Дмитрий Казаков - Война призраков
Виктор про себя выругался, предвкушая долгие часы над скучными и мудреными статьями.
– Все?.. – спросил он. – Разрешите вопрос?
– Конечно. – Загоракис взглянул на подчиненного слегка удивленно. – Что тебя интересует?
– Кто именно оценивает степень опасности, исходящей от той или иной социальной группы или движения?
– Наш аналитический центр, в котором собраны лучшие ученые в области социальных наук, – ответил майор заученно. – С оперативными данными помогает ФРУ, да и полиция тоже…
– То есть все неформальные объединения находятся под наблюдением, под колпаком? И вы называете такой мир свободным?
– Не все, ты преувеличиваешь, – Загоракис изобразил добродушную улыбку. – Лишь те, которые имеют политическую направленность… Вашу театральную группу в Нижнем Новгороде, например, мы никогда не контролировали. А вообще, лейтенант Зеленский, – тут майор нахмурил брови, – вы стали задавать слишком много вопросов! Задание получили – выполняйте! Через десять дней – первый контроль достоверности маски!
– Есть… сэр! – ответил Виктор, не удержавшись от последней шпильки.
Кассета оказалась забита под самую завязку. Помимо информации о «маске», тут находились досье на всех участников «Белого Возрождения» и подборка социологической литературы, которую необходимо было прочитать и освоить, чтобы успешно ориентироваться в этой области.
– Бедная моя головушка, – сказал Виктор, запуская просмотр файла о «маске»…
Виртэк мигнул и выдал изображение довольно молодого человека с короткими русыми волосами и веселым взглядом.
– Рышард Крачковский, – сообщили динамики, – двадцать пять лет. Уроженец городка Лович под Варшавой. Выпускник Варшавского университета по специальности «Городская социология», автор научных работ по…
Дальше Виктор не столько слушал, сколько смотрел – как его новое «я» двигается, улыбается, работает над статьей, разговаривает с товарищами. Сами собой вспоминались уроки Хидэки Тодзио по проникновению в чужую личину, чужую душу…
«Воры – вот кто мы такие, – неожиданно подумал Виктор, – крадем чужую душу, опошляем ее, превращая в банальный костюм, и напяливаем на себя. Чтобы позже снять и с помощью психотерапии вышвырнуть на помойку. В аду, если он есть, нас ждут самые горячие сковороды».
15 июля 2219 года летоисчисления Федерации Земля, Берн– Добрый день, пан Рышард. – Майор Загоракис сегодня более не играл роль ленивого и добродушного служаки, равнодушного к формальностям и обожающего экзотические растения. – Присаживайтесь.
Его взгляд был пристальным и оценивающим. Должно быть, проникал сквозь кожу, будто рентген, точно и безошибочно оценивая степень готовности подчиненного к выполнению задания.
Зато роль играл Виктор, точнее не играл, а жил в ней.
– Добрый день, пан Деметриос, – с улыбкой сказал он, садясь в кресло, – благодарю вас.
– Акцент в норме, – пробормотал майор вполголоса, – беспорядок в одежде присутствует, соответствие образу идеальное. Каковы ваши дальнейшие планы, пан Рышард?
– Сегодня я отправляюсь в Варшаву, – ответил Виктор, а точнее, пан Крачковский, молодой социолог из Варшавского университета, которому посчастливилось получить грант в Сан-Антонио, – а завтра в полночь на стратоплане вылетаю из аэропорта Окенце в Америку.
– Отлично. – Загоракис кивнул. – Помните ли вы координаты людей, к которым вам надлежит обратиться, если вдруг понадобится помощь?
– Да, – ответил Рышард, – для передачи информации – бар «Три койота» на бульваре Звезд, ну а в крайнем случае, если необходима будет срочная поддержка, – звонок тете Зосе в Варшаву. Номер я помню.
– Хорошо. – Майор погладил ладонью чисто выбритый подбородок. – Я доволен, как вы поработали, лейтенант. Да и доктор Хван, который экзаменовал вас вчера по социологии, составил одобрительный отзыв.
– Благодарю, пан Деметриос, – широко и открыто улыбнулся Рышард Крачковский. Ни Виктор Зеленский, ни тем более Хуан Васкес не имели привычки настолько искренне выражать свои чувства.
– Да, и помните, что выданный мобибук не стоит использовать для звонков друзьям или родственникам некоего Виктора Зеленского, – Загоракис погрозил подчиненному пальцем. – Это приравнивается к провалу задания и влечет серьезное взыскание.
– Я понимаю, – Рышард кивнул.
– Вот и хорошо, тогда на прощание – по стопочке коньяку. – Загоракис влез куда-то под стол, откуда с грохотом извлек плоскую высокую бутылку, в которой плескалась жидкость цвета крепкого чая. – Это настоящий греческий коньяк! Не какой-нибудь «Метакса» или расфуфыренный «Хеннеси»!
На столе появились две стопочки и блюдечко с нарезанным лимоном.
– Ну, за удачу! – сказал майор, когда коньяк был разлит.
– За удачу! – ответил Рышард, когда стопочки с мелодичным звоном соприкоснулись.
17 июля 2219 года летоисчисления Федерации Земля, Сан-АнтониоЗал ожидания, огромный, словно стадион, был полон народу. Деловитые носильщики сновали вокруг с таким важным видом, что можно было заподозрить в них бастардов графской или даже королевской крови. Зато спешили пассажиры, одетые во что угодно, от бикини до строгих деловых костюмов, интерлинг звучал с десятками разных акцентов.
К счастью, университет позаботился о том, чтобы его гость не заблудился. В шеренге водителей, держащих таблички с именами людей, которых им предстояло встретить, нашелся один, на чьем «транспаранте» оказалось написано «Рышард Крачковский».
– Судя по всему, вы ждете меня, – сказал Рышард, приблизившись к нему.
– И, судя по всему, дождался, – в тон ответил шофер, молодой голубоглазый парень.
Они дошли до машины – обыкновенного аэротакси, на борту которого красовалась довольно нескромная надпись «Добро пожаловать в Университет Сан-Антонио – самый лучший университет в мире!».
Полет длился недолго благодаря тому, что водитель направил летающую машину в обход городского центра. Из пригорода, где разместился аэропорт, он доставил пассажира в другой пригород, где обосновался университет, по окружности. Как ни странно, такой путь в любом мегаполисе обычно оказывается короче прямого.
– Вам вон туда, – сказал шофер, высадив Рышарда у ворот. – Идите по главной аллее, а потом будет поворот направо. По боковой дорожке и доберетесь до департамента социальных наук.
– Спасибо, – сказал Крачковский и двинулся в указанном направлении.
Он прошел старинные ворота, врезанные в ограду, сваренную из металлических прутьев – больше символ почтенного возраста университета, чем преграду, и оказался на довольно широкой аллее, обсаженной пальмами. Вокруг, на траве, в тени деревьев, было полно молодых людей и девушек. Все они выглядели ужасно озабоченными, одни листали учебники, другие судорожно колотили по сенсорам мобибуков.
Легко можно было догадаться, что это абитуриенты.
Поворотов направо обнаружилось несколько, но сориентироваться Рышарду помогли указатели. Следуя им, молодой ученый довольно быстро добрался до трехэтажного белого здания, больше похожего на виллу, чем на учебный корпус.
Тем не менее надпись над дверью гласила: «Департамент социальных наук», а желающих поступить в университет тут оказалось не меньше, чем в окрестностях центральной аллеи.
– Вы к кому, сэр? – Внутри дорогу посетителю преградил немолодой, но подтянутый мужчина в форме охраны.
– Мне к декану, – сказал Рышард, доставая на всякий случай идентификационную карточку, – моя фамилия Крачковский.
– Да, мне сообщили о вас. – Охранник отступил в сторону. – Проходите, третий этаж, направо. Мистер Джефферсон ждет вас.
Кабинет декана обозначала дверь, обитая красной кожей. Секретарша встретила посетителя улыбкой, от белизны которой можно было ослепнуть. Щуриться, по крайней мере, приходилось.
– Я – Крачковский, – сказал Рышард, не дожидаясь вопросов.
– Проходите, – проворковала секретарша, с такой интенсивностью трепеща ресницами, что щеки Рышарда обвеял легкий ветерок. – Мистер Джефферсон приказал впустить вас немедленно.
Дверь из приемной в кабинет бесшумно взвилась вверх – последний писк моды, – и Крачковский шагнул в обиталище декана.
– Я ждал вас. – Навстречу Рышарду из-за стола поднялся крепкий мужчина, удивительно молодой для своей должности.
В мозгу «польского социолога» побежали строчки выученного назубок досье: Джефферсон, Томас Джон, тридцать восемь лет, доктор антропологии, специалист по редким религиозным культам. Жена, сын пятнадцати лет. К «Белому Возрождению» отношения не имеет.
Улыбка Джефферсона оказалась заразительной, рукопожатие – сильным, а светлые глаза на загорелом лице приветливо щурились.
