Любовь Федорова - Путешествие на запад
И все-таки однажды день настал.
Предыдущим вечером Джел не очень-то готовился заниматься с утра пораньше серьезными государственными делами. Беззаботная Ум осталась досыпать в мягкой постели, а он, Александр Джел, владетельный кир, хозяин острова, человек знатный и богатый, или, во всяком случае, считающийся таковым, должен был тащиться по растаявшей утром грязи на какое-то Государственное Собрание, словно он там за ногу привязан или этому Собранию обязан всем на свете. Ну и опоздает он, ничего не случится. Хорошо еще, что он не пил вчера вина, или почти не пил, иначе и к обеду бы не проснулся…
Примерно таковы были его мысли, когда он обнаружил на ведущей к императорской ложе лестнице людей из свиты Хапы, с терпеливым видом рассевшихся на ступеньках, а в самой ложе Хапу с секретарями, своего двоюродного дядю Полликора, его сыновей — братьев-близнецов Аксара и Лаксара, — их столетнего деда, расположившегося в его, Джела, личном кресле, и разряженного в усыпанные бриллиантами белые шелка красноглазого Энленского посла.
Зал Государственного Собрания был набит битком. Кому не хватало места на скамьях и собранных со всех кабинетов стульях, стояли. Джел рассмотрел внизу в зале даже темнокожих дипломатов Ирабху и посланников Брахида. На председательских местах лицом к залу восседал Государственный Совет в полном составе советников и судей — всех их вместе Джел раньше тоже не видел никогда. А на вынесенной над залом кафедре стоял кир Ариксар, прозванный Волком, владетель чуть не всей северной Агиллеи, и, как было Джелу известно, старший брат кира Агиллера. Волк показывал сверху пальцем на какого-то южанина и почти кричал:
— То, что какие-то выскочки в Столице решают, ничего не значит для нас там, на Севере! Мы — хозяева северных территорий, и у нас там своя политика, отличная от вашей. Вы болтаете, мы — действуем. И к вам мы приходим не за помощью — сил у нас достаточно!
— Не имеете, не имеете права так говорить! — перекрикивал Волка южанин. — Вы не решаете за всех! Север — это еще не весь Тарген!
— Да? Посмотрел бы я на вас, столичных павлинов, на северной границе! — встрял кто-то из савров. — Вам бы наши трудности!
— Вот-вот, а вам бы наши! — раздалось с тех мест зала, где сидели ходжерцы.
Хапа усмехнулся.
— Что происходит? — шепотом спросил у Хапы Джел, присаживаясь рядом на край застеленной ковром лавки.
— Это я у тебя должен спросить, — отвечал ему Хапа. — Это твоя, между прочим, обязанность. А тебя все утро везде искали.
Джел пожал плечами.
— Заранее предупреждать надо было.
— Меньше по бабам шляться надо было, — проворчал в ответ Хапа и под лавкой наступил ему на ногу.
Джел прикусил язык. Пререкаться с отцом при посторонних не годилось.
— Я понимаю, почему у всех здесь такие сложности с принятием решений, — обратился к Хапе энленец. — Государственный Совет считает, что это его страна, ты считаешь, что твоя, а высокорожденный Волк, наверное, думает, что его…
Волк в это время уже говорил что-то о единодушии, которое должно быть между хозяевами Севера и политиками Центра, поскольку они одной крови.
Для кого как, а для Джела это был дурной признак. Похоже, война объявлена, и теперь ни о каком возвращении на Ишуллан, или, тем паче, поездке в пустыню, и речи не заведешь.
— Самое главное я уже пропустил? — спросил он Хапу.
— Да, — ответил тот и поднялся.
Все тут же встали.
— Мы, с позволения господина посланника, его покидаем, — объявил Хапа, слегка поклонившись красноглазому. — Сегодня у нас будет свое Собрание. Идемте, господа.
Минута на взаимные раскланивания, и вот они в сопровождении полусотни человек идут через площадь мимо углового здания с черно красной эмблемой Ардана над воротами, мимо монастырского корпуса к мосту Джелу эта дорога была известна гораздо лучше, чем всем остальным. Наконец, Хапа пояснил ему, куда именно они направляются:
— Надеюсь, ты не рассердишься, узнав, что я назначил встречу у тебя дома? — поинтересовался он. — Сегодня у тебя будет много гостей, кир Александр Джел.
Глава 5
Перепугав до полусмерти своего управляющего количеством пришедших с ним людей, Джел свалил на него все заботы по подготовке к приему, а сам с умным видом отправился вслед за Хапой, который пожелал осмотреть дом, пока еще не все собрались.
Hо Хапа и не подумал ему что-либо объяснить.
— Чтобы ты мог стать после меня Патриархом, нужно, чтобы тебя приняли в Совет Дома, — только и сказал он. — Для этого ты должен еще раз доказать, что ты Джел. Мне это не очень нравится, но все мы проходим подобные испытания, и не единожды в жизни. Ты везучий, у тебя все получится, как надо.
Джел хотел спросить, не помирать ли он собрался, но придержал язык. Настроение у Хапы было не из тех, когда с ним можно шутить. Да и собственные мысли Джела особой веселостью не отличались.
— Ты знаешь заранее, какое это будет испытание? — спросил он.
— Не знаю. Смысл испытания в том и заключается, что ты выбираешь его сам. Ты должен чувствовать, какие задачи тебе по силам. Сиди, слушай, выбирай, но не встревай в разговоры. Потом скажешь мне, решил ты что-нибудь, или нет.
— Понятно, — сказал Джел, хотя ему ничего пока понятно не было.
— Добавить тебе денег на корабли? — спросил его Хапа. — Самому строить новый флот тебе, должно быть, непросто. Наверное, ты мог бы сделать так, чтобы на борт ишулланских парусников можно было брать солдат, а не только грузы?
— Я подумаю, — обещал Джел, и они с Хапой расстались.
Hо ждать, пока все само собой разъяснится, пришлось еще долго. Когда число приглашенных и количество присутствующих все-таки совпало, наверное, можно было подавать ранний ужин.
К этому времени Джел уже порядком устал. По его представлениям, в доме у него творилось форменное безобразие. На всех входах и выходах стояла личная гвардия Патриарха. В дом пускали по спискам, на улицу не выпускали никого. Перед этим телохранители Хапы проверили все темные углы, камины, шкафы, чердаки и подвалы особняка. Что уж они искали, Джел не знал. Результатом поисков стали повисшие в воздухе тучи пыли; грязь, сажа и завалявшийся со времени ремонта строительный мусор разнеслись по всему дому, и, вдобавок, бесследно исчезла большая связка ключей на проволочном кольце. Обыск этот не привел в восторг ни Джела, ни домовую прислугу, но возмущаться было бы смешно, поэтому пришлось терпеть.
Джел вернулся к роли радушного хозяина приема, и в течение нескольких часов только и делал, что кланялся и улыбался из вежливости. Управляющий усадьбой, внизу, в поварне, с горестным видом щелкал костяшками счет, списывая аккуратные столбики золотых и серебряных монет в убыток, и несколько раз присылал к Джелу гонцов, чтобы сообщить, как идут дела и уточнить количество садящихся за стол и остающихся ночевать гостей.
Под Совет Дома выбрали одну из трех гостиных второго этажа, на большом овальном столе в которой разложили листы бумаги и расставили чернильницы. Окна наглухо закрыли ставнями, шторы задернули, хотя еще было светло; принесли и зажгли лампы. В соседнем зале прислуга готовила стол для ужина.
Едва на пороге появился последний из опоздавших, Хапа в гостиной зазвонил в колокольчик.
Джелы из Совета чинно расселись за столом. Для приглашенных, но не входящих в число избранных, вдоль стены поставлен был ряд стульев. Hо приглашенных, кроме Джела, не оказалось никого.
Хапа последний раз звякнул колокольчиком и опустил его на стол.
Заседание началось.
— Все мы знаем, зачем мы здесь собрались, — объявил Хапа. — Прошу вас не забывать, что не все вопросы подлежат обсуждению именно сегодня. Да не обидятся высокорожденные Джелы, если я своей властью прикажу кому-либо молчать. Таковы условия нашего Совета. — Он выдержал паузу и продолжил: — Вам известна и наша позиция в сложившейся ситуации. Мы против северной войны, мы можем даже объяснить, почему, просто нам никто не поверит. Получается так не в первый раз и, очевидно, не в последний, и ничего нового я пока во всем этом не вижу. Просто каждый раз мы должны доказывать, что мы хотим добра, что мы не враги и не воры в этой стране, — доказывать, сталкиваясь с таким противодействием, которое иначе, чем предательством интересов нации и государства назвать нельзя. Для Таргена опять наступают смутные времена. Я слушаю, что скажут по этому поводу высокорожденные…
— Смутные времена в этой стране я переживаю в семнадцатый раз, проскрипел со своего места столетний дед Аксара и Лаксара.
— Мы не можем действовать открыто, — глядя на чистый лист бумаги, лежащий перед ним, сказал ходжерский адмирал Вир Дьямар. — Они ведут на нас направленное наступление. Выйдите на улицу и послушайте, что говорят о нас северяне в Столице. Нас поливают грязью и на каждом шагу обвиняют во всех простительных и непростительных грехах. Терпеть это невозможно.
