Татьяна Апраксина - Мир не меч
– Ты сейчас куда? – также зная ответ заранее, спросил Ян.
– На работу, – ответил Мишка. – Посмотрю на свой склад, построю кладовщиков – и спать. Завтра же дежурить.
Все это были слова, пустые и совершенно ненужные, известные заранее. Работал Михаил начальником маленького склада, должность его была чистейшей синекурой – раз в неделю сверить с «1С» наличие товара, подписать несколько бумаг – и все. Платили за это чистые копейки, зато свободно отпускали в любой момент и на любой срок. Сам Ян устроился ничуть не хуже – охранял, если можно было так назвать отсидку с книжкой в руках на стуле – магазин автозапчастей через дорогу от своего дома. Магазин по неизвестной прихоти владельцев был круглосуточным, что в городишке ближнего Подмосковья было никому и ни зачем не нужно, так что половину суток из положенной смены Ян читал книжку, а половину – попросту спал или играл на том древнем подобии компьютера, которое стояло в магазине, в простенькие игры. Еще на тот компьютер он поставил свой модем (по древности сравнимый с самим компьютером) и иногда ночью залезал в Интернет, почитывая статьи и форумы. Платили за такую работу целых сто долларов, что Яна вполне устраивало – на питание на работе и интернет-карточки вполне хватало. Работа окупала себя и не отнимала никаких сил.
Ян проводил Мишку до метро, отсалютовал на прощание – правая рука вскидывается вверх, ладонь на уровне плеча, неизвестно откуда взявшийся и вросший в него жест, и пошел созерцать ларьки вокруг Кузьминок. Закупил две упаковки табака «Амфора», несколько упаковок смеси сухофруктов и орехов, лакомство для собаки и отправился на автобус.
Собака была в его жизни совершенно ненужной и совершенно лишней, но избавляться от нее Ян не хотел. Попросту – не мог. Здоровенная желтая псина, впоследствии оказавшаяся бульмастиффом, налетела на него на улице, бросилась в лицо, и прежде чем он успел ударить ее по голове привычным и отработанным жестом… так били варгов … прошлась по его лицу горячим мягким языком. От замаха уверенно ушла и повторила свой наскок – и вновь язык прогулялся по его щеке.
– Что ж ты, дура, такая ласковая? – вопросил животину Ян. Потом увидел перегрызенный брезентовый поводок и все понял. – Завели игрушку, уроды… поиграли – выбросили.
Завели и выдрессировали, как оказалось впоследствии. Примерно трехгодовалая совершенно здоровая псина была выучена и по ОКД, и по ЗКС, слушалась Яна безоговорочно и в доме была почти незаметна… только когда Ян возвращался, сметала его с ног и каждый раз прикладывала спиной о дверь, прыгая и ставя ему лапы на плечи. А к посторонним была равнодушно-настороженна и никогда больше не бросалась ни к кому с такой вот невинной радостью. Проблемы выгула Ян решил довольно просто, очаровав мимоходом соседку – старую деву, которая при виде мускулистой фигуры Яна каждый раз млела, розовела и кокетливо поправляла пережженные химией волосы. Соседку псина слушалась на прогулке безупречно, но, судя по всему, считала за предмет мебели, так как никогда не пыталась ни играть с ней, ни просто облизать. Прогулки же с Яном были для бульмастиффши, окрещенной без особого изыска Рыжей, праздником. Они бегали вместе по нескольку километров, ходили купаться на карьер или попросту прыгали – вдвоем – через барьеры, отнимали друг у друга палку или специальную игрушку, возились на траве или снегу… В общем-то маловыразительная мастиффья морда при этом отображала миллион оттенков счастья.
Собаку Ян любил. Лишней она была, даже несмотря на то, что было ее кому выгуливать и покормить, если он вдруг пропадал. Случись с ним что – куда ее девать? Кому отдадут? Но уже несколько раз была возможность пристроить ее в действительно хорошие руки – и каждый раз Ян отказывался, не то в шутку, не то всерьез завещая ее тем, кто предлагал забрать. «Вот случись что – забирай. А пока пусть поживет со мной…»
Псина опять встретила его буйным натиском, подвывая от радости и все время пытаясь лизнуть в лицо.
– Гулять пойдем, а, Рыжая? Гулять пойдем? – спросил ее Ян, с усилием нажимая на холку и отворачиваясь от длинного розового с серым пятнышком языка. Рыжая отозвалась очередной серией восторженного полулая-полувизга. – А купаться пойдем? Пойдем купаться?
Слова этого Рыжая не знала, но на всякое хозяйское предложение отзывалась согласием.
Идти до карьера было около получаса шагом, но Ян прицепил собаку на поводок, и они отправились бегом, остановившись только на входе в лес. Сосновый лес, росший на крутых холмах вокруг бывшего песчаного карьера, был еще совсем сырым, под ногами чавкала полусгнившая хвоя, но все же тут было хорошо. Чисто тут было, не то что в городе. Ян отпустил собаку, лег на землю возле знакомых уже сосен, закрыл глаза, позволяя силе леса и земли течь через себя, вымывать все лишнее и ненужное ему.
…темные тоннели канализации, липкая едкая плесень на стенах, стук поезда в отдалении, а перед ним – бесформенная бурая тварь, плюющаяся ядом, и одной рукой нужно держать прозрачный щиток, чтобы яд не попал на него, другой – пытаться попасть в крошечные глазки твари острым алюминиевым стержнем… потому что в это можно выпустить десяток пуль, но не попасть в крошечный нервный центр позади скопления черных поблескивающих глазок, а разрывные кончились еще на прошлом уровне…
…пронзительный вой, проникающий через наушники, заставляющий падать на колени и скручиваться в беспомощный клубок-зародыш… За углом – очередной мутант, только на этот раз новый и незнакомый еще, и нужно не только убить его – понять как, суметь убить, – но и принести с собой на базу… и нужно подняться через лишающий сил визг, на подгибающихся коленях дойти до стены, распластаться по ней и выглянуть на краткий миг, чтобы оценить, что представляет собой враг…
Где-то через полчаса его совсем отпустило. Приятная тяжелая слабость, от которой один только шаг до ощущения силы во всем теле, наполнила его. Медленно и с удовольствием Ян поднялся, свистнул Рыжую, мирно грызущую какое-то бревнышко неподалеку. Удивительная собака – она ни разу не помешала его упражнениям.
На карьере, разумеется, никого не было, только в отдалении маячил рыбак с удочкой. Заплыв в мае, когда кое-где в тенистых уголках на воде лежал еще лед, был развлечением не для слабонервных. Слабонервным Ян не был, а для Рыжей, кажется, температура воды вообще не имела значения – ныряла она и зимой в прорубь, и в ноябре лихо рассекала по глади карьера, ломая первый ледок. Приблизительно два километра они отмахали рядом, потом Рыжая нашла себе занятие – охотиться за уткой, неизвестно что забывшей здесь, а Ян еще пару раз пересек карьер.
Выйдя на берег, он сделал несколько упражнений, чтобы согреться и обсохнуть, влез в одежду, посмотрел в небо. Небо было блеклое, наполовину затянутое тучами, но кое-где в просветах виднелась чистая голубизна. Прибежала Рыжая, испачкав ему мокрым песком штаны, тоже уставилась в небо, недоумевая, что там забыл хозяин. Ян потянулся, усмехнулся небу.
– Ну а я опять живой…
Наклонился к собаке, опрокинул ее на песок и хорошенько извалял в отместку за испачканные штаны.
– Живой я, Рыжая, как ты думаешь? Живой?..
12
Я дочитываю последнюю страницу распечатки и передаю ее Кире, который сидит сзади и расчесывает гребнем мои волосы.
– Ерунда какая-то, – говорит он, пробежав глазами по странице. – И из-за этого мы…
– Написано-то неплохо. Нормальная такая жизнь на второй-третьей вуали.
– На третьей вуали нет никаких монстров. Тоже мне «чумные крысы размножаются в канализации», «желтая» пресса навсегда. Дешевая фантастика, – ворчит Кира.
– Знаешь, от наших зачисток-то несильно отличается.
– Может быть. Но написано все это глупой сентиментальной девицей лет восемнадцати от роду. Такое вторичное пережевывание уже прочитанного вперемешку с эротическими снами. – Оказывается, Кира еще и весьма ядовитый литературный критик. – И ради этой херни, прости, Тэри, погиб Лик?!
– Он считал это очень важным, Кира, поймешь ты или нет? – Я начинаю заводиться.
Текст, конечно, написан так себе – но ценность его измеряется отнюдь не новизной образов и обаянием персонажей. Цена ему – жизнь одного из Смотрителей, и уже поэтому я не могу выбросить распечатку к псам или забыть в нашей квартире. Кто писал и распечатывал эту главу из какого-то романа, издали ли книгу или она была погребена в столе автора – мы не знаем. И узнать вряд ли сумеем. Лик погиб. Где он раскопал рукопись и почему считал ее важной? Я угадала – это след? Или есть еще какой-то смысл?
Автор, автор… дело должно быть в авторе. В каждом предмете, в каждом тексте остаются следы хозяина. Здесь, конечно, не все так просто, как давеча на третьей завесе с кольцом вампира. Носитель памяти, принтер, бумага – вовсе не те вещи, на которых остаются четкие отпечатки личности. Но все же, все же…
