Андрей Валерьев - Форпост. Найди и убей
— Вот такой я злодей. Ничего не попишешь. А «бомжи»… знаете, сударь, — не те это люди.
Лицо у пленника на миг стало странно отрешенным.
«Хотя… если подкормить да женщин им найти… то… все может быть».
— Нет, не те. А еще него интересного про меня сообщили? — Романов встряхнулся и ожил. В вопросе сквозила ирония.
«Светская беседа, мля. И на психа он вовсе не похож».
Ваня учтиво наклонил голову:
— Ну что вы, сударь. Право слово — боле ничего интересного.
Володя лишь кивнул. Перед ним был человек одного с ним воспитания. Из одного круга. Не имущественного, а духовного. Они понимали друг друга с полуслова.
— Впрочем, — продолжал, притворно вздыхая, Маляренко, — это ничего в наших взаимоотношениях не меняет. Идея напасть на нас была вашей, сударь, и вы сами в этом мне признались.
— Увы и ах! — подхватил игру Романов. — Весьма сожалею.
— Боюсь, что этого совершенно недостаточно. Жаль. Очень жаль с вами так скоро расставаться.
Иван поднялся на ноги, поднял дубинку и уже абсолютно серьезным тоном продолжил:
— Ну что, давай прощаться. Ты рассказал все, что мог, и больше ты мне не нужен. Извини.
— Без вариантов? Могу я попробовать предложить еще что-нибудь?
— Например?
— Я знаю, где мы.
Эти простые четыре слова ударили Ивана по голове похлеще кувалды. Земля поплыла под ногами, которые разом стали ватными.
«Не врет, сученыш!»
Маляренко поверил сразу. Слишком умным был его собеседник, чтобы врать на эту тему.
Володя тоже лишний раз убедился в уме этого безымянного мужика. Тот поверил сразу и без оговорок. Он не стал грозить карами и предупреждать об ответственности. Они оба уже все просчитали и оба знали, что Володе некуда деваться с этой подводной лодки. А единственная надежда на спасение — вот она, с дубиной, напротив сидит.
— В общину идешь как равный, про Машку — забудь. Бабу тебе, какую-никакую, найдём. Все непонятки с местным населением беру на себя. Даю слово. — Иван споро распутывал узлы. — Рассказывай.
Романов застонал — развязанные руки затекли и сильно болели.
— Нет. Не расскажу. Покажу. Иначе ты не поверишь. Это недалеко. На машине за пару часов обернемся. Ты слово дал. Так?
— Да. — Иван пожал протянутую Владимиром руку.
На следующее утро Иван никуда не поехал — все тело ломило, и страшно болели все синяки и ссадины. Охающая Алина притащила к палатку вождя, и тот настоятельно, с матом, с шутками-прибаутками и поднесенным к носу Вани кулаком, попросил того не рыпаться, а смирно полежать денек-другой. К тому, что новенький житель поселка знает, где они оказались, Николай отнесся совершенно равнодушно, пожав плечами и заявив, что это все равно ничего не изменит. На недоуменные взгляды четы Маляренко он пояснил, что если бы там была «калиточка», то, скорее всего, Володи они бы не увидели. А тратить драгоценный бензин для краеведческих поездок — тупость. И вообще, он этому козлу ни хрена не верит. После чего, сославшись на кучу дел и предупредив «чтоб никому ни гу-гу», вождь усвистал восвояси, оставив друга валяться в палатке и скучать.
Следующим посетителем оказался Романов. Вежливо поздоровавшись с Алиной, он уселся на пороге палатки и просветил Ивана насчет того, что босс категорически отказался выделять бензин на поездку, так что придется идти пешком. Постепенно разговорившись на разные отвлеченные темы, мужчины не заметили, как наступило время обеда. Володя оказался удивительно интересным собеседником и прекрасным рассказчиком. Истории из своей жизни он преподносил с таким юмором, что Алина звонко хохотала, да и Иван тоже, случалось, ржал. Да так, что ребра начинали болеть еще сильнее. Потом на шум притопал вечно хмурый и недовольный Звонарев и отправил юмориста копать глину, а Алину — на кухню. К вечеру в палатку заглянул неимоверно довольный жизнью Юрка-длинный и, захлебываясь в эмоциях, долго и косноязычно благодарил «командира» за «таааакую девчонку». Следом, с круглыми глазами, в палатку вернулась Алина и сообщила, что первая, всеми признанная, красавица и, по совместительству, «первая леди» Оля ходит совершенно подавленная. А все потому, что Юрка, наконец, вернулся и привел с собой Машу. И что на ее фоне Оля выглядит серой уточкой. А Машка увидала живого и здорового Владимира и ударилась в панику со слезами. И еще… И вот… А потом…
На этом долгий день закончился, и Ваня заснул.
А ночью пошел дождь. Мелкий и жутко холодный. Небо разом затянуло свинцово-серой пеленой. Где-то на горизонте полыхали молнии, и едва слышно гремел гром.
Зима была уже близко.
Часть 3
ЖИЗНЬ
И ПРОЧИЕ СОПУТСТВУЮЩИЕ
ЯВЛЕНИЯ
ГЛАВА 1,
в которой Иван Андреевич приходит к выводу,
что зима — это лучшее время года. Почти
Наступившая зима Ивану понравилась. Ну как «понравилась»… Ну как «зима»… ожидал он, конечно, худшего — метелей, голода, холода и полноценной зимовки с синими носами вокруг печки-буржуйки. А получалось пока что все довольно мило. Две недели легких дождиков, прохладный ветерок и однажды ранним утром — пар изо рта. В остальном это была обычная ранняя осень по меркам средней полосы. Звонарев только довольно крякал, глядя на очччень медленно тающую поленницу, — печку топили раз пять, не больше.
— А я тебе говорю, что лето тут — это самое дерьмовое время года! — Коля, залившийся брагой по случаю своего дня рождения по самое «не могу», размахивал перед носом Ивана грязным указательным пальцем. — Потому как… о!
— Да я что, спорю? — Маляренко снисходительно улыбался. Позади ушедшего в нирвану вождя со страдальческим выражением на лице стояла Ольга. Судя по виду Николая — ждать оставалось недолго. Наконец вождь прикорнул фейсом об тэйбл, и Иван скомандовал: — Забирайте!
Бывшие военнопленные, Макс и Алишер, ныне подсобные рабочие под началом Звонарева, шустро подхватили вождя и потащили к дальнему шалашу — отсыпаться. Заносить в дом эту благоухающую тушку женщины категорически запретили.
Кутаясь в безразмерную брезентовую робу, Маляренко вылез из-под навеса столовой. Дождь едва накрапывал, хотя небо было плотно затянуто свинцовой пеленой туч, отчего казалось, что уже вечер. Решив, что хороший послеобеденный сон ему точно не помешает, Иван подцепил лопатой лежавший в костре булыжник и споро отволок его к своему шалашу.
Разок попытавшись переночевать вместе со всеми в общем доме, чета Маляренко дружно отказалась от своего угла и переселилась обратно в палатку. Алина, правда, со страхом ожидала зимы, когда ей придется вернуться в коммуналку, но Иван, почесав репу, заявил, мол, война план покажет — когда будет зима, тогда и будем думать. После чего из вязанок камыша он соорудил довольно толстую основу, на которую и водрузил свой капроновый домик. Алина прошлась по теплому и слегка пружинящему полу и, в общем, осталась довольна. О чем не замедлила сообщить мужу. Сообщала она — благо отдельная жилплощадь позволяла — с использованием всех своих умений и возможностей. Окрыленный такой оценкой своего труда, Иван насыпал по периметру глиняную отмостку, чтобы камышовые маты не отмокали, и соорудил из более-менее ровных веток каркас вокруг палатки. А затем, используя все тот же камыш и гибкие прутья кустарника, нарастил на каркас, так сказать, «мясо». Внешне смотрелось это сооружение совершенно кошмарно — бесформенный стог сена с торчащими там и сям ветками и камышинами. Зато внутри было тепло и уютно. Никакие дожди и ветер не проникали сквозь это сооружение. А про палатку и говорить нечего — сплошная красота! Гордая Алина привела на экскурсию всех подружек. Подружки работу Маляренко оценили, отчего тот еще больше выпятил грудь и расправил плечи. Апофеозом творческой мысли Ивана Андреевича была толстенная глиняная лепешка возле входа. Туда, в небольшое углубление в центре, по вечерам клался разогретый в костре десятикилограммовый булыжник. Тепла, которое он давал, вполне хватало на ночь. Так что спать в куртках, чего опасалась Алина, не пришлось. Частенько ночью становилось настолько жарко, что матерящийся Маляренко расстегивал и откидывал полог палатки.
«Включив калорифер», сытый и «слегка» пьяный Ваня скинул верхнюю одежду, растянулся на лежаке и моментально заснул.
Ножик опять соскочил с деревяшки. Звонарев чертыхнулся — складешок, сделанный из паршивого железа, приходилось подтачивать чуть ли не каждые пять минут.
«Эдак его надолго не хватит. Сточу на хрен».
Серый мрачно осмотрел заготовку половника и отложил ее на потом. Вечерело, снова подул пронизывающий ветер, и пошел дождь. Почти все сидели в доме, только он ковырялся по хозяйству под навесом в столовой, да один из новеньких, Макс, пытался подремонтировать крышу своего шалашика.
