Александр Зорич - Стальной лабиринт
— Нет препятствий — это субъективно. Давайте хоть нашу десантную платформу разрежем.
— Отставить детский сад!
Игневич обиженно засопел. Но Растову было плевать. В течение ближайших двух минут ему надо было опросить по рации командирскую машину К-20, затем «Протазан», а за ними — трех взводных. А тут «давайте платформу разрежем».
Когда Растов дошел до общения с комвзвода-2 старлеем Тепловым, в радиообмен вклинился батяня-комбат, майор Зуев.
— Здесь «Бабай», повторяю, «Бабай»… Вызываю «Динго»!
— «Динго» слушает, — отозвался Растов.
Получив подтвержденный позывной, импульсивный Зуев сразу же отбросил правила радиообмена и взял быка за рога.
— Ну как, Константин Александрович? Поцеловался с землей?
— Да взасос практически, — криво ухмыльнулся Растов.
— Как твои чудо-машины? Все на ходу?
— Слава богу, да.
— Тогда слушай боевую задачу…
При слове «слушай» Растов вдруг поймал себя на мысли, что в акустической картине боя что-то радикально переменилось. Перемены эти произошли минуты полторы назад. Но только сейчас они были осознаны его перетруженным командирским мозгом.
Размеренное уханье гаубичных разрывов над плацдармом «Брянск» стихло.
На первый взгляд, это было хорошо. Но если вдуматься…
Тем временем Зуев давал оперативную вводную:
— …Контратакован силой до полутора бронетанковых полков. В то же время на «Брянск» нажимают с востока какие-то черти вроде аэромобильных батальонов. Колесные танки все эти, БРАМДы… Всякая дрянь.
Растов слушал, не перебивая. Он знал, как нравится комбату рисовать словами оперативно-батальные полотна.
— А главное, майор, — продолжал Зуев, — у них здесь не менее четырех дивизионов «сто семидесятых». Сейчас они два дивизиона сдернули с позиций, убрали из-под удара нашими орбитальными ломами… Но когда гаубицы переразвернутся на новых огневых позициях, пехлеваны «Брянск» дожмут! А тут еще, как назло, по орбите ползет клонское оперативное соединение, с ним сейчас зарубятся наши фрегаты, и сверху поддержки десанту не будет…
Растов недовольно поморщился. Из всего того, что говорил Зуев, вытекало, что им сейчас надо сперва выйти аж на восточный фас плацдарма «Брянск», чтобы там армировать своими танками оборону десантников. Ну до чего же унылое применение для роты сверхтяжелых танков прорыва!
Но тут Зуев его огорошил:
— …Откуда вывод, Константин Александрович. Принимай новые координаты клонских дивизионов, собирай свою роту в кучку и шуруй давить «сто семидесятые»!
Растов скосил глаза на тактический экран и увидел, как в глубине бокажей замигали синие значки вражеской тяжелой артиллерии. До них было двадцать два километра. Для артиллерии корпусного уровня, конечно, близко. Но для танков…
Спорить с комбатом не хотелось, но заниматься сомнительной трахомудией не улыбалось и подавно.
— Товарищ майор, — Растов постарался подобрать правильный тон: одновременно и служебно-деловой, и доверительный, — так далеко ж эти ваши «сто семидесятые»! Я их, конечно, с пятнадцати километров могу обстрелять активно-реактивными, но поражаемость целей будет сами знаете какая… фейхуевая.
Майор на том конце совершенно неожиданно для Растова расхохотался.
— Константин Александрович, ты ж забыл! Не на Т-10 воюешь! У тебя на башне — шесть ракет «Шелест». А всего на роту — шестьдесят. Их и используй!
Растов смутился. В самом деле!
— Виноват, — буркнул он. — Есть использовать ракеты «Шелест»!
После чего обратился к своим.
— Игневич, «Шелесты» готовь. А ты, Кобылин, секи по карте, где там клонское паучье между камнями позатаилось.
— Да у меня тут все они уже на карандаше, — отвечал Кобылин. — Но там проблема, товарищ командир. Штаб нам слил двадцать девять целей. А в двух дивизионах по штату — всего шестнадцать орудий. Даже с подвозчиками боеприпасов — ну никак не могу насчитать двадцать шесть бронецелей…
— Ну и что?
— Предположение имею, что такие важные дуры клоны прикрывают зенитками… Из расчета где-то батарея на дивизион.
И, не дожидаясь нового растовского «Ну и что?», Кобылин торопливо резюмировал:
— Если пустим «Шелесты» прямо отсюда, подлетное время у них будет большим. Зенитки успеют отреагировать и посбивают ракеты к едреней фене!
Растов наконец сообразил, о чем речь.
— И каково же твое предложение? На сколько надо придвинуть рубеж пуска?
— Хотя бы километров на семь-восемь.
— Ну, это мы можем, — кивнул Растов. — Правильно я говорю, Помор? Заодно и Игневича порадуем, резаками побалуемся…
Мичман от удовольствия аж причмокнул.
— Дождалась бабушка денька погожего, — сказал он медовым голоском.
Рота сорвалась с места очень вовремя. Люди в песочно-желтой форме по ту сторону фронта тоже свое дело знали. Кружащий над бокажами командирский вертолет «Ашкар» пересчитал радаром все растовские машины и слил информацию на гаубицы. После чего один из дивизионов временно оставил в покое плацдарм «Брянск» и послал стальным махинам русских друджвантов рычащие реактивными ускорителями кассетные снаряды.
Т-10 не успели бы выйти из-под удара.
Перетяжеленные Т-12 — и подавно.
Но только не Т-14!
Ежесекундно сжигая гидролеума на полтысячи терро и наматывая на гусеницы чужую землю со скоростью сорок пять километров в час, «тэ четырнадцатые» рванули прочь от точки прицеливания. А «Протазан» как следует полил обнаглевший вертолет из автоматических пушек; причем, кажется, попал — по крайней мере, глазастая стрекоза посчитала за лучшее быстро-быстро убраться прочь, к своим друзьям-стрекозлам…
Бросок до ближайшего бокажа занял всего-то девять минут.
Но какими же длинными показались они Растову!
Смерть могла таиться всюду. Поджидать на каждом квадратном метре. Пялиться в них оптическим визиром противотанкового расчета из любого куста.
Растов, Игневич и Кобылин неотрывно изучали этот гигантский альпинарий — желто-серые валуны и запыленные фисташковые деревья.
Дважды Кобылину среди неверной игры теней в глубине кустарников мерещились неведомые напасти. Туда немедля отправлялись увесистые осколочно-фугасные снаряды.
В действительности же, судя по всему, опытные клоны не заняли войсками передний край бокажей. Поскольку ведь и зеленому лейтенанту было ясно: их проутюжит с особым тщанием первая же эскадрилья винтокрылых хищников. Потому что непонятно, кем надо быть, чтобы этого не сделать… И сделали бы обязательно. Да только вот их полковая ударная авиация — две эскадрильи «Пираний» — погибла в полном составе на борту десантного корабля «Аркадий Айдинов».
Когда до двухметрового каменного вала оставалось полминуты ходу, Игневич активировал плазменные резаки.
Его лицо засияло довольством, на щеках проявились ямочки — эти резаки Игневич обожал непобедимым детским обожанием.
Каждый резак выбросил вперед плотный сноп яркого синего пламени. Потоки плазмы, направляемые и конфигурируемые электромагнитным полем огромной напряженности, взаимодействовали друг с другом и с воздухом, порождая самые причудливые формы.
В первые секунды после включения они показались Растову языками пламени, рвущимися из пасти дракона. Но после того как Игневич отрегулировал поле, потоки плазмы превратились в пять широких копейных наконечников, одно прикосновение которых было способно превратить в облако пара базальтовый валун.
— Помор, ты на резаки-то не смотри особо. Тормозить перед препятствием надо по-любому! — напомнил замечтавшемуся водителю Растов.
— Да ясное дело, притормозим.
Танк сбавил скорость.
За ним — вся рота.
Тут же к ним прилетели несколько гостинцев. Были там и управляемые мины, выпущенные замаскированными минометами, и реактивные гранаты.
Ни те, ни другие особого вреда не причинили. Однако напомнили: стрястись может всякое.
Пламя резаков ввинтилось в бокаж. Камень задымился, зашипел. А потом валуны начали лопаться один за другим, как старинные бомбы времен парусных флотов.
— Вот это вещь! Вот это праздник! — ликовал Игневич.
Наконец в бокаже образовался дымящийся проход.
— Пролезим? — спросил Растов у Помора.
— Надо пробовать…
Пролезли со скрипом. На танк навалило каменной крошки, веток… Поверху брякнулась еще и одинокая молодая пиния.
— Ну вот! Глаз — ватерпас! — похвалил себя Игневич. — Почти впору!
Помор усмехнулся:
— Ты так радуешься, как будто лично, с киркой и отбойным молотком эту дырку проковырял!
— Чтоб ты знал, я из тех людей, у которых стакан всегда наполовину полон, а не наполовину пуст! — сказал Игневич горделиво.
