Мария Семенова - Новая игра
— Жуть, — передёрнула плечами Бьянка. — Его же будет не прокормить! Нас бы не сожрал, как тех раков… Нет, право, лучше бы победили евреи. Голему что — сунешь в пасть комок бумаги — и вперёд, картошку копать.[123] А впрочем, — она судорожно зевнула, — медведь так медведь. Главное, чтобы по ночам не ревел…
— Не скажите, уважаемая, — вступился Приблуда. — Вспомните, когда он в евреях лежал, чего просил? Мацу, рыбу фиш, цимес этот свой с повидлом… И где всё это здесь взять? В Пещёрке я синагоги вроде не видел… Нет уж, от иудеев комочком бумаги не отделаешься, это точно. А медведя, если на крайняк, можно и на подножный корм выпустить. Не в синайских пустынях, слава Богу, на российских болотах живём… — И он с законной гордостью патриота обвёл рукой полгоризонта. — Тут от голода не помрёт!
— Да ладно вам ему кости мыть, — улыбнулся Краев. — Ганс Опопельбаум у нас медведь с большой буквы. Всё теперь, будем надеяться, в норме, животное начало взято под контроль, трансформация у Ганса Потаповича будет происходить не обязательно в полнолуние, а… — он виновато пожал плечами и докончил: —…когда я ему прикажу.
Мгави и Мгиви. Двадцать лет спустя
В лесу было сумрачно, душно и влажно, прелая земля местами хлюпала под ногами. Где-то очень высоко, на верхних ярусах леса, птицы наслаждались простором и светом, но здесь, внизу, был совсем другой мир. Тесный, мрачный, редко где озарённый тонким лучиком солнца. Над лесной подстилкой медленно плыл густой тёплый туман, и воздушные корни орхидей, поселившихся в пазухах древесной коры, пили из него влагу. Щупальца лиан обвивали стволы, сплетаясь в густую ловчую сеть…
Мгави, Мгиви и отец их отца шли по джунглям, в основном надеясь на слух. В лесу знающие люди видят ушами. Видят притаившихся на ветках радужных змей, от яда которых нет противоядия даже у великих колдунов атси. Видят на краю лужи чёрных лягушек, каждая из которых способна дать силу стрелам целого племени. И ещё многое, многое…
Всё знакомо, всё привычно. Всё в порядке вещей.
Впереди шёл дед с боевой дубинкой и копьём, за ним Мгави с бангваном и топориком, последним — Мгиви с отточенным ассегаем.
Мгиви опережал Мгави во всём. И на охоте, и в учении. Три луны назад, во время ритуального поединка на шестах, он поверг брата наземь, и старшим воинам стало ясно, что стать Великим Колдуном было суждено именно Мгиви.
Поэтому он и шёл сегодня последним. Это была большая ответственность и огромная честь.
Тем временем дед вдруг замер, предостерегающе вскинул руку и обернулся:
— Хватить топать, дети гиены! Вы слышите то же, что и я?
В его хищном шёпоте звучало шипение змеи.
— О да, отец нашего отца, — дружно кивнули близнецы. — Мы слышим, как бьются сердца людей-леопардов. Они впереди, в двух полётах стрелы. Их семеро.
— Шестеро. И в двух с четвертью, — поправил дед, страшно усмехнулся и воткнул копьё древком в грунт. — Ладно, пусть идут, если охота.
Всем было известно, что для настоящего боя ему не были нужны ни луки, ни копья. Сверкающее «яйцо ньямы»,[124] слетавшее с его руки, убивало слона. А уж каких-то там двуногих леопардов…
— Да, да, пусть идут, — исполнились мужества братья. — Нам ли, чёрным буйволам, бояться каких-то леопардов! Мы их в грязь втаптываем, чтобы под ногами не путались!
Отношения с людьми-леопардами начали портиться несколько лет назад. Их колдун, вероятно опившись содаби,[125] назвал дедушку хромым быком и вызвал на магический поединок. О, это был поединок, о котором говорили от Конго до Окаванго!.. Вначале они позаимствовали тела львов, и дедушка разодрал врагу ухо, порвал бок и надкусил у самого основания хвост. Потом они сражались как два орла, взмыли под самые облака, и с колдуна леопардов посыпались пух и перья. А в третий раз они сошлись как чёрные носороги, и дедушка расщепил рог недруга на тысячу волосков.[126] Казалось бы, всё стало ясно, однако вражеский колдун никак не унимался — потерпев поражение в битве магических сил, он попытался уязвить дедушку оружием слухов и кривотолков. Не погнушался ни пересудами базарных сплетниц, ни газетами белых людей.
И дедушка ответил. Вначале напустил на вражеские деревни разъярённых слонов (белые люди долго потом изучали внезапные перемены в их поведении), потом муху цеце и голодную саранчу. Ну и напоследок — кровавую лихорадку.
Вот так и возникают, и остаются в писаниях рассказы о казнях, обрушенных на представителей неправильной веры. От Конго до Окаванго воцарился мир. Все наконец поняли (вот только надолго ли), что от мирного народа атси лучше держаться подальше. Особенно от клана чёрного буйвола…
Между тем шестеро людей-леопардов явно почуяли дедушку и внуков. Они резко отвернули в сторону и начали забирать в болото. Змеи и опасная трясина были предпочтительней встречи с мирными атси. Из клана чёрного буйвола. Мгиви только задумался, повлияло ли на что-нибудь их с Мгави присутствие. Вообще-то, получалось, что вряд ли.
— То-то у меня, ублюдки гиены… — Дедушка вытащил копьё из влажно чмокнувшей земли и сурово оглянулся на внуков. — Пошли! Хотите в лесу ночевать?
Примерно через сто полётов стрелы они вышли на овальную полянку, окружённую огромными деревьями обанг. Раскидистые шатры крон доставали, казалось, до облаков. В самом центре проплешины выглядывала из земли огромная каменная глыба, а на ней… На ней кишело бессчётное воинство змей.
Лес кругом полянки прямо-таки сотрясался от истошного обезьяньего крика. Ближайшая, если верить белому учёному Дарвину, человеческая родня прыгала по веткам, кормилась, размножалась, наводила в стаях порядок — и на чём свет кляла хвостатые легионы, пригревшиеся на камне.
«Мамба…» — то ли выругался, то ли обрадовался дед и тут же, перехватив дубинку, одной змее начисто снёс голову, а остальных разогнал. Привычно напился крови — и, словно круговую чашу, передал рептилию внукам. Причём не Мгави, стоявшему вроде бы ближе, а именно Мгиви. У Мгави при этом налились кровью глаза, но он сдержался, смолчал. А дед достал из сумки небольшой барабан:
— Иди сюда, Мгави. Пой песню.
— О отец моего отца, — дерзнул возразить Мгави, только присосавшийся к змее, — здесь ещё полно крови, вкусной прохладной крови, так приятной моему нёбу…
— Иди сюда, бездельник! — рявкнул дед. — У тебя прошлый раз ни одна обезьяна не издохла. Смотри, жениться не допущу!
Мгави судорожно глотнул последний раз и со всех ног метнулся к деду.
— О отец моего отца, я готов. С каких слов начинать?
Дело замышлялось непростое. Мгави предстояло бить в волшебный барабан, сделанный из кожи чёрной обезьяны, и лапа той обезьяны, стиснутая в кулак, должна была послужить ему колотушкой. При этом он будет петь песню смерти, рычать, словно в агонии, и танцевать пляску скорого конца, такого, чтобы без мучений. При надлежащем исполнении все чёрные обезьяны на расстоянии полёта стрелы, а то и двух должны были замертво попадать с деревьев. Но если бы кто отправился на охоту, просто затвердив волшебные слова и овладев барабаном, его ждало бы жестокое разочарование. Колдун должен ещё и обладать силой, а она у всех разная. Всех обезьянуморить не удавалось никому и никогда. Больше пятидесяти свалить не удавалось даже и деду. Мгиви тот раз еле насчитал пятерых, а Мгави вообще потерпел кромешную неудачу. Так дальше пойдёт, оставит его дед томиться в холостяках. Года этак на четыре…
Отчаянно напрягшись, Мгави ударил обезьяньей лапой по натянутой коже. Ему сразу показалось, что в окружающем мире что-то сдвинулось, переменилось. Тело юного колдуна завибрировало, ноги принялись вытаптывать по траве сложный узор. Исполнившись вдохновения, Мгави резко возвысил голос… и в кроне обанга плачущим криком отозвались обезьяны. Громко, судорожно, словно захлебываясь кровью. Миг — и с высоты начали падать большие чёрные тела. Одно, второе, третье, десятое. Целая дюжина!!!
— Ну наконец-то, — с облегчением вздохнул дедушка. — Можешь выбирать жену. Разрешаю.
Вот так, а Мгиви, любимчику своему, разрешил трёх. Это за жалких пять обезьян. Сам он старая обезьяна…
— Спасибо тебе, отец нашего отца. — Мгави вернул деду тамтам. — Я схожу принесу? А то остынет, будет невкусно.
…Сам он старая обезьяна. Которой давно пора такую же песню спеть. И ещё молодой обезьяне. По имени Мгиви…
