Ник Перумов - Гибель Богов - 2. Книга первая. Память пламени
Или он и впрямь столь силён, как утверждала Иссор, или совершенно бесстрашен и бесшабашен. Последнее никак не радовало. Все вампиры, с которыми Кларе довелось переведаться за долгую карьеру Боевого Мага Долины, отличались «разумной трусостью». Иными словами — не лезли на рожон без крайней к тому необходимости. А этот…
Она уже пожалела, что взяла Чаргоса. Мальчишка ж ещё совсем. А против них…
Юный дракон, похоже, тотчас угадал её мысли.
— Я буду очень осторожен, мама.
— Как же, от вас, драконов, разве дождёшься… — проворчала она, но было приятно. Понимает. Беспокоится. Не хочет зря тревожить.
С напуганным патером они потеряли почти всё утро. Приходилось нагонять. Шли пешком — в заречных чащобах кони всё равно завязнут. Да и вообще — главное убраться подальше с глаз любопытных поселян, а там Чаргос и впрямь донесёт.
Вампир не оказал им любезности и следов на самом деле не оставил. Клара шагала наугад — прямо от селения, на юг за реку, лицом к лицу со вздымающейся всё выше и выше стеной леса.
* * *Ирма прижимала Серого к груди, до сих пор боясь потерять оживлённую волшебством госпожи Клары игрушку. Нет, уже не игрушку, а лучшего друга, никак не меньше.
Серый, как оказалось, умел не только произносить какие-то слова или бегать, забавляя хозяйку. Он разговаривал, по-настоящему, по-взаправдашнему! Если надо, волчок умел кусаться не хуже настоящей собаки, а в мягкой пастишке вдруг как по волшебству появлялись острые и крепкие зубки. Впрочем, почему «как»? Именно «по волшебству» они там и появлялись.
Девочка не расставалась с Серым, или Серко, ни днём, ни ночью. Ночью он сидел подле неё на тощей подушке, днём — или застывал неподвижно на стойке трактира Свамме-гнома, или сидел тихонечко в просторном кармане Ирминого передника.
Иногда он предупреждал — «большая крыса в подполе!», иногда подсказывал — «молоко скисает». Какие-то мелочи, но управляться с работой Ирме стало ощутимо легче. Гном Свамме её хвалил и чаще в конце дня с добродушным ворчанием в бороду совал ей в ладошку медные монетки сверх обычного заработка, мол, заслужила.
…Утром того дня Ирма, сбросив тяжёлые сабо, весело шлёпала босиком по обочине лесной дороги. Свамме, обожавший поспать, послал девочку в соседнее село, откуда скуповатый гном обычно получал хмельное. Дело обычное, дело привычное, от Поколя до Синехатовки не так далеко, дорога широкая, наезженная, считай — безопасная.
Серко сидел за пазухой, высунув чёрный нос наружу. Волчок беспокоился с самого момента, как они вышли в путь. Ирма сперва встревожилась — но утро выдалось поистине волшебным, мягким, чистым, светлым и свежим, напоённым цветочными ароматами и птичьим пением, так что девочка забыла обо всех тревогах. В последнее время она неплохо заработала — как ей казалось, неплохо. Патер Фруммино очень по-доброму с ней поговорил на последней службе, похвалил, что грамотная, сказал, что ему давно нужен кто-то посмышлёнее, помогать вести церковные книги — Поколь велик, люди женятся и помирают, рождаются дети, что-то покупается и продаётся, а кто всему запись должен вести? Правильно, он, патер. А всё оттого, что староста Поколя только и может, что до десяти считать, а уж чтобы читать или, пуще того, писать — и не мечтайте. А с кого король, светлое величество, спросит, коли записи не в порядке окажутся? Правильно, с него, с бедного патера…
Эх, эх, мама бы порадовалась, наверное… Ирма хлюпнула носом.
Но мама пропала без вести — уже давным-давно. Ирма её почти не помнила, жила с бабушкой, маминой мамой, а про папу ей вообще никогда не рассказывали и на вопросы не отвечали.
Бабушка была строгой, могла и хворостиной отходить за малейшую шалость. Её Ирма боялась и не любила, однако бабушкина избушка на краю Поколя была для неё единственным домом.
А потом бабушка вдруг умерла. Внезапно, в один день. Утром была, как всегда, строгая, с недовольно поджатыми губами, гоняла Ирму почём зря; а к вечеру вдруг как-то притихла, ходила бледная и скособоченная, потом прилегла на кровать, закрыла глаза — да так их и не открыла.
…Бабушку схоронили, но домик Ирме не достался: явились какие-то бородатые купцы, потрясая непонятными свитками — якобы открылись какие-то долги. Это теперь она, Ирма, знает, что это такое, а тогда понятия не имела. Так она и оказалась в услужении у Свамме-гнома.
И от мамы — ни слуху ни духу…
Путь до Синехатовки всегда считался безопасным даже для детей. Разбойники никогда тут не появлялись, «озоровали», как говорил Свамме-гном, сильно южнее, на большой дороге, где проходили богатые купеческие караваны из дальних стран. Пока шагала, Ирма встретила пяток таких же пешеходов, как и сама, проехали трое всадников, прогрохотала пара телег. Нечего бояться.
…Человек в тёмном плаще возник у поворота, соткался словно из ничего. Только что под старой сосной ничего не было — а вот, глянь, он уже и стоит. Серко замер, не шевелясь, только задние лапки чуть подрагивали; а Ирма вдруг отчётливо до ужаса осознала отданный ей беззвучный приказ: «Иди сюда».
Повернуться и бежать! — но нет, ноги не идут, подкашиваются, и Ирма неловко плюхается прямо на пятую точку.
«Иди сюда», — без слов повторил незнакомец.
Ноги у Ирмы задёргались сами собой, они пытались исполнить чужой приказ, однако девочка, отталкиваясь руками, попыталась отползти.
«Упорствуешь», — сказал незнакомец. Ирма увидела его лицо — красивое и бледное, обрамлённое бело-льдистыми волосами, льющимися на плечи, словно вода. Большие миндалевидные глаза смотрели твёрдо и презрительно; глубокие и тёмные, они разом притягивали и приказывали. Тонкие губы шевельнулись, обнажая идеальные мелкие зубы.
«Иди сюда, поганка!»
— Не пойду! — завизжала Ирма в голос. — Спасите-помогите!
Вязкая и плотная тишина поглотила её крик. Воздух словно сгустился вокруг, не пропуская слова.
Человек с белыми волосами досадливо дёрнул головой, шагнул к ней, протягивая тонкую руку, обтянутую чёрной перчаткой.
Серко сейчас казался самой обычной игрушкой.
До незнакомца оставалось не более двух шагов, когда рот его некрасиво искривился, верхняя губа поползла вверх, обнажая снежно-белые клыки, каких никогда не бывает у человека.
Сказки Свамме-гнома и патера Франкля разом словно ожили в памяти Ирмы.
Охотящийся в ночи. Только… сейчас же яркий день!
— Я выше их всех. Я охочусь, когда пожелаю, — сказал вампир красивым, музыкальным голосом. На сей раз он не пренебрёг обычными словами. — Иди сюда, девочка, тебе будет хорошо. Я обещаю.
Ирма не зря служила в трактире. Что такое имеют в виду мужчины, когда обещают, что «ей будет хорошо», она знала, и притом очень неплохо.
