Джеймс Дашнер - БЕГУЩИЙ В ЛАБИРИНТЕ
Он глубоко вздохнул, казалось даже, что чем дольше он говорил, тем больший прилив сил ощущал.
— И это было только начало. Потом он стал свидетелем того, как я махнул рукой на Алби и оставил его умирать. А я ведь ветеран, с опытом и со знаниями, так что, когда Томас увидел, что я сдался, он тоже должен был бы сдаться. А он — нет. Только подумайте, сколько сил и воли ему стоило поднять Алби на стену, дюйм за дюймом! Нет, это, на фиг, шизуха полная.
— Но это ещё не всё, — продолжал Минхо. — Появились гриверы. Я сказал Томасу, что мы должны разделиться. И пошёл накручивать круги, бегать по специальным маршрутам — мы их отработали на случай погони. А Томас, которому полагалось напустить в штаны, взял на себя контроль над ситуацией, отказался подчиняться физическим законам и задвинул Алби на стенку. После этого отвлёк гривера на себя, выиграл поединок с ним, нашёл...
— Да знаем, знаем! — вмешался Гэлли. — Этому шенку Томми просто дико везёт.
— Нет, безмозглый ублюдок, ни хрена ты не знаешь! — налетел на него Минхо. — Я здесь два года, а ничего подобного не видел! Повторяю специально для лохов: ничего подобного не видел! — Минхо замолк и потёр глаза, мыча от досады.
Томас только сейчас обнаружил, что сидит с разинутым ртом. Его душили самые разные эмоции: тут были и признательность Минхо за то, что тот горой стоял за него, Томаса, и негодование на Гэлли за его постоянную враждебность, и страх в ожидании окончательного решения Стражей.
— Гэлли, — сказал Минхо, немного успокоившись. — Ты всего лишь размазня и трус, ты никогда не просил и не пытался стать Бегуном. Какое ты имеешь право говорить о вещах, в которых ни шиша не смыслишь? Так что сиди и молчи в тряпочку.
Гэлли опять подскочил, пылая от ярости:
— Ещё одно слово — и я сломаю твою жалкую шею прямо здесь, на глазах у всех! — брызгая слюной, заорал он.
Минхо только расхохотался, потом поднял руку и, припечатав раскрытую ладонь к физиономии Гэлли, с силой толкнул его. Томас привстал, увидев, как приютель рухнул на свой стул. Шаткая мебель перевернулась, грянула о пол и разломилась на две половины. Гэлли растянулся на полу, затем ему с большим трудом удалось встать на карачки. Минхо шагнул к нему и, упершись подошвой ботинка в зад своего противника, послал того обратно плашмя на пол.
Томас плюхнулся на свой стул в полном ошеломлении.
— Попомни моё слово, Гэлли, — ощерившись, процедил Минхо, — если ты ещё хоть раз посмеешь мне угрожать, да даже если вообще когда-нибудь заговоришь со мной — это твоей шее несдобровать! Сломаю, на фиг, как только разделаюсь сначала с твоими погаными конечностями!
Ньют и Уинстон уже были на ногах и схватили Минхо, прежде чем Томас успел разобраться, что происходит. Они оттащили Бегуна от Гэлли. Тот тем временем поднялся с пола. Его лицо превратилось в багровую маску бешенства, но он не бросился на Минхо, только стоял, грудь навыкат, и хрипло, надсадно дышал.
Наконец Гэлли сделал несколько запинающихся шагов назад, по направлению к выходу из помещения, бросая по сторонам пылающие от ярости и ненависти взгляды. Томасу пришла в голову мрачная мысль, что Гэлли сейчас похож на преступника, совершившего убийство. А тот с отведённой за спину рукой пятился к выходу, нащупывая дверную ручку.
— Всё теперь изменилось, — выговорил он, сплёвывая на пол. — Тебе не стоило этого делать, Минхо. Не стоило. — И перевёл безумный взгляд на Ньюта. — Я знаю, ты меня ненавидишь, всегда ненавидел. Тебя надо бы подвергнуть Изгнанию за неспособность управлять этой группой. Ты просто стыдобище, и все вы здесь не лучше. Но теперь всё будет по-другому, уж я вам это гарантирую.
У Томаса упало сердце. Вот не было печали, как будто всей этой кутерьмы недостаточно!
Гэлли рванул дверь и выскочил в холл, но прежде чем кто-нибудь успел среагировать, сунул голову обратно в комнату.
— А ты, — злобно обратился он к Томасу, — просто Чайник, который думает, что стал грёбаным богом. Не забывай — я видел тебя раньше! Я прошёл через Превращение. И что тут решат эти шуты гороховые, не имеет ни малейшего значения.
Он помедлил, обводя взглядом каждого, кто был в комнате. Затем его горящий злобой взгляд снова обратился к Томасу, и он выплюнул свою последнюю угрозу:
— Зачем бы ты здесь ни объявился — клянусь своей жизнью, я тебя остановлю. Убью, если понадобится.
И, повернувшись, убрался из комнаты, громко хлопнув дверью.
ГЛАВА 26
Томаса как приморозило к стулу. Ему было нехорошо, желудок сводило до колик. За своё короткое пребывание в Приюте ему пришлось пройти сквозь целый водоворот эмоций: страх, одиночество, отчаяние, скорбь, даже что-то похожее на радость. Но совсем другое дело было слышать, что кто-то ненавидит тебя так сильно, что готов убить.
«Гэлли просто сумасшедший, — думал он. — Душевнобольной, не иначе». Но от этой мысли его тревога лишь усилилась. Кто знает, что может прийти в голову душевнобольному?
Члены Совета молчали. Похоже, только что пережитое потрясло всех так же, как и Томаса. Ньют с Уинстоном наконец отстали от Минхо, и все трое мрачно вернулись к своим стульям и расселись.
— У него совсем крыша съехала, — негромко, почти шёпотом, сказал Минхо. Томас не понял, хотел ли Бегун, чтобы его слышали другие.
— Да ты сам не святой, — буркнул Ньют. — О чём ты только думал? Тебе не кажется, что ты чуток хватил через край?
Минхо прищурил глаза и вздёрнул голову, будто сомневаясь в искренности слов Ньюта:
— Вот только не надо выделываться! Вы все получили массу удовольствия. Этот козёл давно нарывался, вот и схлопотал по чему положено. Пора уже было поставить этот кусок плюка на место.
— Он всё-таки член Совета, — возразил Ньют.
— Чувак, он угрожал сломать мне шею и убить Томаса! У парня непорядок с головой, и тебе лучше послать бы за ним кого-нибудь да запереть в Кутузке. Он опасен!
Томас был полностью согласен, и опять чуть было не нарушил приказ сидеть тихо, но вовремя остановился. Совершенно незачем навлекать на себя неприятности вдобавок к тем проблемам, в которых он уже утонул с головой. Однако долго он так не продержится.
— А может, он и не был так уж неправ, — еле слышно пробормотал Уинстон.
— Чего-о?! — гаркнул Минхо, озвучивая мысленный вскрик Томаса.
Уинстон даже вроде удивился тому, что сказанное им было услышано. Прежде чем пуститься в объяснения, он обежал присутствующих глазами.
— Ну... Гэлли же действительно прошёл через Превращение — гривер ужалил его среди бела дня, прямо за Западной дверью. Значит, у него есть какие-то воспоминания! И он сказал, что Чайник выглядит знакомо. С чего бы ему выдумывать такое?
Мысли Томаса переключились на Превращение. Особенно занимал его тот факт, что оно возвращало воспоминания. Раньше его эта идея не посещала, но теперь ему подумалось: кто знает, а не стоит ли попытаться нарваться на иглу гривера и пройти через ужасный процесс, чтобы вспомнить хотя бы что-нибудь? В сознании всплыл образ Бена, корчащегося на кровати, леденящие кровь крики Алби... «Ну уж нет!» — решил он.
— Уинстон, ты хоть видел, что здесь сейчас произошло? — изумлённо спросил Котелок. — Гэлли псих. Мало ли какую чушь он нёс! Ты что, думаешь, Томас — это переодетый гривер, или как?
Правила правилами, а с Томаса хватит. Больше он не намерен молчать ни секунды.
— Можно мне теперь говорить? — громким от возмущения и обиды голосом спросил он. — Противно слушать, как вы, парни, рассуждаете тут обо мне, будто я пустое место!
Ньют кивнул.
— Давай. Всё равно всё грёбаное собрание насмарку, хуже не будет.
Томас собрался с мыслями, подыскивая правильные слова. Это было совсем не просто: его душили недоумение, гнев и раздражение, мешая чёткой работе ума.
— Понятия не имею, почему Гэлли так меня невзлюбил. Да мне и до лампочки. По-моему, у него не все дома. Что же касается того, кто я в действительности такой, то вы все знаете ровно столько же, сколько и я. Но насколько я понимаю, мы здесь собрались из-за того, что я сделал в Лабиринте, а вовсе не затем, чтобы выслушивать чьи-то идиотские бредни о том, какой я нехороший.
Послышался смешок, и Томас замолчал, надеясь, что ему удалось донести суть до слушателей.
Ньют удовлетворённо кивнул.
— Лады. Давайте подведём итоги, а что делать с Гэлли — решим потом.
— Мы не можем голосовать — присутствуют не все члены Совета, — возразил Уинстон. — Ну разве что они очень сильно больны, как Алби, например.
— Ради всего святого, Уинстон! — взмолился Ньют. — Давай скажем, что Гэлли сегодня тоже разболелся, и продолжаем без него. Томас, давай, высказывайся в свою защиту, а потом мы решим, как с тобой поступить.
Томас обнаружил, что его руки, лежащие на коленях, стиснуты в кулаки. Он разжал их и вытер вспотевшие ладони о штаны. Потом заговорил, не успевая обдумывать слова:
