешь.
— Выходи, тварь. Пора за конину рассчитаться.
Тишина.
— Поиграть вздумал, засранец? Ладно, поиграем.
Давно не испытывал этого чувства, когда холодок бежит по спине, а потроха сжимаются в предчувствии неизбежного. Прямо как в детстве.
Жили-были два соседа,
Два соседа-людоеда.
Людоед, людоед,
Пригласи-ка на обед.
На обед попасть не худо,
Сдохни, мать твою, паскуда!
Рыщущий по болоту ствол АПБ задрался вверх, выпустив короткую очередь под чуть шевельнувшуюся корягу, туда, где ряска лежала не столь плотным слоем. На чёрной воде взвились несколько фонтанчиков, а вслед за ними тухлая болотная жижа буквально взорвалась. Из-под коряги выскочило нечто белёсое, и, взметая облака брызг, кинулось в мою сторону.
Ухватив левой рукой АПБ за глушитель, я вдавил спусковой крючок. Пистолет за секунду сожрал оставшиеся в магазине «маслята» и разинул дымящуюся пасть патронника.
Белёсая тварь, получив пригоршню свинца, споткнулась и упала на четвереньки в трёх шагах от меня.
Не дожидаясь, когда эта зараза соберётся силами для последнего прыжка, я бросил опустевший пистолет и прыгнул сам.
Клинок вошёл в жилистую шею под прямым углом, и вышел, оставив борозду вспоротой от горла до правого уха плоти. Голова твари, отклонилась влево, разошедшееся мясо чавкнуло, выдав с последним ударом сердца алую струю.
Я огляделся в поисках новых гостей — вроде тихо. Подобрал брошенный АПБ, сменил магазин и вернулся к трофею.
То, что это не жаба, можно констатировать с уверенностью. Но и от человека там осталось мало. Тварь ростом метра полтора, никакой одежды, коренастая, сутулая, с короткими ногами, заканчивающимися здоровенной лапой, размера эдак сорок седьмого. Между пальцами что-то вроде зачаточных перепонок, ногти сильно утолщённые, загибаются вниз крючком. Ручищи чуть не до земли, мощные, узловатые. Кисть вроде человеческой, но тоже с перепонками, как на ногах, и когти опять же. По всему телу — где реже, где гуще — рыжая шерсть. И кожа конопатая, прямо как у той тощенькой шлюшки, что я последнее время облюбовал, забредая на огонёк «Загнанной кобылы» в краткие моменты отдыха. Правда, у здешней мрази конопушки смотрелись не столь симпатично, да и рожей не вышла — нос мясистый, большеротая, с водянистыми широко разнесенными глазами на выкате и крохотными ушными раковинами по бокам широкого приплюснутого черепа с пологим лбом. Ох, страшна сука.
Принимая во внимание столь ярко выраженный звероподобный облик твари, я был немало удивлён, обнаружив рядом с трупом дубину, утыканную ржавыми гвоздями и острыми обрезками жести.
Восток тем временем погружался всё глубже в трясину, отчаянно пытаясь удержать морду над болотом, вращал вытаращенными от ужаса глазами и фыркал. Бедная скотина.
Я подошёл ближе, поставил переводчик огня на одиночные и прицелился.
— Извини, дружище. Мне тебя не вытянуть.
Пуля легла точно в ухо. Конская голова качнулась и через считанные секунды исчезла под пузырящейся красновато-чёрной водой.
Жаль. Хороший был коняга, привязался я к нему, хоть и знакомы недолго. Мало о каких потерях мне жалеть приходилось, а вот, поди ж ты, даже сердце ёкнуло. Но горевать времени нет. Вряд ли эта рыжая тварь тут одна такая. Не удивлюсь, если петушкинцев её сородичи перебили, а потом и сами передохли без доступной жратвы. Но, передохли или нет, а мне одному и пары-тройки выживших хватить за глаза, если одновременно с разных сторон зайдут. Поохотиться-то они, как видно, не дураки. Надо уходить, да пошустрее.
Я был метрах в ста от ближайшей пятиэтажки, когда шум дождя и мерное шлёпанье подошв по грязи заглушила автоматная очередь. К первому стрелку тут же присоединились ещё два. Сначала били короткими, прицельно. Но уже секунд через десять начался шквальный огонь. Автоматную песню подхватил ПКМ. Одна за другой ухнули две гранаты.
Вот тебе и «передохли».
Первая пришедшая в голову идея — съебаться по-добру, по-здорову — существовала там не долго. Для пересмотра только что разработанного гениального плана оказалось достаточным кинуть взгляд назад. Грохот стрельбы привлёк не только моё внимание. Из болота, в дождевой пелене, поднимались всё новые и новые фигуры. Будто призраки. Светлые пятна на тёмном, кладбищенско-мрачном фоне. Десятки пятен.
— Чтоб тебя!
Я распрощался с мыслью об отступлении, поправил сидор и со всех ног припустил к серой пятиэтажной коробке. Опрометью проскакав девять лестничных пролётов, нырнул в пустой проём двери. Огляделся — две комнатушки, разбитый санузел, внутри никого. Из дверного короба торчит шуруп от сорванной петли. С противоположной стороны — наполовину вылезший гвоздь. Очень кстати. Достаю попиленный запал от эфки, леску. Десять секунд, и пугач готов. Будет чем гостей встретить. С прикрытой жопой и воевать приятнее. Лечу к окну, на ходу вынимая ВСС. А там, снаружи — мама дорогая! — весь двор завален конопатыми тварями. Десятка три жмуров, не меньше. Подопечные мои только магазины с коробами менять успевают, рассредоточившись вокруг телеги. Сиплый пляшет над дохлой кобылой, лихорадочно стягивая с мясного якоря упряжь. Плотно вляпались, голубчики. Ой как плотно.
Приближающихся гостей я услышал только благодаря своей «сигнализации». Грохот пяти стволов бил по ушам так, что и хлопок запала показался негромким. Но это мне, а вот сдёрнувшей чеку тварине децибелов хватило. Оглушённая мразь шарахнулась о косяк межкомнатной двери и, пятясь, получила пулю из АПБ в затылок. Не успели выбитые мозги сползти по стене, как следом за первой ко мне в апартаменты влетели ещё две рыжих бестии. Одна упала замертво, ловко поймав рылом короткую очередь. Вторая прыгнула и приземлилась на карачки в центре комнаты. От удара о пол кишки вывалились из вспоротого брюха. Несмотря на это, тварь тут же вскочила и вновь попыталась атаковать. Пришлось распрощаться с остатками патронов во втором АПБешном магазине.
Соблюдя приличия и уделив внимание гостям, я снова занял свой наблюдательный пост у окна, не забывая краем глаза поглядывать на дверь.
А снаружи продолжало твориться страшное. Рыжие пёрли из центра, как на бордель в день получки. Балаган под прикрытием безостановочно палящих в направлении главного удара Ткача и Гейгера прилаживал к своему ПКМу уже третий короб и быстро шевелил губами, произнося то ли проклятия, то ли молитву. Ряба и Сиплый сдерживали наступающих со стороны болота. Мой старый знакомый при этом то и дело дёргал за намотанные на руку поводья, насилу справляясь с полуобезумевшей кобылой. Шестой участник группы — Весло — обнаружился возле повозки. Его тело лежало на правом боку, вытянув руки с зажатой в них СВД по направлению к центру, а голова, почти отделённая от туловища, смотрела в противоположную сторону. Вспомнилась поговорка про хорошего снайпера с глазами на затылке. Рядом, застыв в попытке дотянуться до здоровенного ржавого тесака, валялся и виновник трагедии — рыжий уродец, прошитый кресс на крест очередями. Я только теперь заметил, что большинство трупов во дворе отличаются от моих болотных друзей. Во-первых, на этих была какая-никакая, но одежда — шкуры, тряпьё, обрывки кожи. Во-вторых, они со своими соседями и на рожу были не похожи — скуластые, с мелкими глубоко посаженными глазами, многие с бородой; и телосложение имели куда более мощное — ростом около метра шестидесяти, плечистые, на кистях никаких перепонок, размер ступни — кстати, в обмотках — вполне соответствует росту.
