Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ) - МакКаммон Роберт Рик
Сердце крысы билось все сильнее. Она уловила его запах, и тут же он сам почувствовал запах ее пыльной шерсти. Теперь он точно знал, где она. Крыса была неподвижна, но биение ее сердца говорило, что долго она не выдержит. Михаил точно знал, где находятся ее клыки, и тут она сделала рывок, пытаясь удрать в дальний угол.
Михаил был голоден, и ему очень хотелось схватить крысу, но мозг его работал словно в автоматическом режиме, безошибочно и хладнокровно рассчитывая направление и скорость крысы. Михаил двинулся влево. Крыса запищала и попыталась проскочить мимо, как серая молния, но Михаил тут же повернул направо, вытянул руку и схватил ее за загривок.
Крыса отчаянно билась, пытаясь его укусить. Это была крупная и сильная крыса. Вот-вот она вырвется!
Михаил разинул рот и впился зубами в крысиную шею.
В его движениях не было страсти или гнева, просто голод. Захрустели кости, и горячая кровь полилась ему в рот. Лапы крысы подергались и затихли, и это было концом неравной борьбы.
— Молодец, — сказал Виктор. Но в его голосе звучал упрек. — Еще пять сантиметров — и ты бы промазал. Крыса двигалась медленней кукольной прабабушки.
Михаил выплюнул голову крысы на ладонь. Он смотрел, как Виктор подходит к нему, в темноте контур его светился. По обычаю, лучшие куски отдавали Виктору, и Михаил протянул ему голову крысы.
— Это твое, — сказал Виктор и поднял с пола теплый трупик.
Михаил раскусил череп крысы и добрался до мозга. Вкус мозга напомнил ему сладкую картофельную шаньгу, которую он когда-то ел в другом мире.
Виктор расчленил тело крысы. Он вдохнул запах крови и теплого мяса, вытащил внутренности пальцами и отделил куски жира и мяса от костей. Он преподнес часть добычи Михаилу, и тот принял с благодарностью.
В темной комнате мужчина и мальчик ели крысу, а в книгах на полках вокруг них стояли книги — немеркнущие творения лучших умов человечества.
Глава 18
Цепь золотых дней приобретала серебристый оттенок. Мороз блестел инеем в лесу; лиственные деревья стояли обнаженными под жестоким ветром.
— Суровая будет зима, — сказала Рената, разглядывая изморозь на ветвях деревьев.
Первый снег выпал в начале октября и набросил на белокаменный дворец белый покров.
Пока свистели и кричали ветры ноября и снег летел, как шрапнель, стая собиралась в глубинах дворца вокруг костра, который никогда сильно не разгорался, но никогда и не гас. Тело Михаила отяжелело, и его все время клонило ко сну, хотя Виктор неустанно забивал ему голову вопросами из книг. Михаил никогда не подозревал, что этих вопросов так много; они не оставляли его даже во сне. Через некоторое время его сны заговорили на немецком и английском языках. Здесь Виктор был беспощаден. Но ум Михаила, который отсчитывал время, играя на палочках, обострился так же, как и его инстинкты, и он учился.
Живот Алекши округлялся. Она много лежала, свернувшись в клубок, а другие часто приносили ей кровавые лакомства. Вся стая никогда не превращалась в волков на глазах у Михаила. Они всегда выходили в коридор или на лестницу на двух ногах, а покидали белый дворец, отправляясь на охоту, на четвереньках. Иногда они возвращались со свежей добычей, истекающей кровью, иногда — мрачными и с пустыми руками. Но кругом сновало множество крыс, которых манило тепло костра, а их поймать было нетрудно. Михаил был одним из стаи, но все еще чувствовал себя человеком: замерзшим мальчиком, которому здесь было неуютно. Боль в костях часто становилась такой нестерпимой, что ему хотелось плакать. Все же он не плакал. Он страдал от боли, но взгляды, которые бросали на него Виктор и Рената, говорили ему, что слезы здесь неуместны.
Преображение все еще оставалось для него тайной. Одно дело — жить со стаей, другое — жить ее жизнью. Как они преображались? Эта мысль — еще одно звено в цепи вопросов Михаила. Делали они глубокий вдох, как перед прыжком в темную ледяную воду? Вытягивались настолько, что из-под человеческой кожи проступала волчья шерсть и волчья натура? Как они совершали это? Никто не говорил ему об этом, а детеныш стаи был слишком робок, чтобы спросить. Он только знал, что, когда после удачной охоты доносились их победные голоса, его кровь кипела.
С севера задул жестокий ветер. Пока он бушевал в стенах дворца, Павла пела народную песню о пташке, которая улетела к звездам, а ее брат Рыжий ритмично, в такт играл на палочках. Северный ветер надолго приютился в верхних палатах дворца, завывая свою песню. Костер утратил тепло, и пища иссякла. Желудкам оставалось только петь. Но Виктор, Никита и Рыжий уходили на охоту, невзирая на мороз. Как-то раз их не было три дня, потом Виктор и Никита притащили полузамороженное тело лося. Рыжий не вернулся. Он погнался за косулей. Виктор и Никита видели его в последний раз, когда он зигзагами несся вслед за своей добычей.
Павла немного поплакала, другие ей не докучали. Плакала она недолго, и горе не лишило ее аппетита. Она накинулась на кровавую пищу так же жадно, как и другие, не исключая Михаила. Он получил новый урок: каким бы ни был удар судьбы и крик души, жизнь продолжалась. Как-то утром он проснулся и лежал, прислушиваясь в темноте. Буря затихла. На камнях дворца и на ветвях деревьев лежал снег. Светило яркое солнце. Над белым миром небо было светло-голубым. Виктор, Никита и Франко протоптали во дворе дорожку, и Михаил шел по ней вместе с другими, вдыхая острый, свежий морозный воздух.
Он глубоко дышал, пока не ощутил жжение в легких. Солнце светило ярко, но не грело, и пелена снега была не тронута. Михаил был захвачен красотой зимнего леса; и вдруг получил удар снежком по голове.
— Точное попадание! — прокричал Виктор. — Давай еще!
Никита улыбался, скатывая новый снежок. Замахнулся, но в последнюю минуту изменил прицел, развернулся и влепил снежком в лицо Франко, который стоял в семи метрах сзади.
— Осел! — заорал Франко, нагибаясь за снегом.
Рената бросила снежок, который скользнул по голове Никиты, Павла ухитрилась запустить свой прямо в лицо Алекше, которая со смехом упала на спину, держась за свой круглый живот.
— Ага, ты хочешь войны? — сказал Никита, глядя на Ренату с улыбкой. — Ты ее получишь.
Он кинул снежок, который попал ей в плечо. Затем Михаил, который стоял за ее спиной, залепил снежком Франко между глаз с такой силой, что тот отшатнулся.
— Ах ты… звереныш! — выдохнул Франко.
Виктор улыбнулся и ловко увернулся от снежка, летевшего ему в голову. В Ренату попало сразу два — от Франко и Павлы. Михаил снова сунул озябшие руки в снег. Никита увернулся от броска Ренаты и добрался до места, где лежал нетронутый снег. Он погрузил обе руки в снег и достал нечто другое, замерзшее и окровавленное.
Смех Ренаты как отрезало. Последний снежок, брошенный Франко, взорвался на ее плече, но она смотрела на то, что держал Никита. Снежок выпал у Михаила из рук. Павла замерла, лицо ее вытянулось; волосы растрепались.
Никита вытащил из снега руку. Она была гладкой и голубой, как полированный мрамор: у нее не хватало двух пальцев. Большой и указательный пальцы были сведены в последней судороге, тыльную сторону ладони покрывал рыжий пушок.
Павла шагнула вперед. Еще один шаг, еще один по колено в снегу. Она заморгала, ошеломленная, и затем простонала:
— Рыжий!
— Уведите ее, — сказал Виктор Ренате.
Она взяла Павлу за руку и попыталась отвести ее во дворец. Но Павла не послушалась.
— Иди домой, — сказал ей Виктор, заслоняя собой то, что Никита и Франко вырывали из-под снега. — Иди сейчас же.
Ноги Павлы подкосились. Алекша подхватила ее под другую руку, и женщины повели ее во дворец. Глаза Павлы были пустыми и тусклыми, как у лунатика.
Михаил двинулся было за ними, но Виктор остановил его:
— А ты куда? Иди сюда и помоги нам.
Виктор нагнулся и начал отбрасывать снег, помогая Никите и Франко. Они отрыли груду кровавых костей. Почти все мышцы были разорваны. Некоторые кости были человеческими, другие — волчьими: тело Рыжего перед смертью находилось в стадии превращения.
