Эл Робертсон - Взломанные небеса
– Папа…
Тот посмотрел сыну в лицо. Джек видел, что отец собирается с силами – и ему трудно.
– Ей было бы очень нелегко пережить твое предательство. Ты не представляешь, как ей было тяжело, когда астероид ударил в Луну. Мама так разозлилась на Тотальность за обман Сандала.
– Папа, это не имеет отношения к делу.
– Мама никогда не могла понять, отчего ты несчастлив, воюя с этими негодяями, отчего не примешь с радостью волю Сумрака. И если бы она обнаружила, что ты убежал от борьбы, предал все, что было ей дорого…
– Папа, ты говоришь о фетче как о живом человеке. Но фетч – не мама. Он всего лишь воспоминания. Самые лучшие, какие есть. Но ведь они – не мама.
Произнося это, Джек вспомнил свои чувства при встрече с фетчем Андреа. И подумал, что не верит своим словам.
– Думаешь, я не понимаю? – вздохнул отец. – Я встретился с ней тридцать два года назад. Мы поженились тридцать лет назад и с тех пор проводили вместе почти каждый день вплоть до ее кончины.
– Прости, папа, я не хотел…
– Я просыпаюсь, зову ее, мы разговариваем, я в сети смотрю какое-нибудь шоу Зари, потом мы обсуждаем его. Или я вожусь на кухне, как сейчас, и она со мной, и я понимаю, что это не она. Джек, я очень хорошо понимаю. Но это то, что было лучшим в ней. Поэтому я хорошо обращаюсь с ней, позволяю свободу, не загоняю в такой возраст, какой мне нравится больше. Я забочусь о ней, как заботился о живой.
– Это однобокий взгляд. Папа, послушай…
– Хорошо, ты увидишься с ней. И что потом? Через два-три месяца паяц заберет твое тело. То есть ее сын воскрес, вернулся – и умрет снова. И на этот раз ты ведь умрешь совсем, так?
– Да. Фист получит полные права на все функции моего сознания. Он завладеет моими знаниями и воспоминаниями. В общем, всем тем, что копируют на Гробовые Драйвы, чтобы делать фетч. Потому ничего и не скопируют. И я умру.
– И маме придется снова оплакивать тебя? В тот раз ей было так плохо. Пусть она всего лишь программа. Но ей было тяжело. Я видел, как она мучилась. Тогда я полюбил ее снова. Пусть она не твоя мать, но она любит тебя, как мать. Она потеряла тебя однажды – как героя. Второй раз она потеряет тебя как…
– Давай, папа, не стесняйся, говори.
– Ты думаешь, я скажу «как труса»? Нет, трусом я никогда тебя не назову. Я хорошо знаю тебя. Не сомневаюсь, у тебя были свои причины. Но ты не подумал ни о нас, ни о своем долге перед Пантеоном. Ты подвел меня, свою мать и богов. Прости, сын. Но уже слишком поздно. Ты свой выбор уже сделал.
– В Пантеоне – преступники! Кто-то из богов поставлял контрабандой «пот» через «Царь-пантеру»! А его прислужники убивали, чтобы замести следы.
– Кажется, мы про это уже говорили. Ты уверял меня, что тебя из-за этого и услали на войну, а вовсе не из-за того, что у тебя светлая голова. Не из-за того, что кому-то надо жертвовать собой ради всех. Я знаю все про твою паранойю. Но даже если ты и прав – посмотри, сколько добра сделал Пантеон! Боги видят намного дальше нас. Они нужны нам.
– Ты ошибаешься. Я видел, как живет Тотальность. Насколько там свободнее. Господи боже, папа, там люди могут по-настоящему владеть вещами! Там не нужны лицензии на все подряд! Папа, Тотальность – наше будущее.
– Что за чушь! Тотальность сбросила астероид на Луну, убила там ребятишек! И посмотри, что эти мерзавцы сделали с Сандалом! Беда сломала его. Да и Королевство тоже. Он старается не показывать, но ведь он стал тенью себя прежнего. Враги захватили все его добро от Марса до Луны. Скоро они придут и за остальным. И все погубят тоже.
– Папа, это все пропаганда. Тотальность утверждает, что она непричастна к трагедии на Луне. И это не ложь. Все системы безопасности и заводы Королевства, транспортная инфраструктура Сандала, фабрики еды и лекарств, которыми заправляли Близнецы, войска Розы – Тотальность не захватила, а освободила их! Тотальность сделала их эффективнее и свободнее.
– Чушь! Нам необходима власть Пантеона. Только глянь на Землю, на то, что от нее осталось, и вспомни, сколько глупостей мы натворили, прежде чем отдали богам власть над нами. А посмотрел бы ты, что делается на прежней штаб-квартире Сумрака! Да уж, освобождение. Но я больше не хочу про это. Я пригласил тебя в дом, говорил с тобой. Больше я ничего не должен тебе.
– Мне жаль, что я расстроил тебя.
– Жаль? Тебе?! Да ты и не думал жалеть. Когда я потерял твою мать, у меня остался ее фетч, чтобы утешить меня. После тебя у меня не останется ничего. Ничего.
– Папа, я поступил правильно!
– А я сказал, что не верю тебе. Пожалуйста, уйди.
– Папа…
– Ты явился сюда, расстроил меня, и я даже не могу поделиться с твоей матерью! Уходи!
Джек вышел. Охваченный воспоминаниями, он задержался в коридоре. А на кухне заплакал отец. Страшно было слышать эти тихие, одинокие рыдания… Джек осторожно притворил за собой дверь, словно уходя с похорон. Лампы Хребта лили равнодушный свет. Примирения уже не будет. И прошлое изменилось. Старые воспоминания ушли навсегда. Вместо памяти об уютном, спокойном детстве осталась мертвая безразличная пустота. Джеку захотелось, чтобы вместо сердца у него был комок молчаливых холодных чисел, составляющих сердцевину злобной мелкой душонки паяца.
Глава 16
Погруженный в тягостные раздумья, Джек брел бесцельно по улице. Мимо спешили по своим делам одетые в лохмотья люди, надежно укрывшись от реальности сетевой скорлупой. Дома вокруг тоже были неопрятными, недоделанными. На многих работали машины, перекраивая мир вокруг, – будто смотришь сон робота о рождении из механического чрева. Огни Хребта померкли. Вечерело. Джек вышел на небольшую площадь, окруженную зданиями, которые выглядели так, словно их собрали из сломанных системных плат. Ее рассекал железный виадук со станцией на нем. С громким лязганьем остановился поезд. Звук был такой, будто ребенок трясет камешек в жестяной банке. Вагоны зеленые – значит, Кольцевая линия. Она опоясывает весь огромный цилиндр Дока.
В детстве Джек любил купить билет и весь день кататься по Кольцевой, считая проносящиеся мили. Раз за разом он объезжал весь свой мир, совершая самое долгое путешествие на колесах, возможное в человеческом мире.
Порыв холодного ветра вернул Джека к реальности. Он почувствовал себя вымотанным вконец. В вагоне тепло и сухо. И можно поспать. Джек пошел к станции.
В голове тихо щелкнуло.
«До чего же здорово вылезти наружу! – объявил Фист. – Как прошла встреча с предками, нормально? Нет? Что ж, неудивительно!»
Джек слишком устал, чтобы пререкаться с паяцем.
«Эй, а у нас тут письмецо от того мякиша! Надо же, хоть кому-то ты не опротивел. Хочешь чуточку любви от Тотальности?»
