Чехов (СИ) - "Каин"

"Сыны. Градъ Петров".

Толстые подошвы тяжёлых ботинок топали по мостовой словно на марше. А навстречу им, с другой стороны улицы, уже выходили парни в такой же чёрной одежде. Только с нашивками первого черносотенного легиона. И заметив их, анархисты ускорились. А в оппонентов — черносотенцев полетели пустые бутылки.

— Только так! И никак иначе! — послышался стройный гул голосов. Обе группы перешли на бег, стремительно сближаясь. И я заметил пару тел черносотенцев, которые лежали на мостовой, выбитые из строя анархистами.

А через секунду на мостовой началась плотная рубка. Но к моему удивлению бой шел честно, без применения силы. То ли таков был уговор, то ли обе стороны пока не хотели проливать лишнюю кровь, за которую придется отвечать. Послышались крики и рев толпы. Которая, впрочем, игнорировала застывшие на перекрестке машины.

— Жестокие нравы царят в этих местах, — пробормотал я, глядя на разгорающееся побоище.

— Да просто черносотенцы вчера немного похулиганили, — ответил извозчик и сунул между зубами зубочистку. — Вот и результат. Пару дней побугуртят, а затем все успокоится.

Я покосился на водителя, хмыкнул, заметив на предплечье край татуировки со знаком анархии. Извозчик поймал мой взгляд и скрыл усмешку. Но ничего не сказал. Слова были лишними. Многие из рабочих районов примыкали к одной из группировок, чтобы защитить свои интересы. Да и жандармы лишний раз бы подумали, прежде чем обижать такого вот меченого. Как знать, какая сила стоит за простым пареньком с отметиной на руке?

Извозчик напряженно всматривался в беснующуюся толпу. Скорее всего, где-то в рядах анархистов сейчас бьётся сын этого мужчины. Может быть, через несколько минут он окажется в околотке жандармерии. Если не успеет убежать.

Словно подтверждая мои мысли, где-то далеко завыли сирены машин жандармерии. И парни бросились врассыпную, вынося из боя оглушенных и приходящих в себя товарищей. Улица враз опустела. На мостовой остались обрывки ткани и, кажется, несколько зубов, которые смотрелись крохотными белыми каплями. И как мне показалось, таксист, который наблюдал за побоищем, вздохнул с облегчением. Значит, я был прав.

— И часто у вас тут такое случается?

— Бывает, господин. Что поделать, ежели у молодежи кровь кипит?

— И то верно, — не стал спорить я.

Машина тронулась и покатила дальше, проехала ещё пару кварталов и остановилась у кованых металлических ворот, над которыми красовалась надпись:

"Северное морское пароходство".

— Приехали, барин, — пробасил извозчик, останавливая авто на парковке.

— Спасибо, — ответил я.

Вынул из кармана деньги и передал трудяге. Но тот не стал брать их в руки. Только указал глазами на торпеду. И я усмехнулся: совсем забыл, что большинство извозчиков суеверны. Оставил деньги, поблагодарил водителя и вышел из авто.

Воздух был напоен запахом соли, ржавого железа и тяжелым ароматом дизеля. Слышался шум двигателей, лязг металла и крики рабочих. Где-то далеко, над гладью соленой морской воды, разносились громкие визги чаек.

У ворот дежурили трое бойцов в чёрной форме дружины. И едва я покинул такси, один из них направился в мою сторону:

— Добрый день, мастер, — вежливо поприветствовал он меня. — С каким вопросом прибыли?

— Меня зовут Павел Чехов. У меня назначена встреча с мастером-управляющим порта. По поводу одного из работников.

Мужчина смерил меня тяжелым изучающим взглядом, совершенно не смутившись ответному.

— Прошу за мной, — наконец произнес незнакомец и зашагал к воротам.

Охранники открыли дверь, вырезанную в створке, и я прошел на территорию.

— Идёмте, мастер Чехов.

Мой провожатый направился вглубь территории, я последовал за ним.

В порту царило рабочее оживление. И уже от ворот открывалась вся перспектива порта. У причалов стояли корабли со всего мира. Башенные краны и вилочные погрузчики перемещали контейнеры с грузами, выстраивая их в штабеля, а снующие по территории погрузчики разгружали эти контейнеры, перевозя товары и наполняя стоявшие на парковке у причалов грузовики.

Охранник свернул направо, по асфальтированной дорожке, подошёл к дверям двухэтажного дома с табличкой "Администрация". Потянул на себя створку, приглашая меня войти.

Дружинник проводил меня до приемной, постучал в широкий косяк, приоткрыл дверь и заглянул внутрь:

— Марфа Доньевна, к Антону Сергеевичу прибыл мастер Чехов. Говорит, что он его ожидает.

Я подумал о том, что на проходной никто и не захотел проверить правдивость моих слов. Видимо, не особенно беспокоились о том, что я могу быть мошенником. И понятно почему. Окажись я проходимцем, то судьба моя была бы решена — порт большой и тело спрятать много ума не нужно.

— Пусть войдёт, — послышалось из-за двери. И дружинник распахнул ее передо мной:

— Прошу, мастер.

— Благодарю, — ответил я и прошёл внутрь.

В приемной было пыльно и пахло краской. За столом сидела крупная дама лет сорока. Она не часто улыбалась, судя по суровым складкам, тянущимся от носа в подбородку. Густо подведенные глаза смотрели сквозь стекла очков с видом превосходства. Женщина пожевала губу и снизошла до вопроса:

— Павел Чехов?

— Собственной персоной.

— Проходите уже, — с недовольством протянула женщина и потеряла ко мне всяческий интерес.

Кабинет управляющего расположился на втором этаже в здании администрации. И он сильно отличался от кабинета главного приказчика Васильевской лавки. Небольшая комната казалась еще теснее, из-за картотечных шкафов, что тянулись вдоль стен, поднимаясь до самого потолка. В центре комнаты стоял большой письменный стол, на котором расположился белый кирпич-монитор и телефон, а также несколько стопок документов. Напротив входа светилось окно с видом на доки и гавань. Интересное решение. В любой момент можно было отвлечься от работы, полюбоваться в окно и узнать, чем же там занимаются трудяги. Желтые занавески часто разводили в стороны, судя по жирным пятнам на ткани.

Начальник порта не сидел во главе стола. Он стоял на высокой стремянке и касался лысиной лампы дневного света, которая нервно моргала. И едва я вошел, мужчина с интересом взглянул на меня, а потом улыбнулся:

— Добрый день, мастер Чехов. Прошу, проходите. Присаживайтесь.

Он указал на одно из свободных кресел, и я воспользовался его приглашением.

— Уж простите, но дела не дают расслабляться. Иногда мне кажется, что будь в сутках больше часов, мне не хватало бы еще пары.

— Понимаю, — сказал я и это не было банальной вежливостью. — Мой отец тоже живет работой. И ему всегда не хватает времени на отдых.

— На том свете отоспимся, — хохотнул мужчина и наконец нашел бумаги в ящике.

Довольно бодро спустился по ступеням и сложил стремянку, чтобы задвинуть его в угол. Антон Сергеевич оказался довольно крепким кряжистым мужчиной лет пятидесяти с седыми висками, широким обветренным лицом, глубоко посаженными глазами цвета чайного настоя. Одет он был в серые брюки с подтяжками, голубую рубашку. Ботинки с избитыми носами знавали лучшие времена, но при этом не выглядели ветхо. Мне подумалось, что мужчина не менял обувь не из экономии, а потому что привык к паре и не хотел разнашивать новую.

Антон Сергеевич протянул мне руку и стиснул пальцы в коротком пожатии. Вышло у него довольно крепко, хотя я был уверен, что приказчик не пытался демонстрировать силу.

— Что за дело привело вас на наше предприятие? — с интересом уточнил управляющий и взглянул на меня, ожидая ответа.

— Ваш работник недавно обратился ко мне за защитой своих прав. По его словам, вы нарушили Рабочий кодекс, не выплатив ему зарплату.

Управляющий сел за стол, положил перед собой стопку бумаг и повертел в руках ручку. Затем удивлённо поднял бровь:

— Вот как? Могу я поинтересоваться, как же зовут этого работника?

— Фома Питерский, — честно ответил я.

— Фома, Фома, — забормотал Антон Сергеевич, словно вспоминая имя. — Не помню такого. Могу ли я увидеть копию трудового договора с этим работником?