Божьим промыслом. Стремена и шпоры (СИ) - Конофальский Борис

— А что за человечек-то за ним смотрит? — поинтересовался Гонзаго.

Но генерал не стал ему ничего рассказывать про мальчишку Ёгана — зачем трубочисту знать лишнее, — а лишь произнёс:

— Хороший человечек, смышлёный. К вечеру он всё выяснит, придёт сюда и скажет, куда вам идти.

— Э нет, добрый господин, — не согласился с ним трубочист, — дело так не делается, ваш человечек обознается или ошибётся, а я людей на дело отправлю не туда, куда надобно. Нет, я всё сам проверю, всё сам выясню, а уж потом и скажу Черепахе, что да как.

Такое отношение к делу понравилось генералу, он понял, что эти людишки во главе с Черепахой на многое способны, и он согласился.

— Ну раз так… то не стану тебя отговаривать… Вот только…, — барон не договорил и стал скептически осматривать молодого горожанина.

— Вы чего? — спросил тот, не понимая барона.

— Ну, на турниры ходят люди в лучших своих нарядах, а ты как бы…

— А, так вы про это… Так не печальтесь, меня весь город в этом наряде видел, все привыкли. Меня никто попрекнуть не посмеет и смеяться не подумает, а не то…, — он показал не очень большой, но весьма крепкий кулак.

— Ну, дай-то Бог, — согласился генерал.

Глава 22

Для офицеров были выбраны лучшие кашевары, покупалось мясо, птица и сыры. Карл Брюнхвальд лично следил за тем, чтобы у господ была хорошая еда, в достатке пива и сносное вино. Раз уж они сидели в казармах почти безвылазно, словно в осаде, так чтобы хоть кушанья были добрыми.

И Волков, оставшись до вечера в казармах, был приглашён за офицерский стол. Вот только есть он почти не ел. Так был задумчив, что почти не притронулся ни к запечённому зайцу, ни к клёцкам в соусе из говяжьего бульона и жареной муки. Хотя всё это было весьма вкусно. Мало того, своей задумчивостью и отстранённостью он ещё и портил ужин своим подчинённым, которые привыкли на ужин выпивать и шутить, а сейчас при генерале господа офицеры были весьма воздержаны и после ужина быстро разошлись. Когда наконец спустились сумерки и городская суета под холодным дождём стала замирать, тогда-то в казармы и вернулись голодные и продрогшие Максимилиан и фон Готт. Узнав, что генерал здесь, в офицерской комнате, они обрадовались и, пока им подавали еду, быстро рассказали ему о событиях дня. Оказалось, тот случай, когда из зала поединков был выгнан Гвидо Рейнхаус с парочкой своих злобных друзей, поначалу сыграл свою сдерживающую роль. Но уже ближе к вечеру часть выбывших соискателей, изрядно угостившись дармовым и крепким винцом, стала комментировать идущие схватки, делая упор не столько на умениях бойцов, сколько на действиях судей. И опять же более других доставалось Морицу Вулле, хотя под пристальным наблюдением многих неприятелей он стал судить почти безукоризненно. Но это его не спасало.

Потихоньку раздражение выбывших, подогретое хмельным, стало выплёскиваться в обидные крики.

— Судьи куплены — кожу прочь! — рассказывал фон Готт, посмеиваясь. — Так и кричали. Да ещё и дружно.

— А судьи-то на них оборачивались! — вместе с товарищем улыбался и Максимилиан.

Молодые офицеры с удовольствием ели ту еду, которая осталась после офицерского ужина, и увлечённо говорили:

— На что зрители и участники стали кричать им не менее злые ругательства. Обзывали их завистливыми неудачниками, — вспоминал фон Готт.

— И криворуким калеками, неумёхами и дебелыми бабами, что взялись за мужское дело, — добавлял Максимилиан, с усмешкой вспоминая дневные события.

И офицеры продолжали рассказ.

Среди зрителей вспыхнула перебранка, которую смотрителям турнира едва удалось погасить. После этого распорядитель даже запретил раздачу вина. И это почти помогло. Но в самом конце, после закрытия первого дня турнира и оглашения списка завтрашних участников, на выходе случилась толчея, и люди, столпившись в проходе, начали толкаться локтями, и тут уже служители не успели пробраться через толпу к зачинщикам, и случилась потасовка. В дело пошли кулаки.

— Я уж думал, что и до железа дойдёт! — уплетая клёцки в соусе, вспоминал оруженосец барона.

— И кто же дрался? — этот вопрос волновал барона больше всего.

— Так «арсенальцы», — объяснял Максимилиан, допивая вино.

— А с кем дрались, с «Непорочной девой»?

— Со всеми, кто не мил, — отозвался фон Готт. — Задиристые они, сволочи, как и все еретики.

Волков даже говорить боялся, вопросов лишних не задавал, словно не хотел спугнуть удачу. Всё складывалось на удивление хорошо, так хорошо, что о такой удаче он и мечтать не мог. Тем не менее, он хотел знать больше:

— Значит, «арсенальцы» остались недовольны тем, как идёт турнир?

— Очень недовольны, — отвечал ему Максимилиан. — Два очень хороших бойца из их школы уже выбиты из турнира. Один — это тот самый Рейнхаус, и второй… кажется, его звали Винклер.

— Да, — подтвердил фон Готт, — его звали Дитмар Винклер. Он выступал в категории «древко». Я видел два его поединка: и доспех у него хорош, и сам он неплох с алебардой.

— А вино ещё осталось к концу дня? — интересовался барон.

— Даже и не скажу вам точно, — Максимилиан попытался вспомнить. — Сами мы к бочкам не ходили, но раз их закрыли и никого к ним больше не пускали, значит, что-то осталось.

Так, за ужином, они просидели целый час, офицеры рассказывали ему разные подробности о турнире и смешные происшествия, пересказывали ему новые забористые ругательства, которые услыхали там, но ничего более, что его могло ещё заинтересовать, молодые люди уже не могли ему сообщить. И он отпустил их спать после того, как они наелись. Теперь же генерал ждал вестей от Гонзаго, но понимал, что так быстро он ничего ему не сообщит. И если что-то и будет, так в лучшем случае новость придёт уже утром.

Но новости в этот вечер его ещё ждали; он уже и позабыл про него, но когда люди уже улеглись и в казармах стало тихо, явился не кто иной, как Ёган Ройберг. Человек пришёл за своими деньгами; ночь, непогода — всё ничто, если этот парень решил получить свои деньги.

— Я зашёл к господину купцу, — мальчишка имел в виду Сыча, — думал, вы там будете, но его не было дома. Никто не открыл.

— Вот как? — барон немного удивился. До полуночи, конечно, было ещё далеко, но всё равно время было позднее. «Интересно, где этот болван шляется?».

— Вот я и пришёл сюда.

— Ну и хорошо, — генерал позвал кашевара и просил принести мальчишке хорошей еды. И пока еду собирали, он спрашивал: — Ну, сделал дело?

— Сделал, — уверенно отвечал мальчик.

— То есть всё прошло удачно?

— Всё прошло удачно, и про этого человека, ну, про того, о котором вы мне говорили, я всё вызнал, — тут кашевар поставил перед мальцом большую миску клёцок в коричневом соусе, да ещё и дал большой кусок отличного белого хлеба, какой едят офицеры.

Парень был такому угощенью рад и сразу схватился за ложку, стал есть, но видя, что барон ждёт его рассказа, начал говорить в перерывах между клёцками:

— Этот ваш судья, ну, что судил на турнире, он вообще не из нашего города.

— Мориц Вулле, — уточнил генерал.

— Да-да, — мальчишка быстро уплетал еду. — Мориц Вулле. Я как раз про него и говорю.

— Так, и откуда же этот Мориц Вулле?

— Он из Габерхольда, что в десяти верстах отсюда. Хотя я и не слышал про такое место. Сюда он приехал по приглашению своего дружка судить турнир.

— И живет он теперь у этого дружка? — спросил барон, сразу подумав, что это осложнит дело.

— Нет, он живёт в трактире «Старый конь», что на Колёсной улице.

— А откуда же ты узнал, что его пригласил на турнир друг? И что он из Габерхольда?

— А он в «Старом коне» с другими выпивохами болтал, они там все друг у друга спрашивали, кто откуда приехал, а я рядом сидел, вот и услышал.

— Молодец, — похвалил его барон и достал из кошелька потёртую монету. — Это тебе.

Парень, бросив ложку и хлеб, схватил деньги и сразу спрятал их куда-то под одежду. И тут же спросил с надеждой: