Виталий Сертаков - Город мясников
Поразмыслив, отец семейства велел навялить мяса, кликнул верных оруженосцев и отправился в дальние края к своей нелюдимой тетке, невероятно умной и прозорливой ведьме.
– Разве тебе недостаточно счастья на этой земле? – спросила ведьма. – Разве у тебя нет пригожей супруги и трех послушных дочерей? Разве покинула тебя сила, или амбары твои больше не ломятся от зерна?
– Мне нужен сын, чтобы не угас наш род, – уперся Бродич. – Я не желаю, чтобы после моей смерти пашни, пастбища и охотничьи угодья достались чужим людям!
– Подожди на крыльце, я погадаю, – колдунья исчезла, но вскоре вернулась:
– Мои карты говорят так: вы оба уже стары для того, чтобы родить доброго сына. То, что ты хочешь, называется просить добра у добра. Однако я могу выполнить твою просьбу, – ведьма усмехнулась и ловко поймала кошель с золотом. – Ты убьешь волка, сильного самца, сделаешь из его шкуры выворотку, и на этой выворотке, на голой земле, месяц будешь любить свою жену. Твоей жене раздобудь молока волчицы и незаметно подмешай в коровье молоко. Твоя жена родит мальчика, но его будут ненавидеть все в округе. Его будут ненавидеть, его непременно убьют в отрочестве.
– Как же мне поступить? – опечалился гость.
– Тебе следует выбрать, – сквозь трубочный дым сверкнула глазами тетка. – Либо вы его отнесете в лес, либо его прикончат соседи. Мое гадание говорит, что в лесу он непременно выживет.
– И когда же мне его отнести в лес? – убитым голосом спросил племянник.
– Когда станет невмоготу. Завернешь его в туже волчью шкуру и будешь нести, покуда хватит сил. Не послушаешь меня – накличешь гибель.
– А что же будет потом? – Бродич даже осип от волнения. – Видишь ли ты, вернется ко мне сын или нет?
– Это мне неизвестно, – сказала колдунья и захлопнула перед носом племянника дверь. – Ты ведь просил сына, а теперь, кажется, намерен попросить и внуков?
Селянин вернулся домой в унылом расположении духа. Очень долго они с женой не могли найти верное решение, но, в конце концов, согласились, что для счастья достаточно порой мига, а грусть точит нас полжизни.
Когда родился мальчик, неприятности посыпались, как град небесный. Малыш не рос явным уродом, но был действительно не похож на соседских детей. Зрачок имел черный, вполглаза, а на ногах и плечах с самого нежного возраста – жесткий волос. Смотрел хмуро, пристально, и почти от рождения взглядом умел гасить свечи. Такие же груднички, да и детишки постарше, лет до трех, заходились в рыданиях, когда его видели. Монахинь из соседнего монастыря трясло, когда Бродич по праздникам со всей семьей посещал монастырский храм. Раньше радовались дарам, а теперь только и ждали, когда он покинет подворье.
– Страшила, страшила, – шептались глупые бабки на рынках, и присказки эти мигом подхватывала детвора.
Все и в лице малыша, и в теле было соразмерно и правильно, однако даже отца иногда пробирала дрожь, когда он глядел на профиль маленького сына. С бумажными и деревянными куколками мальчик не играл, а откусывал им головы. Другие игрушки тоже ломал или швырял в огонь. Сам огня сторонился, ночами не хныкал, как другие дети, а подвывал тоненько. Когда зубки резались, так подвывал, что с цепи сорвались и сбежали лютые кобели, охранявшие амбар.
Зубки крепкие прорезались, дважды палец взрослым родственничкам прокусывал.
– Страшилу везут, страшилу! – хихикали за заборами злые дети горожан, остерегаясь угодить под плетку боярина.
Четыре ближайших года превратились в сплошную череду страданий. У соседа погибло стадо, затем сильный град побил фруктовые сады. Через месяц в соседней крайщине сгорел храм. Люди шептались по закоулкам. В лесу завелись разбойники и принялись воровать девушек. Однажды напали разбойники на подводу, где старшая дочь боярина ехала. И вот странно – иных повязали, а кого и прирезали, а дочь боярина словно не заметили. Снова повод появился у дураков шептаться…
Следующий год ознаменовался бешеным разливом реки, сносом плотины и гибелью виноградников. Впрочем, чудесным образом, виноградники Бродича уцелели. Затем в реке утонули трое детей. Летом молния разбила колокольню, а осенью одновременно случились две напасти. С юга на страну напали полчища саранчи, чего не случалось уже сотню лет, а с севера накатила оспа. Стоило стонущим крестьянам избавиться от этих напастей, как на скотину напал мор. Соседи боярина смотрели хмуро, все гадания указывали, что причина бед находится в доме над рекой.
– Страшила, страшила порчу на край наводит! -бормотали в лавках. Уже не скрываясь, пересказывали, как бегает четырехлетний малец по боярскому двору, и там, где пробежит, цветы и трава гибнут. К двум старшим дочкам Бродича сватались уже видные женихи, да враз схлынули.
Позорно получилось.
– Ему скоро пять лет. Пора отдать мальчика лесу, – сказал Бродич, когда в доме побывал сам настоятель и с ним целая делегация от города. Увидели они, что цветы не гибнут, дом – полная чаша, иконы на месте и обряды соблюдаются. Собак вот только в доме нет, сбежали все псы…
– Сил нет больше, – согласилась жена. – Уноси его, отец.
22
ПТИЦА
Сильнее всех – владеющий собой.
Сенека– Селен, твое мнение? – центурион сопит в наушниках.
– Мое мнение такое – лесняки атаковали склад на космодроме, захватили одежду и оружие. Охрану перерезали. Одновременно другая группа напала на посольство и комбинат. Потом они схлестнулись между собой…
– Два разных племени?! Ты видел раны? Это стационарный тазер! Откуда у них тазер, они ложку держать не умеют!
– Это не обязательно наше украденное оружие, – похоже, я выдал начальству очередную порцию загадок. – Это может быть что-то, что мы принимаем за тазер. Мы же вообще ни черта о них не знаем! Если академики нашли среди гуляющих озер племя каннибалов, это не значит, что все они жрут друг друга! Может, у них есть кое-что похлеще тазеров!
– Например?
– Забыл, что стало с парнями Бродяги Марша? Кто-нибудь выяснил, как это трусливая чайка пробивает клювом наноброню? Если это не технология, то что это?.. И куда делись эти чайки после атаки?
Медь замолк, не стал спорить. Он у нас тугодум.
А в следующий миг рассуждать стало некогда, потому что разом завыли орудия трех ботов. Очереди трассирующих снарядов распороли сиреневый сумрак.
– Декурия, ложись! – заорал я, заставляя себя стоять, пока не сложат суставы шагатели подчиненных. Парни бодро попадали в грязь, совсем немного не добравшись до относительно сухого участка. В грязи, оказывается, ползали сотни мелких скользких тварей, вроде пиявок с двумя челюстями. Они тут же начали пробовать скафандры на зуб. Лежащие шагатели походили на спринтеров, согнувшихся на старте. Мокрик замешкался дольше всех, но опасность уже миновала. Точнее, стрелять по нам и не думали.
Началось. Глюк, да еще какой! Такого глюка я не видел даже в учебке! Неудивительно, что у стрелков не выдержали нервы.
Очереди автопушек ушли в никуда. Красные шпили растаяли. Пропали корявые обглоданные поганки и оплавленные свечи, высотой со строительный кран. Пропала двугорбая спина обогатительного комбината со смятыми антеннами. До горизонта теперь расстилалось вспаханное поле. По чернозему, под лиловыми тучами, ползла ворона с перебитым крылом. Крыло скребло по влажной колее, теряя перья, когтистые лапы увязали в перегное, на них налипали шевелящиеся дождевые черви. Ворона разевала клюв, ее правый глаз, уставившийся на нас, из черного превращался в кроваво-красный…
Птица достигала в длину не меньше двухсот ярдов; собственно, это была не птица, а ожившая гора, ее клюв нависал над нами, как огромный костяной молот. В одну секунду небо потемнело, лиловые тучи слепились в мрачный дождевой ком.
– Хлор, прекратить огонь!
– Виноват, командир. Слишком уж она внезапно…
– Стрелок Фтор, оба органа в режиме веера – пли!
– Исполняю!
Раструбы органов развернулись в сторону колоссальной галлюцинации, поливая небо и близкий берег парализующим излучением.
Не помогло. Впрочем, я и не ожидал, что поможет. Кровавый глаз вороны разрастался до размеров вселенной, на кончике ее клюва уже можно было разместить всю нашу турму в боевом порядке. Наступление застопорилось; несколько шагателей опрокинулись в мутную реку, связь оборвалась, как часто случается при сильном глюке.
– Селен, что у вас там? Почему залегли?!
– Столкнулись с глюком. Разрешите применить «антистресс»?
– Селен, ничего не вижу.
– Вы слишком далеко. Это локальный захват, глючит на триста ярдов по фронту, не больше. Разрешите применить внутренние органы, пока не поздно!
– Разрешаю. Вы там не слишком…
– На четверть мощности.
Они сверху не видели. Ничего не видели. На этот случай у каждого декуриона есть строгая инструкция, и я вынужден был ей воспользоваться. Не без сожаления, я активировал портативные органы, встроенные в шлемы моих бойцов. На пару секунд декурия оказалась выведена из строя, излучение органа действует, как сильное, хоть и кратковременное опьянение.
