Сергей Ковалев - Биотеррор
Вывод из всего этого очевиден.
Возбудитель болезни — тот самый «препарат» — каким-то образом изменяет человеческий организм. Возможно, это что-то вроде симбиоза. Но выдерживают такое единицы. Точно известно только о двух случаях: японский рыбак и Нойманн. Призом становится нечеловеческая сила, выносливость, способность к быстрой регенерации и, предположительно, долголетие.
Видимо новоприобретенные способности и позволили Нойманну спастись с тонущего корабля. Он вернулся в Германию. Возможно, не сразу. Или некоторое время по каким-то причинам скрывался. А в середине Второй мировой войны открылся Райзеру и позволил себя исследовать. Возможно, из патриотических чувств. Решил помочь в создании суперсолдат — несомненно, именно этим Райзер и занимался.
Но Райзер не нашел способа увеличить процент выживаемости среди инфицированных. Наверняка, выживай хотя бы один из десяти, производство суперсолдат поставили бы на поток: приближался сорок пятый, и Гитлер готов был на все ради спасения. Но умирали все подопытные.
Владимир откинулся в кресле и задумался.
Крепко задумался.
Таинственные микроорганизмы можно найти. Теперь у него есть достаточно информации, чтобы выбить экспедицию на Новую Гвинею. Моргунчик будет ходатайствовать, тем более — после такого облома с Адольфом. На него теперь будут давить с удвоенной силой, но и средства он сможет требовать практически любые.
Это Владимира и пугало.
Райзер упоминал, что «препарат» никак не действует на животных. Даже на высших приматов. Эксперименты можно проводить только на людях. Райзер, похоже, не особо переживал из-за этого.
Владимир почувствовал холод в животе.
Нет, конечно, сравнивать засевших в Политбюро старичков с фашистами было неправильно. Но если снять розовые очки, то следует признать, что пробиться на вершину власти и десятилетиями удерживаться на ней могут только люди циничные, привыкшие рассматривать всех остальных как свои инструменты. А инструментами легко жертвуют.
Владимир подумал о том, что в создавшейся ситуации он тоже не более чем инструмент. Если он откажется выполнять эти исследования, их легко передадут кому-нибудь другому. Вообще-то, даже если он согласится их выполнять, вовсе не факт, что его не заменят более талантливым или более лояльным исследователем. И не решат ли, что он — тот инструмент, которым можно пожертвовать?
От этих мрачных мыслей его отвлек стук в «дверь в Зазеркалье».
— Да входи ты, чего стучишься.
Изя выбрался из шкафа, плюхнулся на ближайший стул и уставился обалделым взглядом в стену.
— Эй, что с тобой? Моргунчик закусил удила? Ты не бойся, он успокоится и…
— Нет, — вякнул Изя, — Моргунчик не при чем. Ему не до меня сейчас.
Владимир встревожился уже всерьез.
— Да что случилось-то?
— Ну… это… понимаешь…
— Кончай мямлить! Что стряслось?
— Брежнев умер.
— Что?! Врешь!
Владимир посмотрел на бледное потное лицо коллеги и понял, что тот сказал правду. Во всяком случае, то, что считает правдой. Если подумать, ничего невероятного в новости не было. Брежнев был стар. То, что он серьезно болен, старательно замалчивалось, но шила в мешке не утаишь. И тем не менее, казалось, что все так и будет продолжаться вечно.
— Погоди! Не может быть! Уже сообщили бы…
— Когда Сталин умер, об этом тоже не сразу сообщили, — возразил Изя. — Это дело такое, серьезное. Но по «Голосу Америки» уже сказали. И по другим радиостанциям.
— Может, утка?
— Не думаю. Когда я к Моргунчику пришел, он был аж серый весь. Меня и слушать не стал, сказал проваливать и не беспокоить сегодня. У него сам знаешь, какие связи.
— Вот черт! — сообразил Владимир. — А что же теперь с институтом будет?
Изя почесал подбородок и задумчиво изрек:
— Ну, стариков там еще осталось много. Вопрос только, кто теперь царем горы будет? И не разгонят ли их тихонько по домам престарелых?
— Не, — с непривычным для себя цинизмом возразил Владимир. — Все люди смертны. Даже если новому генсеку будет всего лет шестьдесят, во что я не верю, он не может не задумываться об этом. Так что наш институт точно не пропадет.
— Мне бы твой оптимизм.
— Радуйся пока хотя бы тому, что о твоем проколе с Адольфом теперь точно забудут.
— И то хлеб, — согласился Изя, заметно приободрившись. — Пойду, поработаю, что ли. Есть у меня одна идея…
Когда Бронштейн ушел, прихватив с собой мрачные предчувствия, Владимир вернулся к записной книжке. Он чувствовал — несмотря на уверенный тон, с которым успокаивал Изю, — что ситуация неожиданно стала неустойчивой. Слишком многое теперь зависело от того, кто станет новым генсеком, и какую политику будет проводить.
В любом случае, добиваться сейчас от Моргунчика организации экспедиции нет смысла. Директор будет наблюдать, куда подует ветер. А без образцов микроорганизмов начать исследования невозможно. Владимир постоял у окна, бездумно глядя на черные голые деревья в институтском сквере, потом вспомнил, что Лиза сегодня выходная…
— Я не думаю, что это как-то скажется на институте.
Владимир кивнул. Лиза повторяла его собственные соображения, которыми он успокаивал Изю.
— Меня не это, знаешь ли, беспокоит.
— А что?
— Я ведь рассказал тебе об отчетах Райзера.
— А-а-а, вот ты о чем, — протянула Лиза. — Беспокоишься, что заставят проводить эксперименты на людях? Ну, перестань! Такого точно не будет. Медицина за эти годы сильно продвинулась вперед. И, разумеется, никого силой принимать «препарат» не будут заставлять. Найдут добровольцев.
— Добровольцев? — Владимира передернуло. — Да никто добровольцем не пойдет, зная, что это почти стопроцентная смерть.
— А если это будут преступники? Те, кого за особо тяжкие к смертельной казни приговорили?
Владимир испуганно посмотрел на Лизу.
— Что ты такое говоришь?
— А что? Представь, если это убийца. Насильник. Ведь есть такие! Если он убил целую семью — отца, мать, дочь. Неужели ты пожалеешь такое животное?
Владимира качнуло. Он доковылял до росшего рядом с тротуаром тополя и прижался к нему, пытаясь справиться с дрожью в ногах.
— Господи, Володя, что с тобой?
— Ничего… погоди…
Ему было плохо. Больно. Конечно, не так, как тогда. С годами рана зарубцевалась, но все равно — когда ее случайно тревожили, — казалось, рвала на куски.
— Володя, пойдем, вон лавочка. Давай, я тебе помогу. Вот так.
Он позволил Лизе отвести себя к лавочке. Девушка опустилась рядом, взяла его за руку…
Он сам не заметил, как начал рассказывать то, что никогда и никому раньше не доверял. Вразнобой, перескакивая с одного на другое — как их семья жила в Ленинграде, как он ходил в детстве в кружок юных химиков в районном Дворце пионеров. Как увлекался биологией. Как ссорился с сестрой. Они были близнецами, но характеры оказались совершенно разными — просто огонь и лед, — потому часто цапались. И почти сразу мирились.
Как поехали с ночевкой на берег Ладожского озера.
Лиза слушала молча, лишь по мере того, как он рассказывал, сжимала его руку все сильнее.
— Это были даже не настоящие бандиты. Какая-то пьяная шпана. Когда их главный ударил отца финкой, одного даже стошнило. А потом они словно с ума сошли… Отца, маму… Олю… Только я жив остался. Один меня ткнул ножом и решил, что убил. Но на самом деле только бок распорол. Пока они с Олей… это делали… я пришел в себя и отполз в кусты. Они были слишком заняты, а потом не нашли меня в темноте…
Лиза протянула ему платок.
— Прости… я…
— Ты никому не рассказывал об этом, да? — тихо спросила Лиза. — Все эти годы ты носил это в себе.
— Кому можно рассказать о таком? Я же сбежал…
— Ты дурак! — возмутилась Лиза. — Тебе было тринадцать! Что ты мог сделать против троих взрослых вооруженных парней?
— Я мог умереть.
— Дурак.
— Я знаю. Прости. — Владимир помолчал, признался. — Я почти справился с этим. Это как отдельная кладовая, в которую я стараюсь не открывать дверь. Запрещаю себе об этом думать. Тогда вроде нормально живу, даже хорошо. Просто иногда вот так… накатывает.
— Ученый муж с обожженным сердцем.
— Что ты сказала?
— Ничего. Так, вспомнилось. — Лиза встала и серьезно посмотрела на Владимира. — Вот что. Я вижу, что такой рохля как ты никогда ни на что не решится. Потому сама ставлю тебя перед фактом. Хватит нам по паркам и скверам обниматься. После того, что между нами сейчас произошло, я, как честная женщина, просто обязана выйти за тебя замуж. Я переезжаю к тебе.
— Что… а… правда? Нет, правда?
— Вот я об этом и говорю, — развела руками Лиза. — Ну, ничего. Я сделаю из тебя человека.
ГЛАВА 6
Главный Механик неспешно брел по аллее, блуждая рассеянным взглядом по сидящим на скамейках компаниям, обнимающимся парочкам, играющим у воды детям. Рядом упруго печатала шаг Розенблейд.
