Дмитрий Политов - Небо в огне. Штурмовик из будущего
Полк майора Хромова понес очень большие потери. Из двадцати машин, положенных по штатному расписанию, в строю осталось всего шесть. Да и те требовали серьезного ремонта. И командование решило вывести часть для пополнения и переподготовки. Остатки боевой техники передали в другие части.
— Говорят, в Куйбышев нас отправляют, — вполголоса сообщил всезнающий Рыжков. Поредевший личный состав полка замер в строю перед своими командирами, за спинами которых стоял накрытый красной скатертью стол с коробочками орденов и белеющими прямоугольниками грамот. Майор Хромов как раз произносил торжественную речь, когда Прорва вдруг решил поделиться с товарищами добытой информацией. — Дадут немного отдохнуть, пополнят техникой и людьми, и снова на фронт. Так что радуйтесь, славяне, пока есть такая возможность.
— Замолкни! — Малахов показал исподтишка сержанту кулак. — Нашел время!
Дивин не особо внимательно вслушивался в речь комполка. В принципе, она мало чем отличалась от тех, что звучали в свое время в Империи. Разве что немного иначе расставлены акценты, а так весьма и весьма близко и по смыслу и по духу. Вот с выступлением комиссара дело обстояло иначе. Багдасарян говорил негромко, но очень душевно. И слова сумел подобрать вроде бы обыденные, но очень к месту.
А потом началось награждение отличившихся в боях летчиков и техников. Вручал их у развернутого полкового знамени какой-то незнакомый генерал из штаба фронта. Григорий и к этому отнесся достаточно равнодушно. Нет, он, разумеется, был искренне рад за своих товарищей, но реагировал вяло. Устал, наверное. Перегорел. В этом смысле предстоящая передышка была как нельзя кстати.
Хромов получил орден Ленина. Такой же награды был удостоен и капитан Малахов. Петрухину вручили Красное Знамя. Рыжкову досталась Красная Звезда и еще один треугольник в петлицы. Не обошли орденами и медалями и многих других бойцов и командиров. А вот Дивину…
— Ты только не заводись, Гриша, — комэск смущенно отвел глаза. Летчики сидели в своей избе, выложив на стол немудреную фронтовую закусь — у кого что нашлось в вещмешках — и купленную в поселке в складчину бутыль мутного самогона, — но комиссар сказал, что после всех твоих художеств — и на спецпроверке, и в том разведывательном вылете — комполка лично твои наградные документы и представление на очередное звание порвал. Да еще и ему шею намылил, когда он заступиться попробовал. Но ты не переживай, Багдасарян говорит, что просто надо немного подождать. Батя перебесится, успокоится, и все придет в норму. Ну не будет же майор вечно тебе ордена зажимать. У тебя сколько боевых вылетов?
— Девятнадцать, если ничего не путаю, — равнодушно ответил экспат. — А что?
— Как что? — Малахов всплеснул руками. — Считай, «боевик» ты уже заслужил[7]. Железно! А еще за сбитых фрицев. Представляешь, сразу пару орденов дадут, зуб даю!
— Да ладно, — махнул рукой сержант. — Главное — выжить, а остальное приложится.
— Не скажи, — не согласился с ним капитан. — Разве не здорово явиться домой не просто так, а с заслуженными наградами? Тут тебе и почет, и уважение!
— Домой? — саркастически усмехнулся Григорий. — А вы знаете, где мой дом?
Малахов сконфузился.
— Ох, извини, я позабыл, что ты… в смысле, что у тебя…
— Забыли! — поспешил прийти на помощь командиру Дивин. — Скажите лучше, когда вылетаем?
— Послезавтра, — облегченно улыбнулся комэск. — Сдадим технику, подпишем все необходимые бумажки, и фьюить — на транспортник и в тыл.
— Отлично, — обрадовался экспат, — значит, я завтра с утра успею на рыбалку сгонять. У хозяйки нашей снасти видел, пойду спрошу разрешения их позаимствовать.
— А ты что, разве рыбак? — спросил с удивлением Малахов. — Я за тобой раньше подобного интереса не замечал.
— Да не то чтобы ярый, — смутился Григорий, кляня себя за длинный язык, и принялся лихорадочно выкручиваться, — но пробивается иногда в памяти что-то. Вот всплывало несколько раз, будто сижу с удочками на речке или озере, не скажу точно. Поэтому решил сходить, вдруг окончательно воспоминания вернутся?
— А, тогда ясно, — понятливо кивнул капитан. — Что ж, сходи, развейся. Выпьем? — Он поднял со стола жестяную кружку.
— За Победу! — заорал порядком захмелевший Рыжков, заметивший жест комэска. — А где моя кружка?
— Иди лучше подыши свежим воздухом, — беззлобно засмеялся над ним лейтенант Петрухин. — Проветрись!
— В самом деле, Прорва, ты или закусывай лучше, или завязывай так набираться, — Малахов недовольно дернул щекой. — Мне даром не нужно, чтобы тебя завтра в непотребном виде командование обнаружило. Знай меру!
Рыжков поворчал немного, но подчинился. Встал из-за стола и вышел на улицу, покачиваясь и задевая стены. Экспат залпом жахнул противную теплую жидкость, отдающую сивухой, забросил торопливо в рот кусок вареной картофелины и отправился на хозяйскую половину договариваться насчет удочек.
Но здесь его ждала неудача. Женщина легла спать, и сержант, потоптавшись немного перед плотно закрытой дверью, негромко ругнулся и вышел на улицу перекурить. Постоял чуть-чуть на крыльце, вглядываясь в огромное звездное небо и вдыхая полной грудью свежий воздух, напоенный ароматами молодой травы и листьев, а потом присел на ступеньку рядом c Рыжковым, который благополучно привалился головой к перилам и мирно похрапывал.
Сержант достал папиросу, прикурил и расслабленно замер. Хорошо. Где-то далеко-далеко глухо гремит канонада, со стороны аэродрома доносится едва слышный гул моторов — это летают истребители-ночники. Да, а на «Илах» ночные полеты противопоказаны — выхлопы из движка так ослепляют пилота, что он не может нормально управлять самолетом.
— Гришка, ты? — хрипло вопросил Прорва, неожиданно проснувшись. — Который час?
— Да хрен его знает, — Дивину было откровенно лениво переться в дом за оставленными на кровати наручными часами. — Иди ложись нормально, чего здесь-то дрыхнешь.
— Все путем! — Рыжков попытался подняться, но ноги его совсем не держали, и он плюхнулся обратно. — Дай закурить… и огоньку! — он навалился на плечо экспата и дыхнул перегаром в лицо.
Григорий брезгливо поморщился, отвернулся и попытался отодвинуться.
— Вот ты нажрался, как свинья, — сказал он с досадой, — так будь человеком!
— Что?! — вскинулся вдруг оскорбленно Прорва. — Ты мне поговори еще! Забыл, что я теперь старший сержант, а ты просто сержант? А ну встал, как положено! Ишь, разговорился, мигом о субординации напомню.
— Да успокойся ты, товарищ страшный сержант, — засмеялся Дивин, наблюдая за крохотным алым огоньком на кончике папиросы. — Если хочешь, я тебе даже честь отдам, причем в полном соответствии со всеми требованиями устава. Но только завтра, на трезвую голову. Идет?
