Сергей Демьянов - Некромант. Такая работа
Адреналина море. Солнце. Снег чистый, а не как после нас остается. Вокруг люди живые, разговаривают, смеются. Красота.
И в самом худшем случае он бы просто сломал там ногу.
Хомяк меня натурально добил.
Есть одна штука, которую вам следует знать о стайной нежити.
Никогда и ни при каких обстоятельствах ваше любимое домашнее животное не сможет превратиться в нежить. Любое семечко, прежде чем выкинуть росток и пустить корни, должно упасть на подходящую землю. Никакая сколько угодно сильная посмертная эмоция не превратит в чудовище вашего котика, который обожает спать на вашей подушке. Но только при одном условии — вы любите его, а он любит вас.
Крыса, собака, волнистый попугайчик, игуана — совершенно не важно, насколько хорошо вы воспитали вашего питомца и какой у него объем мозга.
Это звучит пафосно, но любовь действительно защищает.
Я не очень хороший человек. Можно даже сказать, бревно бесчувственное, особенно когда не высплюсь. Я знаю про несчастных собак, которых отвозят подальше от дома, и про выброшенных кошек, которые — ну вы себе представляете? — ссут где попало и со стола воруют. Чертовски плохо, когда животному достается такая жизнь. Но я не представляю, кем нужно быть, чтобы вот так просто взять и выкинуть на улицу хомячка. Даже если глупый комок меха успел тебе надоесть.
Собака или кошка могут выжить на улице. Найти теплый подвал. Прибиться к магазину или кафешке. Хреновый способ выживания, но лучше уж так, чем сдохнуть сразу. Может, еще и подберет кто жалостливый. А хомячку рассчитывать не на что.
От слова «вообще».
В конце прохода валялось шесть или семь дохлых четха, уже успевших потерять свой жуткий облик. У меня бывали времена, когда я сказал бы, что это много. И это были хорошие времена.
Лиза шмыгала носом, вцепившись в рукоять своего специального длинного ножика для рубки нежити.
— Кто-то здесь… — внезапно сказала она, уставившись и пустоту перед собой. — Кто-то крадется здесь, кто-то нюхает воздух и трогает холодными пальцами металл… Рифленый жгучий металл.
— Что происходит? — Босс занервничал.
— Это транс, — бросила Марька. Дернула презрительно уголком рта, отвернулась. — Постарайтесь поменьше психовать. Это мешает работать.
Менеджер тут же расправил плечи.
— Я не психую, — сказал он. — Как вы вообще могли подумать, что я испугался?
Ну да. А руки трясутся, наверное, у Пушкина. И фирменные брюки в вязкой жиже изгваздал, видимо, тоже он. Вот только парень до сих пор храбрился, а это дорогого стоило. Некоторые уверены, что мужику бояться стыдно. Это не так. Испугаться может любой. Это нормальное встроенное свойство человеческого организма, порой приносящее ощутимую пользу.
Стыдно позволить страху взять над тобой верх.
Немногие находят силы на то, чтобы держать лицо, когда больше всего на свете хочется заорать и удрать подальше.
— Ладно, я ошиблась, — медленно проговорила Марька. — Извините. Дать вам нож? У меня есть запасной.
— Давайте, — решительно сказал Босс. — Но я не очень… с ножами. Будет лучше, если меня кто-нибудь прикроет, если тут еще много… таких.
Марька кивнула, молча отстегнула от пояса трицатипятисантиметровый туристический Spyderco Forager и протянула ему. Он вцепился в него так, словно это был его обратный билет в нормальную жизнь.
Жаль, что отсюда не бывает обратных билетов.
Он взмахнул им, пробуя, — и в этот момент меня накрыло снова.
Бетонные стены, и снег, и сваленные в проходах непонятные тюки — все сочилось шелестящими голосами. Как вода, они текли по моей коже, щекотали и норовили заползти поглубже. Как будто там, в темноте и пульсировании моей крови, собирались свить гнездо. Их было так много, что они занимали весь мир, который я мог ощущать.
Что-то теплое потекло по моим губам.
Я вытер их раскрытой ладонью.
Разумеется, это была кровь — чего-то иного сложно было ожидать.
— Совсем рядом, — сказал я. — За контейнерами справа. Штук пятнадцать еще. Может, больше.
Голос прозвучал глухо.
— А ты сегодня в ударе, — удивленно заметила Марька.
— Что сказать? — Я криво улыбнулся. — У меня тоже бывают хорошие дни.
Мы оба знали, что я вру. Ну никак нельзя было назвать этот день хорошим — в любом из возможных смыслов. Но когда работы навалом и, как назло, под рукой нет ни одного самого завалящего Бэтмена в помощь, лучше соврать, что все хорошо.
Это отличное заклинание для тех, у кого все равно нет выбора.
Аймокей.
Спасибо, но мне не нужна помощь, потому что все равно никто не сможет мне помочь. Даже если захочет. Поэтому у меня все хорошо. Лучше, чем когда-либо. И лучше, чем у кого-либо еще.
Я чувствовал, как меня захлестывает безнадегой и завистью. Так бывает, когда устаешь плыть и вода начинает затекать тебе в ноздри. «Еще пара гребков, — думаешь ты. — Еще пара, и, может быть, тогда на горизонте покажется земля». Ты знаешь, что она где-то там, впереди — твердая земля, на которую можно будет выползти.
Но этого знания уже слишком мало, чтобы спасти тебя.
— Держись. — Лиза подошла сзади и обняла меня, как обнимают подругу, которую бросил муж.
У меня по щекам текли слезы.
Я знаю, что парень не должен плакать, как бы хреново ему ни было. Но не всегда возможно делать вид, что ты совсем не такой, какой есть. Это была чужая зависть и безнадега, но, черт возьми, как же удобно она легла на мои собственные старые комплексы!
У всякого упавшего на землю яблока есть битый бочок, тот самый, с которого он начинает гнить. У большинства живых людей он тоже есть — это место, где зреет его смерть.
Если потыкать в него, интересный эффект получается.
Собственно, именно этим сейчас четха и занимались. Когда ты открываешь дверь подвала и вглядываешься в темноту, высматривая чудовище, которое подстерегало тебя здесь в детстве, чудовище тоже вглядывается в тебя.
Оно хочет знать, боишься ли ты его так же, как раньше.
У меня хватило выдержки хотя бы на то, чтобы не шевелиться.
Я чувствовал, как они крадутся, стараясь не тревожить снег. Каждый шаг их был — как падение в колодец спиной вперед, как случайное убийство, как бесполезно продолбанная жизнь, которую никто тебе не вернет.
Это ощущение разрасталось на моей коже.
Стайную нежить трудно обвинять в том, что она жрет людей. Тот, кто живет в аду, имеет право быть жестоким к тем, кто избежал этого. Это сродни болезни, которую нельзя вылечить. И поэтому мы убиваем их.
Смерть — отличное лекарство.
От всего.
— Ждем… Ждем… — повторял Макс, косясь на меня. — Еще чуть-чуть… Поехали!
Мне всегда казалось, что он вообще не умеет испытывать страх. Даже тогда, когда положение у нас — хреновей некуда, у него в запасе оказывается план, согласно которому мы должны попробовать выкарабкаться.
И, что самое смешное, обычно он оказывается прав.
Многие ситуации можно исправить, просто достаточно часто попадая в противников.
Двое упали сразу, еще метрах в пятнадцати, срезанные почти одновременными выстрелами Марьки и Макса. Третьему я попал в бедро. Он упал, запутавшись в ногах. Добив его вторым выстрелом, я удачно снял еще одного, выскочившего из-за груды старых покрышек.
Четвертый смог подобраться ближе.
Четха вряд ли взяли бы золото в беге на длинные дистанции, но что касается прыжков — это абсолютные чемпионы среди выморочных тварей.
Он был большим. Не толстым — именно большим, какими иногда бывают боксеры-тяжеловесы. Трудно поверить, что такое крупное существо может двигаться так легко. Он спрыгнул с крыши плавным, длинным движением, заставляющим подумать о мотыльке или, возможно, о летучей мыши. Следующая моя пуля вошла ему между глаз, и он свалился Лизе под ноги.
Куча вонючего плесневелого белья, расползающегося по швам от сырости.
— Было бы неплохо, если бы ты ронял их подальше, — заметила она и тут же резко развернулась, чтобы вырубить тварь, обошедшую нас сзади.
— Учту на будущее, — хмыкнул я. Прицелился и довольно аккуратно снял следующего.
Он пытался протиснуться между парой контейнеров, стоявших слишком близко друг к другу. Видимо, счел, что обходить — это слишком долго. Легкая мишень.
Еще одного Марька зацепила выстрелом в плечо, и он пробежал несколько шагов, прежде чем почувствовал это.
Некоторые уверены, что нежить не способна испытывать боль. Это не совсем верно. Сделать больно можно кому угодно. Просто некоторые не считают боль вещью, на которую стоит обращать внимание. Если повреждение не мешает двигаться, они вообще не заметят его.
Раздробленное плечо четха не остановило, но замедлило. Так, словно он на бегу пытался понять, как же вышло, что правая рука больше его не слушается.
Лиза воткнула одну из своих как следует наточенных железок ему в горло. Он упал на снег, но все еще скреб ледяную корку своими непомерно длинными когтями, когда Макс развернулся и прострелил ему голову. На всякий случай.
