Григорий Крячко - Суррогат мечты
Спустившись по бетонным ступеням на уровень минус первого этажа, Лебедев остановился перед могучей сейфовой дверью, подождал инженера, чтобы он отпер ее своей индивидуальной магнитной ключ — картой. Иначе никак. Ученые входили сейчас в подземный бункер лаборатории испытательного центра, где готовилось испытанию одно из святая святых Института: «изделие номер 61».
Лебедев и Новиков спустились вниз по лестнице, изгибающейся несколькими пролетами. Испытательный цех находился на глубине примерно пятнадцати метров и сверху, как полноценное бомбоубежище, был накрыт мощным накатом железобетона и плотно утрамбованной глины. Внутрь вели с поверхности только большой грузовой лифт, находящийся в соседнем здании, и эта лестница. Наверняка за научным центром велось пристальное наблюдение из космоса, но знать о целом подземном комплексе не мог никто. Наружные же строения и большие трансформаторы вполне могли напоминать просто крупную тяговую подстанцию.
В наблюдательном пункте шла рабочая суета. У центрального вычислительного центра и оплетенного кабелями пульта управления сосредоточенно химичил, присев на раскладной стульчик, высокий парень с густой копной нечесаных волос на голове. В зубах зажата отчаянно чадящая сигарета, небритое лицо хмуро-сосредоточенное и какое-то помятое, будто обладатель его не спал минимум две ночи. Хотя в связи с подготовкой к испытаниям, скорее всего, так и было.
— Гена, — обратился к парню Новиков. — Как там с подачей тока?
— Вроде нормально, — пробубнил, не выпуская сигарету из угла рта, техник. — Скажите там, наверху, чтобы восьмой блок проверили, чтобы не вышло, как в прошлый раз.
Новиков кивнул и жестом позвал Лебедева с собой.
— Это что еще за хиппи тут завелся? — недовольно спросил ученый.
— Гена Карандин, — ответил Новиков. — Не смотрите на внешность. У парня руки золотые.
Сквозь затянутое толстой сеткой и армированным стеклом окно наблюдательного пункта был виден цех внизу. Там на специальной телеге, катавшейся взад-вперед по рельсам, стоял укрепленный опорами и растяжками щит из броневой стали добрых полметра толщиной. А прямо на него из люка, открытого в стене напротив, смотрело дуло какого-то странного оружия. Для начала калибр ствола был не меньше мелкокалиберного пушечного. Кроме того, дуло венчал цилиндрический набалдашник, оплетенный силовыми кабелями в металлической оплетке. Все остальное скрывалось в аппаратном отделе цеха.
Запиликала рация в нагрудном кармане куртки Новикова. Инженер обменялся с кем-то парой фраз и кивнул начальнику в сторону комнаты с оборудованием:
— Все готово. Пятиминутный отсчет до пробного выстрела.
Прозвучал короткий вякающий сигнал сирены. Суета усилилась. Громко лязгнули, запираясь, герметичные двери, ведущие в цех. Лаборанты зажгли яркие софиты, залившие платформу со щитом потоками света. Лебедев, опершись руками на подоконник, весь превратился во внимание. За его спиной Геннадий щелкал какими-то рычажками на пульте управления и негромко бубнил в рацию.
— Пять… четыре… три… два… один… Пуск!
Раздалось громкое и полное страшного напряжения гудение. Свет на посту и в цехе притух, как если бы лампам не хватало тока, у Лебедева вдруг заныли зубы, как это бывало у него в сильном электромагнитном поле. Гудение достигло пика, почти перевалив предел слышимости уха человека.
Резкий удар, от которого вздрогнул весь бункер. У Лебедева на миг поплыла голова, он отшатнулся от окна, схватился за виски. А потом глянул вниз. И обомлел. Толстый лист брони остался стоять, как и стоял изначально, только вот точно посередине его образовалось отверстие диаметром в человеческую голову, а щит из специального волокнистого материала, укрепленный на противоположной стене цеха вдруг оказался промят, буквально вдавлен в бетон. Броня вспучилась, ощетинилась клочьями вывороченного чудовищной силы ударом металла. Скорость полета снаряда была столь невообразимо велика, что щит даже не дрогнул, не свалился, когда его буквально прошило насквозь.
Лебедев стоял, скрестив руки на груди, не слыша поздравлений Новикова и радостной суеты обслуживающего персонала. Ученый думал.
Они добились в Институте способности управления электромагнитной индукцией для создания супероружия, такого, с которым по мощности может сравниться только ядерный фугас. Теперь Лебедев лично увидел это оружие в действии. Это зрелище не могло не потрясти. От снарядов электромагнитной пушки не могла спасти ни одна броня. пронизанный, как листик бумаги, стальной щит наглядно это подтверждал. А стреляли всего лишь остроконечной болванкой из вольфрама диаметром сорок и длинной семьдесят миллиметров. А если увеличить массу снаряда вдвое? Втрое? Заменить вольфрам обедненным оружейным ураном?
Если бы Лебедев был верующим человеком, а не научным атеистом, воспитанным в традициях философии марксизма — ленинизма, он бы непременно перекрестился.
«Что вы чувствуете, когда стреляете в живого человека» — спросили как-то одного воина.
«Я чувствую отдачу» — ответил тот.
— Лаборатории находились на первом этаже, — Сахаров расстелил на столе громадную, отпечатанную на нескольких больших листах, склеенных между собой торцами план-схему Института. — Вот здесь, здесь и здесь. Меня интересует все, на чем можно сохранять информацию. Особенно диски, флешки, как вы их называете, и жесткие диски компьютеров. Но лаборатории наверняка закрыты.
— Как так? — удивился Кротов, командир отделения бойцов прикрытия. — Там же давно света нет, вырубилось все, или замки чисто механические?
— В бункере под зданием находится небольшой атомный реактор, — признался академик. — Его буквально за полгода до аварии перезарядили, так что электроэнергии должно быть предостаточно. Если, разумеется, до сих пор работают турбины. Но они надежные, из Америки везли, так что ничего им не сделается. Замки там особые, электромагнитные, я дам вам специальное устройство, универсальный ключ для всех дверей Института. Ну, с механическими замками, разумеется, справляйтесь сами. Своими, так сказать, первобытными средствами. Прежде, чем входить, обязательно замерьте плотность излучения пси — поля и, конечно, уровень радиации. Про отравляющие вещества и биологическую опасность тоже не забывайте. Институт ведь занимался разными вопросами…
— Что может нас там ждать? — прямо и без обиняков спросил Эдуард. — Какие твари могут водиться?
— Я не знаю, — отвел глаза академик. — Скажу честно: научный центр занимался самыми разными областями генной инженерии, биомеханики и плотно изучал мутации, для чего была, вот здесь — указал место на плане, — целая лаборатория по облучению живых существ разными дозами альфа, бета и гамма излучений. Результаты были самыми разными. Я сам занимался по большей части экономическими вопросами и конечными данными, сам в исследовательских отсеках бывал редко, но кое-что знаю. Многие из существ быстро умирали, фактически заживо разлагались. А вот некоторые приобретали сверхдопустимую живучесть, способность к мимикрии и, конечно, агрессивность.
— Скажите, академик, вы вели опыты с человеческим материалом? С людьми? Живыми?
Сахаров минут пять молчал, барабаня пальцами по столу, потом медленно проговорил:
— Да. Вели. Это были эксперименты по попыткам создания биологического оружия. Развитию у людей изначально заложенных в них самой природой способностей к телекинезу или трансляции пси-импульсов. Для этих целей нам доставляли заключенных — смертников, которым перед приведением приговора в исполнение давали альтернативу: получить свою пулю или послужить науке с мизерным шансом на жизнь. Почти все, кстати, соглашались на второй вариант. Мы проводили жесткий отбор подопытных, а потом… Впрочем, неважно.
Дима Шухов, тоже находящийся в кабинете, мысленно содрогнулся от этих емких, чисто по-научному веских выражений, обрисовывающих все с пугающей ясностью. За словами старого ученого стояло многое. Распятые на лабораторных столах человеческие тела. Шприцы и капельницы с разноцветными жидкостями. Камеры — клетки, напичканные датчиками и сенсорами, в которых, корчась на полу в лужах рвоты и слизи, медленно умирали или превращались в нечто ужасное живые люди. Атмосфера бесконечного страха и обреченности. Наполовину заглушенные толстыми дверями вопли, переходящие в невнятное бормотание и звериный рев.
— По плану-проекту, — продолжал Сахаров, — в случае экстренной необходимости или опасности весь биоматериал в камерах вивария уничтожался посредством сильнодействующего отравляющего газа. Но, боюсь, всю нечисть мы тогда передушить не успели. Есть кое-какие косвенные факты. Ведь помимо Института работы велись и в лабораториях, а что творится там — я даже боюсь себе представить. Дима, не надо на меня так смотреть. Я не людоед, а ученый, и никаких угрызений совести не испытываю. Мы делали необходимую стране и человечеству, хоть и грязную работу. Мда. Так вот. Насчет сотрудников Института я не обольщаюсь. Скорее всего, никто из них не выжил. Хотя я верю в чудеса. Но мой вам совет: не принимайтесь первым делом за спасательные работы. Сперва убедитесь всеми средствами, что перед вами вообще человек. Гуманизм, поверьте, здесь неуместен. Но если все же стучится невозможное и вы найдете спасшихся, я буду вам крайне признателен, и премия за каждого выжившего будет увеличена наполовину. Каждому. Но, как я и сказал ранее, осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Я не могу знать сам, кто бродит теперь по подвалам и коридорам Института.
