Mихаил Ахманов - Тень Земли
Они не веселились, как остальная его команда, однако тоже ужаса не выказывали, Гилмор, взирая на пиршество кайманов, что-то шептал, молитву, проклятия или стихи, а девушка казалась печальной; глаза ее были опущены, брови сведены, у краешков губ залегли страдальческие морщинки. О чем она думала? О мешке, повисшем над темным озером? Об острых клыках рептилий, терзающих плоть? О муках расставания с жизнью? Но эта плоть, исходившая кровью в медленных струях Параны, была, по крайней мере, бесчувственной и мертвой, растерзанной взрывом, – не люди, а клочья мяса, бесформенные ошметки, кайманья пища.
Впрочем, Саймон не считал их за людей, памятуя о пираньях и досках, к которым они прибивали пленников.
***КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК
На этот раз они собрались не в беседке, повисшей над краем пропасти с огненным фонтаном, а в обширном зале, с бойницами у потолка, с высокими окнами и застекленными дверьми, которые выходили на галерею – она тянулась от башни к башне вдоль всего второго этажа. Начался ноябрь, последний весенний месяц, и в полуденные часы на воздухе; было уже слишком знойно; солнце расплавленным огненным шаром висело над океанскими водами, и легкий бриз, задувавший с моря, не умерял жары. Но здесь, в просторном зале, под защитой массивных каменных стен, царила приятная прохлада.
В западной части комнаты располагался стол – большой, овальный, выточенный из черного дерева, с несколькими креслами, обтянутыми крокодильей кожей. Количество кресел менялось; случались спокойные времена, когда их было (Десять или девять, но в периоды смуты и резни вполне хватало четырех. Кланы воевали меж собой, заключали и разрывали союзы, атаковали и отступали, побеждали и терпели поражения, и все это сказывалось на креслах у овального стола; в них могли восседать лишь победители и владыки. Сейчас кресел было семь, но дело шло к тому, что в ближайший месяц их число сократится до полудюжины.
Четыре сиденья пустовали. Дон Хосе-Иосиф Трясунчик считался почти покойником и звать его в этот зал не было ни малейшего резона; дон Эйсебио Пименталь, предводитель «черных клинков», редко покидал фамильную резиденцию в Разломе, не появляясь в Рио месяцами; дон Монтальван Большой Палец являлся фигурой незначительной, и с его мнением не стоило считаться – «Длинные плащи» были самыми слабыми в семерке правящих бандеро. Что касается Хорхе-Георгия Диаса по кличке Смотритель, возглавлявшего крокодильеров, то он, наоборот, был слишком силен, слишком прямолинеен, груб и напорист в своем стремлении к единоличной власти, так что на кулуарные сборища триумвирата его, как правило, не приглашали. Собственно, смысл союзных обязательств между «штыками», смоленскими и дерибасовскими в том и состоял, чтобы притормозить излишне шустрого Хорхе-Георгия, поэтому на их совещаниях он был безусловно персоной нон грата.
– Приступим, судари мои? – старый Хайме-Яков Трубецкой, задрав ястребиный нос, оглядел тянувшиеся у потолка бойницы. В них что-то поблескивало, но ненавязчиво и едва заметно: качки-телохранители смоленских были вышколены на совесть.
– Приступим. – Дон Грегорио Сильвестров, обменявшись взглядом с Алексом, зашелестел разложенными на столе бумагами. – Что на сегодня, Хайме?
– Трясунчик, сокол мой, Трясунчик. Кажется, он еще жив?
– Еще жив. Жив, пока я не выбрал отстрельщиков. Но о Трясунчике – после, – дон Грегорио по прозвищу Живодер небрежно махнул рукой. – Поговорим о Харбохе.
– О Харбохе? А что такого случилось в Харбохе? – Протез старика лязгнул, когда он откинулся на спинку кресла. – По моим сведениям, кондор-генерал Луис припек задницу гаучо, затем, как приказано, отошел и уже находится в центральных провинциях – со всеми своими людьми, лошадьми, пленниками и с бочкой пульки для нашего дона Алекса. Харбоху он проследовал без остановок.
– Он-то проследовал, – откликнулся дон смоленских, разглядывая лежавшие на столе бумаги, – а вот крокодильеры задержались. Погуляли в Харбохе. Еще погрелись у костров… Большие костры получились, Хайме! Из Сан-Ефросиньи видать.
– Ну так что же? Харбоха – их епархия, Сильвер. Их и Трясунчика, хотят – жгут, хотят – милуют… Нам-то убытка никакого! Мост цел, «штыки» переправились без потерь, дон-протектор отсиделся в Форту, а все остальное, в сущности, мелочи.
– Мелочи, – мрачно согласился Грегорио, не отрывая глаз от стола. – Склады сгорели, сотня «торпед» пошла кайманам на корм, все кабаки разгромлены, но ты, Хайме, прав – об этом пусть голова болит у Трясунчика и Монталь-вана. Мелочи! Есть, правда, одна странность…
Старый Хайме приподнялся, будто желая заглянуть в бумаги и полюбопытствовать насчет упомянутой странности, но тут скрипнула дверь, свежий ветер пошевелил листы, и в комнате появилась девушка. Она проскользнула с галереи; чудилось, что кожа ее еще источает солнечный жар, а пряди светлых волос подобны золотым протуберанцам. Она была очень красива – стройная, длинноногая, с высокой грудью и правильными точеными чертами.
При виде ее Алекс по прозвищу Анаконда жадно сглотнул и улыбнулся, а надменное лицо дона Грегорио смягчилось.
– Что, Пакита? – произнес он, оторвавшись от своих бумаг.
– Приказать, чтоб подали вина, отец? – Голос девушки, низкий и томный, звучал чарующе, но в серых глазах стыли холодные льдинки. Казалось, она не замечает улыбок и взглядов Алекса; во всяком случае, подаренный ему ответный взор был суров и в будущем не сулил главе Военного департамента ничего приятного. Взвешен, измерен и куплен, читалось в ее глазах; возможно, продан и предан, и уж, во всяком случае, не любим.
– Пусть принесут белого из Херсус-дель-Плата, – распорядился дон смоленских и после паузы прибавил: – Мы скоро закончим, Пакита, и ты сможешь поболтать с Алексом. Поболтать! – Изобразив усмешку, он покачал длинным костистым пальцем. – Эти «штыки» бывают так нетерпеливы… Не позволяй ему раньше времени лезть под юбку, девочка.
– А если выше? – пробормотал Алекс, посматривая на полные груди девушки. Когда Пакита, передернув плечами, направилась к двери, он облизнул губы, а старый Хайме язвительно скривился. Что до дона Грегорио, то тот промолчал и не произнес ни слова, пока служитель в синем расставлял бокалы и наливал вино.
– Так вот, о странностях… – Дон смоленских потянулся к шкатулке с сигарами, потом, будто раздумав, отдернул руку. – В Харбохе погибли бойцы и «шестерки» Трясунчика, общим числом под сотню; еще – немерено портовой швали и двадцать шесть крокодильеров. Кто угодил к «торпедам» под нож, кто утонул или сгорел на угольных складах. Но девятнадцать были убиты в борделе – есть там такой, у гавани, собственность Монтальвана. При нем – мытарь… Так, мелкота, он же – вышибала: следит, чтобы клиенты не надували потаскух. Его допросили. Мои люди. Допросили с пристрастием! – Дон Грегорио стиснул пальцы в кулак, словно душил кого-то невидимого, жалкого. – Упрямый, подонок. Однако сознался, что крокодильеров прибил какой-то тип, заночевавший в борделе. Чуть ли не в одиночку! С ним, правда, были еще трое, а может, четверо. Все – с Пустоши. И среди них, – дон Грегорио зашелестел бумагами, – некий Кобелино, знакомец мытаря, из бывших монтальвановских «шестерок». Этот шепнул приятелю, что обзавелся новым хозяином, и что хозяин его, брат Рикардо, – великий боец: пришиб в Пустоши всех огибаловских отморозков. Это вам ничего не напоминает?
Вопрос был обращен к обоим собеседникам, но тяжелый взгляд дона, Грегорио уперся в Алекса. Тот заерзал в кресле и кивнул.
– Брат Рикардо? Может, священник? Сумасшедший поп, прикончивший в Дурасе троицу диких? Судя по описанию, белый, ни капли негритянской крови, хотя кто его знает… Высок, светловолос, глаза – синие, морда – как на картинке. Бабы таких любят.
– Похож, очень похож, – сообщил дон Грегорио, заглядывая в свои бумаги. – Вот справка из канцелярии Синода. Сообщают, что в Пустошь недавно были направлены священники Домингес и Горшков. Рикардо-Поликарп Горшков… Тоже похож, но не такой красавчик, как описывает Алекс. И что бы все это значило?
– Подмена? – произнес Хайме с вопросительной интонацией.
– Возможно. Теперь прикинем: события в Пустоши – это сентябрь; в начале октября кто-то разделался с бойцами «черных клинков» у Негритянской реки, затем – происшествие в Харбохе, а к нему – самая свежая новость: исчез патрульный катер «торпед». На Паране, у Сгиба. Собственно, не исчез, отыскались кое-какие обломки… Такое впечатление, что взорвался паровой котел, а заодно – весь динамит и порох… или что там у них было в трюме. Ни один мерзавец не выжил. Рассказать некому.
– Думаешь, все тот же поддельный поп сработал? – Дон Хайме поскреб в голове негнущимися пальцами протеза. – Если так, за этим братцем Рикардо без малого две сотни трупов, судари мои. Значит, человек он обученный, опытный, и к тому же желает непременно в Рио добраться. Пустошь, потом Негритянская река, Харбоха, Сгиб. Дорожка известная, в обход Разлома… – Старик покосился на дона Грегорио и повторил: – Опытный человек, Сильвер! Не срушники ли заслали? Чтоб с Трясунчиком разобрался?
