Дмитрий Политов - Небо в огне. Штурмовик из будущего
— Да успокойся ты, товарищ страшный сержант, — засмеялся Дивин, наблюдая за крохотным алым огоньком на кончике папиросы. — Если хочешь, я тебе даже честь отдам, причем в полном соответствии со всеми требованиями устава. Но только завтра, на трезвую голову. Идет?
Рыжков посопел немного, потом вдруг размахнулся и ударил экспата. Тот смотрел в этот момент в другую сторону и не успел среагировать должным образом. Тяжелый кулак больно врезался ему в ухо с неожиданной силой так, что в голове зашумело, а перед глазами поплыли разноцветные пятна.
— Ты что творишь?! — сержант вскочил на ноги и схватил обидчика за шиворот. — Чего руки распускаешь?
— Пусти, гад! — придушенно захрипел Прорва, пытаясь вырваться. — Пусти!.. Вот тварь горелая!
Последние слова словно ударили Григория током. Темная ярость поднялась изнутри, затопила целиком. Несильно хрустнули кости, изменяя свою форму, темнота привычно уступила место серой дымке, и Дивин, оскалившись, сильно встряхнул человека, точно мешок картошки. Растягивая удовольствие, поднял на вытянутой руке перед собой, сжав его горло клешней так, чтобы не перерубить раньше времени, а потом без особых усилий приблизил к себе вплотную и клацнул страшными жвалами-челюстями у самого носа Прорвы.
Глаза у Рыжкова полезли из орбит. Лицо исказилось, а из горла раздался тоненький, как у поросенка, которого режут, визг.
— И-ииииииииииииииииии!!!
Экспат вздрогнул, приходя в себя. Клешня бессильно разжалась, и человек упал вниз. Покатился по ступенькам, продолжая визжать, вскочил на четвереньки и так понесся к забору прямо через грядки, не разбирая дороги, словно диковинный зверь. Обостренный слух донес до Григория встревоженные возгласы в доме, грохот покатившейся по столу кружки, а потом топот людей, спешащих на улицу.
Сержант сделал несколько шагов в сторону, прячась за густой сиренью, растущей прямо под окнами избы, и торопливо запустил процесс обратной трансформации, ругая себя за несдержанность. Черт, надо что-то придумать побыстрее, а то все пойдет вразнос! Как теперь убедить Рыжкова, что ему все это просто почудилось?
* * *За окном иллюминатора плыли белые облака. Время от времени самолет выдирался из их липких объятий, и тогда в глаза било яркое-яркое солнце. Иногда сквозь редкие разрывы можно было рассмотреть землю, тоненькие паутинки дорог, зеленые прямоугольники полей и синие прожилки рек.
Григорий сразу после взлета откинулся на стенку, поднял воротник шинели, надвинул на глаза пилотку и закрыл глаза. Хороший солдат всегда высыпается впрок. В окно он смотрел только пару-тройку раз, когда кто-нибудь из однополчан замечал внизу что-нибудь интересное и пытался привлечь внимание товарищей. А потом решительно плюнул на это дело. Особенно, когда заметил напряженный взгляд, которым его буквально буравил сидящий напротив Прорва. Да, глупо вышло.
Хорошо еще, что удалось убедить всех, что, мол, померещилось Рыжкову невесть что с пьяных глаз. Комэск Малахов потом долго пугал и без того белого как полотно свежеиспеченного старшего сержанта подступающей к нему вплотную белой горячкой. Прорва кивал, дрожал всем телом, безостановочно икал и смотрел на Дивина, мирно стоявшего в сторонке, с диким ужасом. И спать в одной избе с экспатом отказался наотрез. Собрал нехитрые пожитки и свалил к своей поварихе.
Зато теперь, когда убегать из салона транспортника было просто некуда, бдительно наблюдал за Григорием весь полет, словно опасался, что тот опять обернется чудовищем, набросится на него и довершит начатое. Переубеждать его сержант не стал. Боится? Да и хрен с ним! В следующий раз думать будет, что болтает. Пусть даже и с пьяных глаз.
Но на душе у Дивина все равно скребли кошки. Неладно вышло. Неправильно. Пусть человек тысячу раз виноват, но ведь он свой, товарищ, с которым они не раз ходили в бой, защищали друг дружку. И к этому чувству вины примешивалось опасение: неужели инициация прошла не так, как нужно? А что, если он теперь будет срываться из-за любой мелочи? Спросить бы кого, но только где здесь взять знатока в области психологии молодых мантисов?
Наконец большой, неуклюжий «Ли-2» пошел вниз. Пробил облака, некоторое время плыл в горизонтальном полете, будто примеривался, стоит ему приземляться или нет, а потом не спеша, с чувством собственного достоинства все же пошел на посадку.
Война наложила на Куйбышев свой отпечаток. На улицах появилось очень много людей в военной или полувоенной форме. Лица сосредоточенные, смех и улыбки заметишь на них нечасто. Но летчикам, вырвавшимся ненадолго из огненной круговерти, было все равно. Они чувствовали себя приподнято, чуть ли не празднично.
С аэродрома пилотов отвезли в какой-то пригородный дом отдыха. Они заняли в нем несколько небольших домиков, которые после весьма скудного на комфорт фронтового жилья показались им удивительно уютными. Разве может человек, не испытавший на своей шкуре тягостей и лишений, понять всю прелесть таких обыденных на первый взгляд деталей, как идущая из крана теплая вода, свежие накрахмаленные простыни, тарелка репродуктора, из которой весь день напролет льются еще довоенные записи Лемешева или Руслановой? Конечно же нет!
А вот фронтовикам они доставляли поистине райское наслаждение. И пользовались выпавшими на их долю благами они взахлеб, наперегонки. Одни жадно накинулись на книги в небольшой, но довольно умело подобранной местной библиотеке. Другие без устали гоняли шары в бильярдной, с азартом заключали самые невероятные пари, беззлобно ругались и тут же мирились, распивая втихаря, чтоб не заметили командиры, мировую. Третьи с утра до вечера резались в домино, оглашая окрестности пулеметным треском костяшек и громкими возгласами: «Рыба!» Кое-кто умудрялся даже улизнуть в город.
В один из дней в домик, где разместилась эскадрилья капитана Малахова, заглянул комиссар. Багдасарян с интересом осмотрел комнаты, где жили летчики, мимоходом отругал одного из желторотиков за несвежий подворотничок, а потом собрал опытных пилотов и попросил:
— Ребята, просьба к вам имеется. Нужно съездить на авиационный завод. Он расположен здесь неподалеку. Пообщаетесь с рабочими, расскажете о боях, подбодрите, на наглядном, так сказать, примере покажете, как важен их труд, какое большое дело они делают для страны, для Победы.
— А почему именно мы? — высунулся взъерошенный Рыжков. — Пусть вон первая эскадрилья скатается. У меня, может, планы!
Батальонный комиссар взглянул на него с укоризной.
— Глупость сказал! Открою тайну: на этом заводе собирают наши «Илы». Понимаете? Может быть, уже совсем скоро мы сядем на машины, сделанные руками именно этих людей, так почему бы не сделать так, чтобы они трудились пусть самую капельку, но лучше, чем теперь? В конечном итоге разве не поможет их позитивный настрой нам с вами? Вдруг они вложат в наши штурмовики частичку тепла? А насчет того, кому ехать… ребята, вы ведь в полку едва ли не самые опытные, почти все орденоносцы. Кто, если не вы, должен представлять наш славный полк?
