Ник Кайм - Падение Дамноса
Юлус поднял бровь — будто бы до него только сейчас дошло, что с ним говорят.
— Что ты сказал?
Колпек стоял неподалеку от него — один из свиты Ультрамарина, из его «Первой Сотни».
— Я сказал, что раньше мне не случалось сражаться рядом с Ангелом.
Юлус вновь вернулся к осмотру укреплений.
— Я не Ангел. Я такой же солдат, как и ты. Почему вы, люди, всегда все преувеличиваете?
Фалька рассмеялся. Его смех был низким и искренним.
— Солдат? Я? Нет, я бурильщик. Шахтер. Работал под землей всю свою жизнь.
Сержант искоса посмотрел на собеседника.
— Тогда боец из тебя более чем достойный. Я не думал, что люди способны на безрассудную отвагу, какую продемонстрировал ты. Ты ищешь смерти? Я видел, как в подобных обстоятельствах люди убивали сами себя.
Фалька покачал головой.
— Нет. Я хочу жить, но не думаю, что это долго продлится. Я потерял… друга, и мне хочется, чтобы моя смерть не была такой напрасной, как ее.
Юлус подумал над сказанным, а затем продолжил осмотр.
— Эти штуки у тебя в голове, — спросил Фалька несколько секунд спустя. — Для чего они?
Сержант осторожно, даже почтительно, коснулся перчаткой кончика платинового штифта.
— Они обозначают количество веков службы ордену.
Фалька присвистнул.
— Получается, что тебе уже больше двух сотен лет?
— Да, хотя я никогда раньше об этом не задумывался.
— То есть ты бессмертный?
— Нет, не думаю. Безусловно, жизнь моя весьма продолжительна благодаря генетической науке Императора, но я не бессмертный. — Юлус уставился перед собой, словно безмолвие раскинувшихся полей смерти вдохновляло его. — Мы несем с собой насилие. Смерть — неотъемлемый атрибут самого нашего существования. Не думаю, что кому-то из Адептус Астартес когда-нибудь предстоит умереть естественным образом. Я не могу даже помыслить, чтобы кто-то из нас умер от старости. Как мне кажется, это осквернит само наше естество воинов. — Юлус выгнул шею, чтобы взглянуть на человека. — Ты задаешь много вопросов.
— Просто нервничаю, — ответил Фалька. — Все мы нервничаем.
Феннион улучил момент и окинул взглядом укрепления, а также площадь Ксифоса. Он увидел испуганные лица людей, чьи глаза остекленели, а сердца — опустели. Осознание поразило его. Защита — это ведь не только пушки и тела, это живые мужчины и женщины, и внутри они уже проиграли битву. Он ошибся, приняв фатализм за стойкость, а молчаливое согласие — за решительность.
— Боец Колпек, — спросил космодесантник, все еще оценивая охваченную страхом толпу, — как я могу растормошить этих людей, чтобы они сражались за меня так же, как ты на площади Хроноса?
Фалька проследил за взглядом Ультрамарина, скользящим по стенам и землям под ними.
— Вдохновите их, — ответил он. — Дайте им то, за что можно бороться.
Теперь уже Юлус взирал на солдата удивленно и даже слегка смущенно.
— Нет большей чести, чем сражаться за Императора и умереть с Его именем на устах.
— Мы отважный и гордый народ, но слишком долго у нас не было надежды. — Фалька потер жесткую щетину на подбородке, пытаясь подобрать правильные слова. — Скажи человеку несколько раз, что все потеряно, он в это поверит — и наступит конец.
Словно в подтверждение сказанного злодейский образ Вестника Страха возник в небесах над Келленпортом.
— Прислушайтесь к гласу некронов, ибо рок ваш уже близок. Ваши усилия бессмысленны. Оставьте сопротивление, оставьте надежду и…
Отвратительная картина исчезла так же неожиданно, как и явилась. Ее поглотил взрыв коммуникационного узла, через который она транслировалась. Многие дюжины таких же были возведены по всему Дамносу, но этот располагался ближе всего к Келленпорту, так чтобы изображение видели на городских стенах. С его уничтожением воцарилось тягостное безмолвие.
Юлус вернул трубу ракетной установки одному из призывников. Боеприпасы были на вес золота, и какая-то часть его, старая часть, противилась растрате ценного ресурса, но оно того определенно стоило.
— Достаточно гнусной пропаганды для одной войны, — обратился он к Фальке. — Дай мне вокс.
Боец, несущий громоздкую вокс-станцию, подбежал к гиганту в синей броне, который уже развернулся, чтобы обратиться к оцепеневшей толпе. Прибор громко затрещал, выдавая сначала лишь статику, через которую наконец пробился голос Юлуса:
— Я брат-сержант Юлус Феннион из Второй роты Ультрамаринов. Я урожденный воин, облаченный в благословленный Императором металл, носитель его гнева. Слишком долго вражеский гнет тяготел над вами. Этому пора положить конец. Здесь. Сейчас. На этих самых стенах, на этих площадях. Мои братья и я будем проливать кровь вместе с вами, и пусть эта кровь вернет вашу свободу. Не сдавайте свой мир без битвы. Покажите этим отродьям, что в вас тоже есть металл, металл Императора. Покажите им, что только мы вправе творить свою судьбу.
Юлус вытащил свой цепной меч. Каждая живая душа в Келленпорте, включая его боевых братьев, внимала ему.
— Дамнос не преклонится перед ними. — Мощь гремела в его голосе. — Мы не преклонимся!
Он воздел меч над головой, и все, кто слышал его, приободрились. Их страхи и тревоги, отчаяние и скорбь, снедавшие их души уже очень долго, унеслись прочь в порыве восторженных криков. Эхо отражалось от стен и баррикад. Это был призыв к оружию, возвещавший веру в то, что им так хотелось услышать.
— Ну и каково это было? — спросил он Фальку, когда крики поутихли.
Слегка дрожащими от переизбытка эмоций руками он взял микрофон и отдал его обратно бойцу с вокс-станцией.
— Бодряще.
Лик Юлуса был преисполнен мрачной решимости, когда он вновь обернулся к полю боя.
— Хорошо. Теперь я жду от них битвы.
Слова. Это были всего лишь слова, пусть даже громогласно и напыщенно сказанные самим Ангелом Императора. Аданар не мог думать по-иному. Его вера давным-давно осталась погребена под руинами дома вместе с его женой и дочерью.
Он бы и хотел восстать, вновь поверить в то, что на Дамносе сохранилось что-то еще, кроме смерти, но не мог.
Капрал Хьюмис, его новый адъютант, показался в поле зрения.
— Я слышу ликование.
Он стоял у плеча Аданара, повернувшись светившимся надеждой лицом к командующему. Надежда. Она способна убить человека. Она пожрет его изнутри, и он не осознаёт того, что он уже мертв, пока цепляется за нее. Но потом уже будет слишком поздно, останется лишь бродячий труп, тень, ждущая, пока Ад заберет ее.
— Это ложные надежды, Хьюмис, вот и все.
Капрал облизал пересохшие губы. Он был помощником Зонна меньше часа.
— Несколько слов способны поднять дух солдат на стене. Возможно, вдохновляющая речь…
— Не будет никаких речей. Никаких пустых слов.
— Но, командующий… Почему нет?
Испепеляющий взгляд Аданара заставил его замолчать. Посмотрев в мертвые глаза своего командира, Хьюмис все понял.
— Потому что я не хочу лгать им, капрал. Не хочу и не буду.
Глава двенадцатая
Вот уже целую вечность тронный зал пребывал в запустении. Теперь от него остались лишь запыленные руины, чье прежнее великолепие давным-давно померкло, оставив после себя только воспоминания.
Старые статуи, обликом своим напоминавшие скелеты и сверх всякой меры украшенные всевозможными регалиями, расположились в альковах, сжимая в руках древние клинки. Единственным источником света были выгравированные на полу и на стенах руны. Их призрачное, изумрудное сияние вырисовывало очертания трона, установленного на овальном помосте. Он был поистине огромным, исполненным из золота или какого-то сплава, внешне напоминавшего золото. Руны испещряли всю его поверхность.
Анкх бродил по пришедшим в упадок залам и анфиладам, сам воздух которых был пропитан отчуждением. Его не удивляло, что Не-мертвый теперь избегает этих мест. Они несли воспоминания о давно ушедшем времени, об их прошлой жизни. Сахтаа стенал об утрате своей плоти и крови, подобно голодной, тронувшейся разумом собаке, и в своем недуге он был не одинок. Пороки и страдания терзали каждого некрона, по крайней мере тех, кто еще сохранил в себе искру разума и памяти.
На мгновение Анкх прыгнул вне времени, искривляя хронологию Вселенной и подчиняя себе ее законы. Он вновь оказался в чертогах воскрешения, на этот раз на самых нижних уровнях гробниц.
Недуг.
Всплывшее в подсознании слово принесло с собой что-то еще, что-то искаженное, неправильное. Он узнал издававшие приглушенное гудение саркофаги разрушителей. Эта порча, которую воплощали собой разрушители, была повсюду среди некронов. Анкх, возможно, даже посочувствовал бы им, если бы еще мог испытывать подобные эмоции. Фатализм, отрицание общих ценностей, граничащая с одержимостью вера в то, что единственное их предназначение — убивать, обособили разрушителей от всех остальных.
