Сергей Зверев - Восстание потерянных
Подъезд был тих, в нем было свежо и пахло, как и прежде, свежевымытым полом. Но сейчас этот запах не вдохновлял скорым появлением на улице. Он был тревожным предвестником его появления в ночном поселке, чего не бывало раньше. Не говоря уже об обстоятельствах, при которых это происходило. Он спустился по лестнице и вышел из дома.
Мелкое сито тотчас омыло лицо, и он сунул руки в карманы. Его не остановил бы и ливень. С непокрытой головой, полный страха и с комком сдерживаемого плача в груди, он вышел со двора и направился по дощатому тротуару в сторону школы.
Одинокий, никому не нужный, беззащитный и заполненный переживаниями, он шел по дороге, ступая сандалиями по доскам. Когда луну закрывали кроны деревьев, он ступал мимо, и тогда нога проваливалась меж досок. Несколько раз он выдирал ее силой, срывая сандалию. Все было плохо. Все плохо. Ничего хорошего…
Подойдя к школе, он не обнаружил света ни в одном из окон. Огромные, словно витражи универмага, окна спортзала тоже были черны. Он не знал, что делать. Возвращаться домой было выше его сил. Уходя, он выключил свет в надежде, что вернется с отцом. Он почему-то был уверен, что так и будет. Но планам его не суждено было сбыться, и теперь он не знал, как войти в дверь квартиры. За ней – темнота. И если бы просто темнота, он смог бы это пережить. Наверное. Но дверь была не заперта, и теперь он был почти уверен в том, что она не пуста…
Он не знал, что заставило его двинуться с места. То ли дождь, который вдруг полил как из ведра, то ли шорох гравия за спиной. Наверное, все-таки последнее. Встреча с собакой ночью была бы не испытанием, она стала бы кошмаром.
Сорвавшись с места, он побежал за школу. Там, с торцевой стороны здания, была ведущая в спортзал дверь. Отец чаще пользовался ею, а не центральным входом, когда приходил в школу. Вбежав на крыльцо, он поднял руку, чтобы постучать. Невероятность происходящего привела его к мысли, что это было последнее решение, на которое можно было надеяться, а потому – верное. Но не успел он взмахнуть рукой, как увидел, что дверь открыта. То есть она не открыта, но и не заперта. Как и квартира… Щель между нею и косяком уверила его в возможности свободного входа.
Он толкнул дверь, и она, скрипнув высоко и гулко, провалилась внутрь и исчезла во мраке. Перед ним было мертвое, пропитанное неизвестностью огромное помещение, больше которого он не видел никогда в жизни. Но это было помещение отца. И поэтому Саша Зубов вошел, и звук его шагов тут же понесся вверх.
Чтобы не удариться лицом о волейбольную сетку, добавляя в копилку своих кошмаров еще один, он выставил правую руку перед собой.
Грохот за спиной заставил его сжаться. Пролегавшая под ним тусклая полоса проникшего в спортзал света исчезла. Он перестал слышать живой шелест дождя.
«Это ветер закрыл дверь», – успокоил он себя и двинулся вперед.
Через несколько тысяч шагов он, наконец, коснулся сетки. Он был готов к этому, но когда это случилось, все равно вздрогнул.
«Это просто сетка. Она не живая».
Куда он шел? Он не знал. Но ему хотелось поскорее расстаться с мыслью, что отец ушел из школы, позабыв закрыть дверь в спортзал. Ему хотелось сжиться с мыслью, что он сидит с тренерами где-то внутри школы, в кабинете, окно которого не выходит на здания.
«Окно горит, – говорил он себе, – просто мне не было его видно…»
Чтобы войти в школу, ему всего-то нужно было пересечь вторую половину зала и разыскать проход. Глаза уже привыкли к темноте, и он видел темный проем, через который можно было пройти в саму школу.
Взгляд упал на нечто большое, темное, поставленное в угол зала словно гигантский кубик. И он опознал в этом кубике высокую стопку матов. Часто, когда мама еще была жива, отец забирал его на тренировки и сажал на эту кучу, как на крышу дома. Играл с учениками в футбол, а Саша Зубов лежал на животе, подперев голову руками, и с интересом наблюдал. Но сейчас стопки было две. Одна, по-прежнему высокая, была на своем месте. А вторая, низкая, мата в четыре, не больше, доходила ему до колен.
А вот и проход. Он повернулся к нему, и вдруг раздался звук, заставивший его замереть. Из угла спортзала, где находились маты, раздался странный звук. Он был очень похож на глубокий вдох. Не заглуши эхо, он бы распознал его. Не исключено, что это просто двинулся с места один из неправильно уложенных в стопку матов. Но сейчас, в состоянии, когда все неживое кажется живым, он услышал именно вдох.
Не соображая, что делает, он направился к матам.
Это был отец. Он спал на маленькой стопке, и вокруг него явственно ощущался запах спиртного. Так всегда пахло за столом, когда они приезжали к бабушке и дедушке в деревню на праздники.
Отец его предал. Предательство его заключалось не в том, что он забыл о Саше Зубове. Конечно, он о нем помнил. Он предал его тем, что впервые в жизни проявил слабость. Вера сына в безупречность отца, в его несгибаемый дух была им предана. Он спит, раскинув руки, а продолжение мамы, последнее, что у него осталось, стоит перед ним, промокнув до нитки и стуча зубами от холода.
Саша Зубов взобрался на маты и сел рядом с ним. Кто-то из них должен оставаться сильным. Конечно, он так не думал. Он не умел так думать… Он так чувствовал. А еще ему хотелось быть рядом и снова и снова думать о том, что он превозмог страх и повел себя как мужчина. Он нашел отца. Сжав руками коленки и ощущая, как холодная одежда на нем становится теплой, он принялся думать о том, что сказать отцу, когда он проснется. У него и в мыслях не было упрекнуть, напротив, он размышлял, как сгладить ситуацию, чтобы отец, проснувшись, не ужаснулся случившемуся. Отец всегда переживал остро, и протрезвление его в спортивном зале рядом с сыном, который ночью прошел путь от дома до школы, поразил бы его в самое сердце. А ему не хотелось, чтобы отец страдал. Ему хотелось, чтобы теперь, когда все изменилось, они были рядом. Больше он ничего не хотел, потому что не знал, чего можно еще хотеть.
И вдруг в темноте зала что-то изменилось. Он не сразу понял что.
Дождь перестал шуметь по крыше, а в зале стало чуть светлее из-за вышедшей из-за туч луны. Но если бы произошло только это, он бы, напротив, успокоился.
Саша Зубов увидел, как голубая острая полоска разрезала расчерченный линиями пол.
Когда стало ясно, что это приоткрылась дверь с улицы, он сжал колени так, что у него заболели пальцы.
И в этот момент дверь распахнулась настежь. В освещенном лунным светом проходе стоял человек. Саша видел опущенный на голову капюшон брезентового плаща, не доходящего ему до колен, и бугрящиеся, заправленные в сапоги брюки. Руки его были опущены, и он весь блестел от воды, словно был обернут в фольгу от гигантской шоколадки…
Человек сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь.
Саша с отцом были в спортзале не одни. В полной темноте.
Он хотел сглотнуть, но у него не получилось. Слюна наполнила рот, и он не знал, что с ней делать. Единственное желание, которое он теперь испытывал, было желание оглушительно закричать. Но проснется ли от его крика отец?.. Он никогда не видел его в таком состоянии, но в таком состоянии и не раз он видел дедушку. В такие минуты над ним можно было включать уличный громкоговоритель без опаски, что это хоть каким-то образом прервет его безмятежность.
Когда до него донесся шелест потревоженной волейбольной сетки, он прижался спиной к стене. И тут же вспомнил, что именно у сетки глаза его привыкли к темноте и он стал различать предметы. Саша Зубов услышал короткий вздох и понял, что человек, догадавшись, что преградило ему путь, нагибается.
Вспомнил и шорох гравия за спиной, когда стоял перед школой… Это была не собака. И если взрослый человек идет туда, куда идти ему не следует – ночью в спортзал, значит, делает он это не просто так…
Ему захотелось подвыть. Коротко, выпуская из себя ужас. И чем медленнее к матам подходил кто-то или что-то, тем хуже он чувствовал себя. Зачем красться в пустом спортзале?..
Он пришел за ним.
Он… видит его…
– Папа!.. – заорал он что было сил. – Папа!..
Слюна вылетела изо рта, заставив коротко закашляться.
Отец, шевельнувшись, поднял голову. До Саши донесся звук тяжелой подошвы, ступившей на деревянный пол совсем рядом.
– Папа!.. – Схватив отца за воротник спортивной куртки и за ухо, он стал дергаться всем телом от стены к краю матов. – Папа!..
Отец вскочил и схватил его за плечи.
– Ты?! Где… Как я… – слышал он его бессмысленное бормотанье.
– Папа, там!.. – И Саша Зубов, схватив голову отца, развернул ее в центр зала.
И в этот момент небо над школой разрезала жирная, ослепительная молния.
Окна вспыхнули. Словно снаружи кто-то включил яркий свет, и он увидел стоящего в нескольких шагах от матов человека в блестящем как зеркало плаще…
– Что за черт?! – проревел отец, вскакивая на ноги.
Зал оглушил топот ног бегущего к двери человека.
