Ник Перумов - Череп на рукаве
— Единственное более-менее пригодное к обороне здание — местный культурный центр. Он не сборно-щитовой, это капитальное строение. Библиотека, читальни, театр, кино и всё прочее достаточно просторно. И оно — на отшибе. Боты сумеют сесть почти что рядом. Сколько времени нам надо продержаться — вы слышали. К делу, господа. Танкистами я займусь сам. Вы же, господа ефрейторы, по прибытии на место получите каждый сектор обороны, составите огневую карточку, доведёте до каждого бойца его ориентиры, проведёте инструктаж и всё прочее. Гражданские сейчас начнут движение. Мы должны поспешить. Господа ефрейторы, к отделениям, бегом — марш!
Мы повиновались. Никто не перебросился даже парой слов. Если разведка говорит, что мохнатые собрались „атаковать крупными силами“, это означает только одно — кровавую баню. И не только для нападающих. Что само собой разумеется.
Взвод „выдвигался“. Мы топали по вымершим улочкам Ингельсберга, чистеньким, аккуратным улочкам, где, похоже, никто никогда не мусорил, не курил в не отведённых для этого местах и не оставлял окурков на тротуарах и газонах. Ровно подстриженные живые изгороди, идеальные „кубы“ или „шары“ древесных крон, посыпанные песком дорожки, гипсовые гномы в красных и зелёных колпаках в садах и возле калиток, причудливые почтовые ящики — в виде птиц, драконов, других сказочных чудовищ — или, напротив, сугубо модернистские — типа ездящих и разговаривающих роботов. Нигде не залаяла собака, не замяукала забытая кошка — жители Ингельсберга эвакуировались с немецкой тщательностью и педантичностью.
Поток людей тёк по улицам следом за нами. Господин отставной гауптманн, хотя и ревниво отнёсся к нашему появлению здесь, саботировать приказ Верховного командования, само собой, не решился. И порядок он, надо признать, поддерживать умел.
Люди шагали, вели за руки детей, поддерживали стариков, перекликались, лишний раз проверяя, не потерялся ли кто, не отстал. На лицах была тревога, но вместе с тем и какая-то мрачная решимость, какую я скорее бы ожидал встретить у своих соотечественников, буде нам пришлось драться насмерть. Хоть и с теми же имперцами, если бы горячие головы на Новом Крыму тогда победили и подписание договора с Империей оказалось бы сорвано.
„Культурный центр“ я сперва порывался назвать „сельским клубом“, однако, едва увидев его, я резко переменил мнение. Такое сооружение сделало бы честь иному городу Внутренних Планет, не говоря уж о матушке-Земле. Монументальное здание, гранитные блоки и местный „мрамор“, точнее, камень, очень похожий на земной мрамор. Места Ингельсбергу было не занимать, и строители размахнулись, здание вышло длинным, широким и плоским, всего в четыре этажа. Его явно соорудили „на вырост“, для нынешнего Ингельсберга он был слишком велик. Вот будь тут хоть раз в десять больше народу, пришёлся бы в самый раз.
Внутри места тоже хватало. Видно, Зета-пять не бедствовала, если сумела без всяких субсидий и кредитов отгрохать в не самом важном своём городке этакую благость. Новому Севастополю новые театр с библиотекой точно бы не помешали…
Конечно, Зета-пять, как и все „новые колонии“, пользовалась немалыми привилегиями. Налоги тут низкие, считай, никаких, в имперскую казну отчисляются и вовсе крохи. Практически всё остаётся на планете, а капстроительство так и вовсе от податей освобождено. Многие крупные фирмы, я слышал, занимались подобным.
…Дубовые диваны, ковровые дорожки, бронзовые вычурные светильники. Внутреннее убранство было выдержано в помпезном „новоимперском стиле“, который особо вольнолюбивые критики связывали с „государственным монументализмом“ Третьего Рейха. Кстати, кто не знает — у нас сейчас Рейх Четвёртый, а пятому, как говорится, не бывать.
Гауптманн с добровольными помощниками тут же принялись разводить людей по помещениям. Женщин и детей — в глубокие подвалы, настоящие катакомбы, выкопанные якобы для книгохранилища, компьютерного центра и театральных складов (хотел бы я взглянуть на декорации, которые они тут собирались хранить, — в самую пору для Императорской Оперы им. Рихарда Вагнера).
Мужчин помоложе и поздоровее оставили наверху — помогать нам готовить здание к обороне.
Я поразился снова — поселенцы двигались как заведённые автоматы, никто не плакал, расставаясь, дети хоть и висли на отцах, но на удивление послушно расцепляли ручонки, едва только звучала команда и Ганс, Фридрих или Пауль мягко начинали высвобождаться из детских объятий.
Здание „сельского клуба“ явно строилось с расчётом на оборону. Никаких тебе широченных окон — узкие прорези-бойницы. Никаких тебе стеклянных потолков — тяжёлые бетонные перекрытия, которые, наверное, выдержат прямое попадание снаряда четырёхдюймовой гаубицы. Мрачно было внутри, совсем не радостно и не торжественно, и я подумал, что, будь я мальчишкой, меня бы в такой театр или такую читальню не заманить ни за какие коврижки. Тем не менее сейчас нам это было на руку.
Моё отделение получило „восточный сектор обороны“, то есть стену здания, обращённую на восход. Мы поднялись на третий этаж — здесь от торца до торца тянулся длинный широкий коридор с удобными для стрельбы позициями. Все подходы к „читальне“ с нашей стороны простреливались на километр, как услужливо сообщил мне нашлемный, спаренный с прицелом вычислитель.
Я вздохнул и принялся расставлять ребят по местам. Не так-то и много — десяток стволов на почти двести метров коридора. Мы поставили оба пулемёта, два тяжёлых „шмеля“; затем пыхтящие ополченцы приволокли посылку от танкистов — стационарный огнемёт „муспель“. Я оценил мрачноватый юмор создателей оружия; похоже, во всём отделении один я читал Эдду. Остальные о ней и слыхом не слыхивали, хотя „героические мифы предков“ в обязательном порядке должны были преподаваться в школе. Славные у ребят моих были учителя, нечего сказать.
Как положено, я составил огневую карточку, распечатал тут же выданную компьютером карту моего „сектора“, наметил с ребятами ориентиры, проверил прицелы. На правильный интервал дистанций было выставлено у одного Ханя. Что творилось с „манлихером“ Раздва-кряка, не хочу даже и вспоминать.
К бойницам мы подтащили мешки с песком, предусмотрительно заготовленные тем же отставным гауптманном. Молодец мужик, ничего не забыл. Как говорится, уважаю, хотя и принадлежит к „становой нации“, да и чин сам за себя говорит..
Во внутреннем дворе лейтенант развернул полевую кухню и велел вскрыть все НЗ. Нам надо было продержаться семьдесят два часа — или проторчать тут, помирая от скуки, буде разведка ошиблась.
