Артем Мичурин - Еда и патроны
Когда я вошёл в Лакинск следом за наёмниками, проведённая ими разъяснительная работа уже принесла плоды: лица ящурных больных светились придурковатыми улыбками, многие из «записных покойников» крестились, обратив взоры в сторону часовни, некоторые стоя на коленях. Один оборванец, с красными глазами на опухшей роже, носился от дома к дому, орал: «Славьте господа!» и норовил обняться с каждым встречным. Судя по растопыренным клешням, эта участь была уготована и мне. Наличие под целью объятий такого немаловажного фактора, как конь, любвеобильного безумца не смущало, но вот направленный в лицо глушитель АПБ быстро заставил изменить траекторию. Остальные внимания на меня почти не обращали, а когда подтянулись первые возвращенцы, то и вовсе перестали замечать, устремившись к растущей шумной толпе.
Что ж, ещё один шажок к призрачной цели. Следующий — Петушки. Городок с весёлым названием и совсем невесёлой репутацией. Никогда прежде там не бывал, но наслышан. И слухи эти меня здорово тревожат. Меня — того, кто вырос в пристанище греха и мерзости, того, кто якшается с людоедами, работорговцами, мародёрами и вероотступниками, того, кто отправил в ад сотню ублюдков, треть — ещё при жизни. Но предстоящий визит в Петушки меня почти пугал.
Судя по размеру шрифта и кружочка на моей карте, до войны Петушки могли похвастать населением тысяч в двадцать. Из немногочисленных предприятий самым жизнеспособным оказался маслосырзавод, до последнего работавший на сырье, производимом местными фермами. По слухам, петушкинцы, как и все, медленно вымирая, прожили в своём городе ещё три с лишним десятка лет, прежде чем… исчезнуть. Да, вымирание деревень, посёлков и небольших городков — дело обычное, но так, чтобы в один день… До Владимира — ближайшего крупного соседа — от Петушков шестьдесят километров. Связь между ними поддерживалась постоянно, в том числе и радиосвязь. А тут вдруг — бац. Ни слуху, ни духу. Потом якобы бродяги рассказывали, что видели на дороге и в лесу, недалеко от города, сотни свежих человеческих костей с обрывками одежды, россыпи гильз и странные зарубки на деревьях, в виде ни то пятерни, ни то восходящего солнца. Те смельчаки, что рискнул пойти дальше, уже ничего добавить не смогли, так как больше их никто не встречал. А ещё через некоторое время по Владимиру и окрестностям поползли слухи о чудовищных тварях, обосновавшихся в Петушках. Вариантов, разумеется, было огромное множество — от полудиких кочевых племён с севера, до лишённых рассудка и человеческого облика выродков, пришедших аж из радиоактивной пустыни, ранее известной как Европа. Напоминает сказку об обитателях арзамасского топливного хранилища. Масштаб другой, мотивы те же. Пустая страшилка? Может быть. Вот только вестей из Петушков за последние два десятка лет так и не пришло, как и смельчаков туда отправлявшихся.
За Лакинском дорога, ранее имевшая хоть чуть-чуть, но пользуемый вид, с каждым пройденным километром всё больше превращалась в широкую лесную тропу. Через несколько часов пути уже ничто не напоминало об асфальтовом полотне трассы М7. Оно полностью заросло землёй, а ту, в свою очередь, покрывала сохнущая трава с единственным различимым следом проехавшей недавно телеги.
Муромские сосновые леса постепенно сменились лиственными, точнее — голыми, с редким вкраплением тёмных, едва не до черноты, елей, в окружении громадных лип, ясеней и дубов. Паутина ветвей здесь до того плотная, что даже без листвы даёт тень не хуже чем в сосновом бору. Молодняку не просто выжить в тёмном подлеске, он тонок и чахл, зато папоротник вовсю разросся, и теперь его сухие мёртвые листья покрывали землю грязно-бурым ковром. Дважды я замечал кабаньи лёжки, прямо возле дороги, а ближе к полудню в нос ударил запах падали. На обочине, уткнувшись рогами в гнилой пень, лежала туша лося. Вернее обглоданный, в лохмотьях чёрного мяса скелет с источенными костями и задубевшей от крови шкурой, валяющейся на дороге, откуда лосиные останки и были перетащены моими подопечными, дабы освободить проезд. Судя по аромату, зверь умер четыре дня назад. Крупный, килограмм под триста-триста пятьдесят. Такого и волколаку завалить нелегко. Скорее всего, собаки поработали. Большая стая. Борозды от клыков на костях не особо глубокие, их почерк. Только вот… Два позвонка в шейном отделе раздроблены, и явно не зубами. Я пригляделся к земле вокруг тёмного пятна впитавшейся крови. Точно — следы здоровенных когтей, обрамляющих отпечаток широкой тяжёлой лапы. Сам Хозяин леса изволил отобедать. Содрал шкуру с убоины, съел жир, ливер и довольный жизнью удалился переваривать, а шавкам достались объедки. Но это вовсе не означает, что медведь забыл сюда дорогу. Он вполне может вернуться, рассчитывая перемолоть крепкие лосиные кости, пришедшиеся не по зубам мелким тварям, и полакомиться мозгом.
Раньше медведей в здешних краях не водилось. Они появились тут совсем недавно. Должно быть, пришли с северо-востока, где зимы с каждым годом становятся всё холоднее, а пищи всё меньше. И, придя, обосновались как дома. Кабаны, олени, лоси, ягоды, грибы, муравьи, личинка — жратвы полно. Не отказываются косолапые и от домашней скотины, если припрёт, но людей обычно стараются обходить стороной. Не брезгуют падалью. А поздней осенью они особенно прожорливы, запасают жир перед спячкой. И тут уж не до гастрономических предпочтений. Встретят человека — употребят за милую душу.
По рассказам охотников медведь — зверь абсолютно непредсказуемый. Если лоси с оленями опускают рога, демонстрируя свои агрессивные намерения, а собачья братия прижимает уши, скалится и вздыбливает шерсть, то медведь может атаковать в любой момент, без предупреждения. Иногда, если не голоден, он встаёт на задние лапы и ревёт, отпугивая незваного гостя, но чаще не утруждает себя вступлениями, а переходит сразу к делу. Неповоротливый с виду увалень, круглый, пушистый, похожий на сказочную добрую зверушку — никак не вяжется со смертельной опасностью. Обманчивое впечатление. Не знаю, известна ли зверям жестокость, но если так, то медведь, без сомнения, один из самых жестоких хищников. Какова основная цель подавляющего большинства четвероногих убийц при охоте? Это область горла, там, где проходят ярёмная вена и сонная артерия — магистрали кровотока, несущие в мозг кислород с питательными веществами. Один точный укус, удержание, и вот жертва уже не дышит. Так делают все, но только не медведь. Он плевать хотел на то, мертва добыча или ещё в сознании. Если она не представляет угрозы и не пытается убежать, значит можно приступать к трапезе. Я не единожды слышал пересказ истории одного охотника, которому посчастливилось — что спорно — выжить после встречи с медведем. Тот ночью, ничуть не испугавшись горящего перед входом костра, вытащил незадачливого зверобоя из палатки и начал жрать его. Просто придавил лапой к земле и откусывал кусок за куском. Без суеты, без спешки, как будто всегда только орущими во всю глотку охотниками и ужинал. Мужику «повезло», медведь оказался не слишком голодный, съел левую половину лица, вместе со скулой, и руку, после чего бросил охрипшее от воплей «блюдо» и ушёл. Охотник, кое-как остановив кровь, сумел добраться до города, где местный хирург отрезал ему обглоданную культю и натянул кожу на изуродованную физиономию. С тех пор охотников-одиночек, уходящих в леса на несколько дней, как бывало раньше, сильно поубавилось.
Припомнив эту историю, я невольно оглянулся — чем чёрт не шутит? — и, запрыгнув в седло, пустил заметно нервничающего Востока рысью.
Глава 14
Когда до Петушков по моим расчётам оставалось километров десять-двенадцать, лес снова начал меняться. Древние великаны со стволами в три охвата толщиной постепенно уступили место не столь внушительным собратьям, а те, в свою очередь, редея и мельчая, сменились сухостоем. В сыром холодном воздухе повисла болотная вонь.
Чёрт побери! А на карте никаких штрихов. Впрочем, что можно требовать от выцветшего куска бумаги полувековой давности?
Не люблю болота. Никогда не знаешь, куда приведёт тебя следующий шаг. Случись тут бой, и всё будет решать не опыт и выучка, а банальное преимущество в плотности огня. Здесь не поманеврируешь. Останется только упасть брюхом в жижу и стрелять, надеясь, что ублюдки закончатся раньше, чем патроны в твоих магазинах.
Восток шлёпал копытами по раскисшей тропе и нервно сопел, водя головой из стороны в сторону. Да, местечко и впрямь неуютное. От леса мало что осталось: тощие чёрные гнилушки, замшелый валежник, да топь кругом. Ещё и погода в конец испортилась. Небо заволокло, и стал накрапывать дождь. Впереди, за серой пеленой едва проглядывали силуэты домов, а от группы Ткача остались лишь следы на чёрной дорожной грязи, стремительно тающие под холодными каплями.
— Пру-у! — Восток аж на задние ноги присел, так сильно я натянул уздечку. — Что за чёрт?
