Виктор Точинов - Великая степь
Гамаюну это не понравилось. Смерть Сирина — само собой. Но еще не нравились слова генерала и не нравился тон. Не нравились глаза и лицо. И — пальцы, нервно барабанящие по тому самому ларцу. По ящичку с серебряной отделкой (да что же это за талисман, черт возьми?!)… Таманцев — и нервы?! Час с небольшим назад, когда решалась судьба путча и выяснялось, кто засевшая в штабе крыса — тогда он оставался спокоен и холоден как лед. Что же стряслось, пока подполковник «парил в воздусях»? Всего лишь загадочно умер Сирин, в чем генерал, похоже, пытается обвинить начальника Отдела?
Гамаюн спросил прямо, в лоб, официальным тоном и на «вы»:
— Вы обвиняете меня в преступной небрежности, товарищ генерал-майор? Или в преднамеренном отравлении арестованного?
Таманцев глядел на него с тяжелым прищуром.
— А ты не ершись. Лучше посмотри сюда…
Генеральский палец незаметным касанием надавил какую-то выпуклость на серебряной отделке ящичка. Ларчик оказался с секретом, но открывался просто. Правда, несколько неожиданно — массивная крышка осталась на месте, а торцевая стенка разломилась пополам и на правую ладонь генерала резко выскочил некий предмет, тоже отделанный серебром.
— Вот, подарили бывшие потенциальные противники, а ныне союзники в контртеррористических и прочих операциях, — сказал генерал без всякого выражения. — Капсюльный кольт тысяча восемьсот какого-то года — точная копия. Только чуть переделан под патроны нынешнего сорок пятого калибра… Нравится?
Восьмидюймовый ствол заокеанского подарка был направлен на Гамаюна. Прямо в лоб.
2
«Двадцать лет спустя, — подумал Гамаюн. — Как в романе — в том, где постаревшие мушкетеры оказались по разную сторону баррикад и скрестили шпаги».
Двадцать лет спустя…
А когда-то, двадцать лет назад, капитан Таманцев так же сидел со своим земляком-кубанцем лейтенантом Гамаюном. Здесь, на Девятке. И говорили они о другом. Таманцев клялся, что все равно прорвется из этой дыры наверх, и опять будет писать рапорт в академию — плевать, что нет руки в верхах и протекции. А Гамаюн… Он сейчас и сам не помнил, что думал и говорил тогда — год назад закончивший училище лейтенант.
Таманцев добился своего — шел наверх медленно, но уверенно. А Гамаюна жизнь бросала по синусоиде — то вверх, то вниз…
Очередное падение случилось три года назад — когда подполковник, миротворствуя, в результате красивой контрразведывательной операции взял шестерых вооруженных бандитов — и тут же расстрелял после короткого допроса. Бандиты оказались не простые, с политической окраской — поднялся до небес вой о превышении полномочий и отзыве мандата миротворцев. (Хотя программа бандюков была незамысловата: перебить всех русских, и всех абхазов, и все иные нацменьшинства и, заодно уж, половину грузин — как сочувствующих врагам нации… Но — политические!)
Два года в Чечне мало исправили положение. Ни Москва, ни Питер не светили, не говоря уже о загранице — и Гамаюн ухватился за предложение ехать на Девятку. Тем более когда узнал, что здесь опять Таманцев — генерал-майором…
Но прежние отношения старых друзей не вернулись…
3
— Ты посмотри, Леша, как интересно все получается. Куда не кинь — все на тебе сходится. Десять лет тебя на Девятке не было — и вдруг возвращаешься. И с твоим именно появлением вся свистопляска начинается. Не с моим, и не с Сиринбаева приездом. Случались ведь и раньше пробные включения «двойки». Все режимы пусть не разом, но прокатывали. А теперь назвали на большой Прогон шишек, своих и закордонных — бабах! — и все мы у черта в заднице, причем в каких временах этот черт шляется — неизвестно. Но что интересно: все большие люди, чью безопасность подполковник Гамаюн обеспечивать прибыл — тю-тю! За стеклом остались — не докричаться, не достучаться. А подполковник — вот он, передо мной сидит, живой-невредимый. Совпадение?
«Я тебе не мальчик, чтобы на мне такие подходы пробовать», — зло подумал Гамаюн. Прием, действительно, старый как мир: обвиняй подследственного в чем-то крупном, чего он заведомо не совершал — глядишь, расколется или проговориться о реальных грешках. Все так… Но… Совсем не нравились Гамаюну глаза Таманцева.
Недаром ведь следователи садятся спиной к свету или слепят допрашиваемых лампами — голос и вазомоторику можно научиться хорошо контролировать, а вот глаза выдают фальшь. Игры и бутафории сейчас в глазах Таманцева не было. Было что-то другое. Словно он действительно верил в то, что говорил. Если так — дело плохо. Путч, отключение, измена в штабе — и все эмоции внутри, ничего наружу… Крыша поехала у генерала? Или тот же симптомчик, что прорезался у Гамаюна перед самым явлением Гриши Зорина с автоматом наперевес? Нет, не нравилось все это Гамаюну — особенно в сочетании с дулом сорок пятого калибра, до сих пор направленным в его сторону. А для силовых решений позиция аховая — через широченный стол с нужной быстротой генерала не достанешь; можно, конечно, резким нырком уйти от первого выстрела — но пуль останется в барабане четыре — долго в догонялки с ними не поиграешь…
Генерал продолжил, задав неожиданный вопрос:
— Слушай, ты наркотой, часом, не балуешься? А то тут мне Кремер документик передал — посмеяться. На двадцати трех страницах один мудрила мысль доказывает: дескать, весь мир есть совокупность наших ощущений. А поскольку стал он, мир, вокруг Девятки явно бредовым и нереальным — стало быть, пребываем мы в чьем-то бреду, скорей всего наркотическом. Закумарил, сука, и сны видит — а мы все это дерьмо расхлебывай… Одно неясно: почему в этом сне-бреде все на пользу товарищу Гамаюну идет, а? Кем ты сюда приехал — разведенным опальным подполковником, которому два года уже третью звезду задерживают. А сейчас? Карахар, гроза Великой Степи! Второй человек на Девятке, хоть есть и постарше званиями… Или первый? Женился, опять же, на самой красивой женщине в городке. Что скажешь?
Не-е-т, Таманцев не спятил… Глаза генерала смотрели цепко и трезво. Что-то он сказал сейчас важное во всей этой словесной шелухе, и ждал на это «что-то» реакции — но Гамаюн не мог понять, на что.
— Вот как… — протянул подполковник, не пытаясь замаскировать издевку. — Значит, раньше у нас три версии имелось: мы в прошлом, мы в неимоверно далеком будущем, и мы не пойми в каком параллельном мире… Теперь, для полноты, четвертая появилась: вся Девятка имеет место в затаенных мечтах подполковника Гамаюна. Замечательно… Какой вариант выберете, товарищ генерал-майор? Может, подсказочку попросите? Пятьдесят на пятьдесят? Или умному другу за советом позвоните?
— А ты не хами, Леша, — сказал Таманцев. Очень устало сказал.
Положил револьвер на стол, брезгливо оттолкнул рукой. Провел ладонью по лицу. Посмотрел на Гамаюна — и во взгляде не осталось ничего, кроме тоски. Таким подполковник видел Таманцева лишь один раз — сразу после Прогона.
Генерал снова заговорил. Голос был никакой:
— Час назад твоя «кувшинная четверка» напала на Школу. Охрана вырезана без выстрела. Потом — ушли в степь.
Через периметр. Из степи их встречали — часовые с трех вышек перебиты, сопротивлялся только один… Ушли — и как растаяли. Вертушки сейчас за видимостью, связи нет — но номер дохлый. Если сразу не засекли — есть где-то нора, до ночи отсидятся…
— Что с Миленой? — спросил Карахар. С трудом.
— Утащили с собой. Надеюсь — живой.
Милена была единственной дочерью генерала Таманцева.
4
Хотелось бросить всё и поднять всех — и повести в степь, и охватить широченной дугой все прилегающие к озеру окрестности, и стянуть этот гигантский невод к Девятке… Бесполезно. Нет стольких людей — даже если погнать на убой черпаков. Нет техники. Темнеет — и через час все преимущества в скорости и огневой мощи не будут значить ничего. А за ночь похитители могут отмахать верхами столько… В сторону гор, например. А слепой поиск в ущельях и лесах предгорий — дело безнадежное, будь даже у них втрое больше вертушек и бензина к ним… Значит, поиск будет зрячим. Ниточка найдется. Весть о взятой жене Карахара степной телеграф разнесет быстро…
К словам генерала он стал прислушиваться с середины фразы:
— …деталь: все четверо были в нашей форме. И твои ребята у Школы подпустили их на расстояние удара ножом. Если допустить, что Сирина подставили как козла отпущения, а потом быстро ликвидировали — то кто, скажи на милость, мог все это организовать? Кто, кроме тебя? Вся информация была у двух человек. У меня и тебя. В себе я уверен. И кто у нас остается методом исключения?
— К чему мы тогда разговоры разговариваем? — мрачно спросил Гамаюн. — Зови Кремера, пусть колет «правдодел». Потому как спецов по «конвейеру» у нас нет… А слишком грубо со мной нельзя — вдруг шока не выдержу. Сдохну и не расскажу, зачем жену сам у себя украл…
