Эрин Боуман - Замерзший (ЛП)
- Что ты де’аешь здесь?
В дверях стоит фигура. Я прищуриваюсь и узнаю в ней парня, который до этого задел Бруно, жалуясь на две работы. Его руки по локоть в крови.
- Я мог бы спросить у тебя то же самое. Разве ты не должен охотиться?
Он фыркает.
- Мы с Паком завалили оленя. Я ‘аспотрошил его. Он пошел за мелкой дичью.
- Но не ты?
Парень пожимает плечами и молча проходит мимо меня, попутно беря небольшую книгу из щели между подоконником и стеной.
- Немного темновато для чтения, ты так не думаешь?
- Я читаю, когда мне п’едоставляется возможность и сейчас именно тот момент, когда я могу это сделать. Ниже читать не позволяется.
- Титус не...
- Нет. Моя ма меня научила, потому что ее ма научила ее, и так далее и так далее, потому что кто-то когда-то умел, только этого человека уже давно нет. - Он проводит ладонью по обложке. - Мне действительно не нужно читать больше — я уже получил все эти знания — но мне н’авится п’иходить сюда по ночам и из-за чего я ‘ано п’ек’ащаю охотится, только чтобы п’ийти сюда. Так я не забываю.
- Не забываешь, как читать? - спрашиваю я, потому что я не думаю, что это то знание, которое можно забыть, когда не в состоянии тренировать его.
- Нет, - говорит он, косясь на меня. - Я не хочу забывать то, что в них написано. Это дневник. Какой-то девушки. Она пишет о том, что она видит каждую ночь, во сне: ми’, больше Бу’га, с го’ами и океанами, и землями. Там, где нет никаких войн. Где ме’твых хоронят на кладбищах и где люди гуляют д’уг с д’угом, а их дети к’утятся под ногами. Она видит это все, когда взби’ается на Стену. Ей снится это каждую ночь. - Он смотрит на дневник в своих руках. - Я хотел бы поблагода’ить ее. Она де’жит меня в зд’авом уме. Каждый день мне п‘иходится возв’ащаться назад и я знаю, что это дневник находится здесь, и я смогу ве’нуться и заново пе’ежить ее сны.
- Почему ты говоришь мне все это?
Он на мгновение кривится.
- Жнец ты или нет, но ты оттуда. Ее сны были ‘еальностью, не так ли? Ты видел все это.
- Да, - отвечаю я, хотя мир за Стеной Бурга далеко не такой мирный, как в дневнике сновидений. - Ты тоже можешь его увидеть. Если перелезешь.
- Я пытался однажды сделать лестницу, - говорит он, качая головой, - но Титус п’ознал п’о это, унюхал и до без чувств избил мою ма. Так что я сделал кое-что поменьше, что легче сп’ятать. Отпилил ‘учку сломанных вил — их зубцы сгибались так сильно, что они могли бы быть более полезны для стягивания чего-либо, чем для ‘аз’ыхления сена — и я п’ивязал к ней ве’евку. С хо'ошим б’оском я мог бы, наве’ное, зацепиться за ве’хнюю часть Стены и подняться, но мне... Мне ст’емно.
- Мы, может быть, скоро уйдем, - говорю я ему. - Ты бы мог пойти с нами.
- Да. Возможно. - Но его голос не звучит убежденным.
- Мы также можем остаться, в зависимости от того, что мы найдем в «Комнате Свистов и Жужжаний». В любом случае я предлагаю тебе остаться с нами. Ты ничем не обязан Титусу.
Он рассеянно проводит рукой по корешку дневника. Вздохнув, я хватаю мешок, лежащий у меня в ногах, и направляюсь к двери. Я потратил впустую слишком много времени.
- Как тебя звать? - окликает он меня.
- Грей.
- Я Блейк, но все зовут меня Блик*.
- Почему так?
- Потому что я все в’емя недовольный. Потому что я ненавижу Бу’г и эти тоннели, и свою ‘аботу, и свою жизнь. - Я начинаю размышлять, что имя действительно подходит ему, когда он добавляет: - Но я не понимаю п’ичем тут уныние и без’адостность, когда желаешь чего-то лучшего. Надеешься на что-то хо’ошее.
Я быстро ему улыбаюсь и выныриваю наружу, избегая идти по переулку. Прежде чем толкнуть дверь в подвал, я делаю глубокий вдох. Ветер гуляет по земле, поднимая снег, закручивая его и бросая. Снежинки танцуют, пока ветер не стихает, а затем город становится неподвижным, как памятник. Только лунный свет и облака, и каркасы зданий.
Я думаю о Блике и дневнике, о том, что эти маленькие слова, написанные там, совершенно незнакомым человеком содержат в себе то, что внушило ему надежду, когда остальные не видят ничего, кроме своего негатива. Столько силы в этих словах. Столько сил в этих снах.
И я спускаюсь по лестнице, выключая за собой мир.
*Прим. переводчика: Bleak (анг.) - унылый, безрадостный, суровый, мрачный, печальный, тусклый
ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
БРУНО С КАЗОМ ВЫВОРАЧИВАЮТ мой вещевой мешок на стол Титуса, чтобы покопаться в его содержимом. Они ворчат, тыкают пальцами и бормочут, задавая вопросы друг другу. Титус, в конце концов, кивает своим людям, и они запихивают содержимое обратно в мешок. Бруно поворачивается ко мне и начинает досматривать меня, похлопывая мою рубашку и штаны. Он проверяет каждый карман, но не догадывается снять с меня ботинки.
- Мальчик завт’а пе’вым делом займется две’ью, - говорит Титус. – Сейчас же, Б’уно убе’и этого Жнеца с моих глаз.
- Подожди. Я сначала хочу увидеть Бри.
- Ты здесь, и ты не медлил. Ее не т’огали.
- Я бы все таки хотел убедиться в этом.
- Ах, - сказал Титус, лукаво улыбаясь. - Может ты таким об’азом хочешь ее сам пот'огать?
Моя челюсть сжимается.
- Пусти меня к ней или Клиппер не откроет дверь.
- Возможно, я также должен дать тебе несколько одеял, - глумится Титус. - Чтобы ты смог пожить в ‘оскоши.
- Сейчас же!
Он взрывается смехом.
- Тебя так легко разозлить, Жнец.
Я ненавижу, когда он меня так называет, будучи ассоциированным с Франком и его Орденом, с людьми, которые разрушили всю мою жизнь. Я задаюсь вопросом: то же ли ощущает Джексон, когда мы называем его Копией.
- Дай ему еще пять минут с девкой, - говорит Титус Бруно. Пальцы сжимаются на моем локте и меня тащат из комнаты. Когда мы приходим к двери Бри, Бруно улыбается.
- Развлекайся. Я поста’аюсь не подслушивать.
Я прохожу мимо него. Бри сидит в дальнем углу комнаты, но когда дверь захлопываются за мной, она немедленно поглощается тьмой. С тем же успехом я мог бы быть слепым - настолько мне ничего не видно.
- Бри?
- Здесь, - говорит она. - Я здесь. И она повторяет эти слова, взывая ко мне, в то время как я ползу сквозь тьму навстречу ее голосу. Мои руки находят ее колени, и я сажусь рядом с ней, спиной к стене. Она справа от меня, но я все еще ее не вижу. Мы потеряны в море мрака, блуждающие во тьме.
- Почему у тебя не горит свеча? - спрашиваю я.
- Она сгорела. Они не принесли другую.
- Они кормили тебя?
- Да.
- А ванная комната. Они позволяли тебе ее посещать?
- Дважды в день, после еды.
Пауза. Тишина, за исключением моего пульса, стучащего в моих ушах.
- И однажды приходили несколько медсестер, - добавляет она. - Сняли с меня мою одежду и осмотрели меня.
- Они причиняли тебе боль?
Очередная пауза.
- Бри они причиняли тебе боль?
- Нет, - она огрызается. - Они только потыкали меня как скот и ушли.
- А сейчас?
- А сейчас ничего, Грей. Это все. Я и эти стены. Тьма. Мои глаза жжет каждый раз, когда они открывают ту дверь. Как это случилось? Как мы застряли здесь?
- Я работаю над этим.
Я рассказываю ей про «Комнату Свистов и Жужжаний», и веру Титуса в то, что его люди смогут сбежать с Бурга через неё. Про сделку, которую я заключил, и про то, что Титус согласился освободить нас, как только Клиппер откроет дверь.
- Это звучит слишком легко, - говорит она. Я не вижу ее лица, но уверен, что на нем выражено сомнение с упрямейшим, сердитым взглядом, обрамленным нахмуренными бровями.
- Почему они держат тебя отдельно от нас?
Она фыркает.
- Если бы я знала, я бы что-нибудь с этим сделала.
Тьма настолько непроглядная, что у меня начинается головокружение. Если бы не пол подо мной, я бы не знал в какой стороне верх.
- Грей? - говорит она, и в ее голосе слышится дрожь, которую я никогда до этого не слышал. - А что, если мы на самом деле не выкарабкаемся из этого? Что если Титус не держит слова, что если это будет так, и мы застряли здесь? Мне не хочется думать в таком ракурсе. Я продолжаю повторять себе, что так не будет. Но у меня ужасное ощущение, что... - я чувствую, как ее плечи начинают трястись рядом со мной. Она делает глубокий вдох. Другой. - Я боюсь, что на этот раз, это выше наших сил. Я никогда не чувствовала такого рода сомнения. Ни разу. Но потом, ребята, они закрывают меня без вас, и я остаюсь одна, окруженная этими стенами и мраком, с этими безнадежными мыслями, которые не перестают кружиться в моей голове. Неважно, насколько сильно я стараюсь заставить их замолчать, они просто становятся все громче и громче, и...
Я нахожу ее. Ее руки огрубели, также как и у меня. Они покрыты мозолями от работы ножом и от метания копья, но все такие же нежные. Тонкие. Небольшие. Я сжимаю ее ладонь, и из нее прорываются рыдания.
- Бри?
Но ее голова уже уперлась мою грудь. Она плачет, выливая на меня ручей безудержных, беззастенчивых слез. Я ничего не говорю, потому что знаю, что ей не нужны слова. Она не ищет успокоения или не ждет обещания от меня, что все будет хорошо. Ей просто нужно, чтобы я был здесь. Рядом с ней. Сидел. Что бы одна рука держала ее за руку, а вторая обнимала. Это все, что ей нужно и все, что она хочет.
