Божьим промыслом. Стремена и шпоры (СИ) - Конофальский Борис

— Знаю я вас, судейских, — генерал уже не скрывал своей ухмылки, — всё, что он скажет, извернёте, чтобы себе в пользу толковать, а зная ваше дурное к нам отношение, всякому ясно, что вы у себя там в своих протоколах напишете. Потом всё это ещё и огласите перед народом, чтобы меня и моих людей дурно выставить. Так что я повторяю вам своё «нет».

Помощник прокурора изобразил на лице мину высокомерия, он всё ещё ничего не понял, и поэтому снова в его голосе слышались угрозы.

— Уж и не знаю, как поведёт себя городской сенат после вашего…, — тут он сделал многозначительную паузу, — необдуманного отказа.

— Желаю вашему совету мудрости, — отвечал Волков, опять вызывая у пришедших горожан удивление. Показалось чиновникам, что в этой простой фразе прозвучало кощунственное пренебрежение к господам сенаторам, да ещё и едва завуалированная угроза.

— Я слышал, что вы знакомы с нашим бургомистром, — после некоторого замешательства снова заговорил секретарь Гёндвиг. — Может, в свете вашего отказа, вы пожелаете что-то передать ему, может быть, какие-то объяснения?

— Объяснения? — теперь барон уже и не скрывал, что смеётся над ними. — Объяснения! Нет-нет, никаких объяснений не будет, но вы обязательно передайте вашему бургомистру от меня горячий, душевный привет.

Два чиновника стояли молча, видно, исчерпали все свои доводы, и тогда генерал, встав из кресла, сказал:

— Был рад услышать городские новости, господа, но, к сожалению, меня ждут дела, — он взглянул на дежурного офицера. — Капитан, проводите гостей.

Глава 20

Карл Брюнхвальд, промолчавший весь разговор, собрал со стола все свои счета, все бумаги, теперь понимая их неуместность, и произнёс:

— Надо бы сержанта Готлинга вывезти из города. Будут сегодня мужики дрова привозить, вот с ними пусть и уезжает. За ворота его вывезут, и пусть он едет в Вильбург.

Волков взглянул на него с неожиданным интересом, эта мысль пришлась ему по душе.

— Да, так и нужно сделать. Только надо купить ему простое платье, в его цветастых одеждах всякий признает в нём солдата.

Но даже если он вывезет сержанта из Фёренбурга, отношения с горожанами это вряд ли улучшит. Его противоречия с местными росли, он чувствовал их нарастающую неприязнь. Глухую и тёмную до времени. До времени. До какого? Волков прекрасно понимал, до какого времени она будет скрытой: чем ближе будет Пасха, тем выше будет накал этой неприязни, а как она начнёт прорываться и приходить в действие, так то будет верный признак того, что ван дер Пильс уже где-то рядом. И этот знаменитый еретик обязательно захочет с ним поквитаться за то дело у реки. Уж он точно не упустит такой возможности.

Генерал вздохнул: охрани Господь его самого и его людей от этого.

И тут Волков слышит знакомый голос за дверью.

— Генерал здесь?

Голос молодой, решительный, он принадлежит его оруженосцу.

— Здесь, — отвечает другой. — С полковником Брюнхвальдом бумагами занимаются.

Тут же в дверях появляется фон Готт, он разгорячён — видно, что-то произошло, — залихватски кланяется страшим офицерам и говорит, косясь на Брюнхвальда:

— Господин генерал, меня послал Максимилиан, надобно поговорить.

Карл Брюнхвальд встал и хотел уйти, понимая, что разговор секретный, но Волков поймал его руку — не уходите Карл, сядьте — и ответил оруженосцу:

— Говорите, фон Готт.

— Случилось то, что нам надобно, — сразу выпалил оруженосец, было видно, что он волнуется. Молодой человек даже дух перевёл.

— Говорите, фон Готт, говорите, — казалось бы, Волков не был пылким юношей, но даже ему передалось волнение оруженосца.

— Гвидо Рейнхаус схватился с судьёй Морицем Вулле.

— Ну, рассказывайте…, — генерал едва не перестал дышать от волнения. — Продолжайте, фон Готт, с подробностями. Говорите, кто этот Гвидо Рейнхаус? Он еретик?

— Да, господин генерал. Он пришёл на турнир из школы «Арсенал» и выступал в категории «меч и баклер». И против него вышел наш, — кажется, фон Готт уже считал «нашими» учеников фехтшуле «Непорочной девы». — И вот этот судья не засчитал ему одно попадание, а те, кто пришли с Рейнхаусом, стали улюлюкать и свистеть. Обзывать судью…

— Вот как? — Волков слушал очень внимательно. — Значит, зрители стали оскорблять судью?

— Стали орать ему, что его мать свинья.

— Уж очень это грубо, — удивлённо заметил Карл Брюнхвальд. Он, видно, ничего не понимал, но ему было очень интересно.

А генерал ждал продолжения рассказа, ведь, устраивая этот турнир, именно на подобные происшествия он и рассчитывал, посему он удовлетворённо и в то же время острожно, словно боясь спугнуть удачу, говорил:

— Прекрасно, прекрасно, и что было дальше?

— А судья, видно, обиделся и обиду эту затаил, и когда Рейнхаус нанёс правильный удар, снова его не засчитал, — радостно выпалил фон Готт, — и уж тут Рейнхаус не сдержался, бросил меч и баклер и кинулся на судью!

— Ударил его? — надеялся генерал.

— Вроде нет, но схватил того за грудки и стал ему говорить слова злые, судья и вырваться от него не мог… Вырвался только когда служители подбежали, и тогда Рейнхауса стали гнать из арены, а он не хотел уходить, и его дружки из зрителей ему стали подсоблять, порвали одежду одному из служителей. И тогда распорядитель объявил, что Рейнхауса снимают с состязаний, и его выгнали взашей из школы, и парочку его дружков тоже. Ещё и тумаков им надавали.

Барон хоть и готовил всё это, но на такой замечательный результат он не рассчитывал, да ещё и в самом начале турнира. Ведь на дворе было только утро.

— Значит, склока случилась, — задумчиво произнёс он

— Да как же ей не быть, — смеялся фон Готт, — если они с рассвета стали вино дармовое пить. Я как раз протиснулся туда, в самую толчею, а там винный дух стоит, словно в плохом трактире. Там любому велено наливать, если он скажет, что участник турнира. И все это говорят. Все пьют.

Генерал слушал бы и слушал оруженосца, так приятен был того рассказ. Уж лучше и сложиться не могло; устраивая это дело, Волков надеялся, что между собой схватятся ученики разных школ, но повернулось всё ещё краше.

Судья турнира! И обиженный соискатель, которого тот засудил! Чего ещё можно желать? Он взглядом ищет нужного ему человека, но не находит.

— Хенрик! А где мальчишка, что тут был?

Оруженосец тут же исчезает из помещения, пока фон Готт со смехом и в красках расписывает происшествие и ту очаровательную атмосферу, что царит в фехтовальном зале.

А тем временем Хенрик нашёл и привёл к генералу Ёгана. Волков, сразу подтянув его к себе поближе, заговорил негромко:

— Пройдёшь сейчас с вот этим господином, — он указал мальчишке на фон Готта, — он тебе покажет человечка, за которым надо приглядеть.

— Как и за прошлым?

— Нет, не так…, — Волков подумал, как лучше объяснить мальцу, что теперь всё будет намного серьёзнее. — То было как игра, а теперь дело серьёзное. Господин покажет тебе человека, а ты уж его не упусти, обязательно вызнай, где у того дом. Слышишь?

— Слышу, — кивал Ёган.

— Это очень важно, не потеряй его, доведи до дома, хоть ночь, хоть снег, хоть второе пришествие… Ты всё равно должен выяснить, где он живёт, — в свой тон генерал вложил всю возможную убедительность, которой располагал.

— Я понял, понял, — продолжал кивать мальчик.

— Если всё вызнаешь как следует, если не ошибёшься, — продолжал барон, — плата будет удвоена.

— Удвоена, да? — мальчишка был, видно, не силён в счёте и закатил глаза к потолку, что всё посчитать. — Это…

— Получишь целый талер, –посчитал за него фон Готт.

— Талер? Целый? — уточнил у Волкова Ёган, словно не доверял оруженосцу и хотел всё услышать от самого генерала.

— Да, целый талер.

— Уж это хорошо, талер мне не помешает, — обрадовался Ёган. — Как раз долг за жильё погашу.

— Господин фон Готт покажет тебе человека, его зовут…

— Мориц Вулле, — догадался фон Готт.