Дмитрий Казаков - Сын зари
На улице шел дождь, в ночном мраке шелестело и булькало.
В коридоре послышались шаги, в дверь стукнули, и она бесшумно приоткрылась.
— Можно? — спросили из щели.
— Да, заводи, — кивнул майор.
Проскользнувший в кабинет мужичок был невысок, коренаст и обладал совершенно неприметным лицом — мелкие черты, взлохмаченные русые волосы, хитрые глаза, щетина на щеках.
— Доброй ночи, — сказал он.
— Говори, — велел Дериев.
Отец Павел смотрел на неприметного мужичка с изумлением. Похоже, он не до конца понимал, что здесь происходит. Василич же выглядел напряженным, встревоженным, но не удивленным.
— Настроения ныне царят следующие, — начал ночной гость. — О Сыне зари упоминают ежедневно, хотя и шугаются охраны. Болтают, что он пришел дать всем свободу…
Он говорил довольно долго, и из его рассказа выходило, что в коммуне царит недовольство — ее главу тайком чихвостят на каждом углу, надеются на сидящего за решеткой «пророка», мечтают о свободе, и лишь немногие искренне верят в возрождение цивилизации.
— Есть те, кто считают себя его последователями. — Тут неприметный мужичок на миг задумался. — Таких в нашей бригаде пятеро, причем только один из тех, кто пришел недавно, прочие научились от него. Рассказывает всякие нелепицы о Сыне зари, или как они называют его — «посланнике», молятся несколько раз в день, и всегда говорят… это, вот… «Во имя Отца, Единственного и Несотворенного».
— Всё? — спросил майор, оставшийся совершенно спокойным.
— Да.
— Тогда иди, свободен. Свое получишь.
Ночной гость кивнул и выбрался обратно в коридор, а Дериев повернулся к отцу Павлу.
— Вот так-то, — проговорил он. — Что на это скажете?
— Во имя Господа, это был что, шпион? — брезгливо поинтересовался священник.
— Мы предпочитаем называть их осведомителями, — вмешался Василич.
— Не заговаривайте мне зубы, — нахмурился майор. — Вы прекрасно знаете, что для воплощения в жизнь нашего замысла годятся любые средства. Во многих бригадах есть люди, поставляющие информацию, и без них мы были бы как без глаз. Так, давай к делу… Почему они верят в этого проходимца, а не в вашего Христа?
Отца Павла от этих слов передернуло, а когда он заговорил, то голос его зазвучал обиженно:
— Мы делаем всё, что в наших силах, проводим молебны, утешаем, беседуем с людьми, окормляем заблудших овец, чтобы вернуть их в стадо иисусово. Но нас слишком мало, я и отец Амвросий.
— Новых батюшек я вам не рожу, — буркнул Дериев.
— Это ясно. — Отец Павел перекрестился. — Но мы можем создать что-то вроде духовной дружины из надежных мирян, назвать ее, скажем, именем Святого Благоверного Князя Юрия, покровителя города, чтобы они проповедовали евангельское учение среди товарищей.
— Поможет? — Василич скептически приподнял бровь.
— Об этом знает только Всевышний, — твердо ответил священник.
— И это требует времени, — сказал Дериев. — А тут что? Пока вы их отберете и соберете, пока выучите, зараза распространится еще больше. — Он перевел взгляд на бывшего командира разведчиков, получившего вчера новую должность — начальника службы безопасности коммуны. — Ты что скажешь? Можно ли одолеть все это силовыми методами?
— То есть выявить всех, кто верит в Сына зари, и казнить их? — уточнил Василич. — Так, технически — возможно, но наверняка вызовет открытый бунт, а справиться с ним будет непросто. Даже если сделаем это, потратим кучу патронов, получим некоторое количество трупов и беглецов — кто-то обязательно воспользуется суматохой и удерет. Намучаемся с ними, вот увидишь.
— И что тогда? — спросил майор мрачно.
Начальник службы безопасности понял вопрос буквально.
— Есть опасность, что оставшиеся за пределами коммуны ученики «пророка» попробуют выкрасть учителя, — сообщил он. — Поэтому я распорядился насчет усиленной охраны тюрьмы, и…
— Да я не о том. — Дериев махнул рукой. — Что нам делать? Ведь «уроки» не дают результата?
— Нет, он невероятным образом держится, — сказал Василич. После паузы добавил: — Может, все же убьем его по-тихому?
— По-тихому нельзя, поползут слухи, что он скрывается, а на самом деле жив. — Майор встал из-за стола и, подойдя к окну, уставился на сбегающие по стеклу капли дождя. — Нужно иное… Если не выйдет публичное отречение, то организуем публичную казнь.
Он резко повернулся.
— Но это как-то не по-христиански, — несмело возразил отец Павел.
— А что в этом мире по-христиански? — Дериев тяжело поглядел на священника. — Сон длиной в несколько десятилетий упоминается в Библии?
— Пути Господни неисповедимы.
— На это очень легко все свалить, вот так-то. — Майор вернулся к столу, скрипнуло его кресло. — Необходимо, чтобы все видели, что именно самозваный Сын зари, а на самом деле обычный человек, умер. Все запомнили, что он подох, и поняли, что так будет с каждым, кто станет угрожать целостности нашей коммуны и будущему цивилизации.
— Как бы бунт не начался, прямо там, — сказал Василич.
— А это твоя забота, — отрезал Дериев. — Еще пару дней попробуем «уроки», и по максимуму, а если не сработает, то через три дня казним этого болтуна.
— Как? — деловым тоном спросил начальник службы безопасности. — Повесим?
— О Господи, помилуй меня, помилуй нас всех… — забормотал отец Павел, мелко крестясь, но на него никто не обратил внимания.
— Нет, это слишком быстро. — Майор задумчиво потер подбородок. — Надо, чтобы он умирал долго, и зрители прониклись. Расстрел тоже отвергаем, да и патронов жалко. Сожжение?
— Позвольте мне еще раз воззвать к его душе! — вмешался священник.
— Взывай, только не верю я, что это сработает. — Тон у Дериева был совершенно равнодушный. — Значит, спалим его на костре. Давай лучше не одного, а с двумя ублюдками, что сейчас в соседних отсеках сидят. Один вор и бунтовщик, другой убийца.
— Где? — Василич радостно потер руки.
— А прямо тут, перед администрацией. Нужны дрова, столбы, и веревки…
Они еще обсуждали какие-то детали, а отец Павел слушал, и ему было холодно и гадко. Казалось, что угодил в безумный, нескончаемый сон, и что самое страшное — в сон чужой.
* * *Проснувшись, Кирилл обнаружил себя там же, в «камере».
— Утро красит белым светом стены древнего Кремля… — вспомнил он слова старой, еще советских времен песни.
Попытавшись встать, понял, что ноги дрожат, а голова кружится — давало знать о себе недоедание, хотя голода как такового он удивительным образом не чувствовал. Организм, травмированный пытками, не обращал внимания на такую «мелочь», как отсутствие пищи.
В животе посасывало, но не особенно сильно.
Едва отошел от ведра-параши, как послышались шаги, и за решеткой объявился лопоухий тюремщик.
— Доброе утро, — сказал Кирилл, но лопоухий сделал вид, что не услышал.
Он поставил на пол стаканчик с водой, забрал пустой, оставшийся с вечера, и удалился. Похоже, этот парень, в отличие от Вартана приказ не разговаривать с «Сыном зари» решил выполнять.
А жаль, наверняка рассказал бы еще чего-нибудь интересное.
— Э, баклан синий, ты чо-то попутал, — донесся веселый голос нового узника. — Притащи икорки красной, пузырик вискаря, и чтобы одна нога здесь другая там, ползаешь, как сифилитичная вошь. А это говно засунь туда, где ему место — себе в жопу.
Тюремщик ответил что-то, но слов Кирилл не расслышал, уловил только обиженный тон.
Сознание вновь уплыло, и он погрузился не в сон, так, в легкую дремоту. Выдернуло бывшего журналиста из нее появление около камеры экзекуторов, тех же самых, что и вчера.
— Настало время нового сеанса, больной, — заявил старший из палачей, открывая ящик для инструментов. — Так, что тут у нас есть — щипчики, напильнички, молоточки и гаечный ключик.
— Уф, поиграем в сантехников, — хохотнул второй, смуглый.
В последующие несколько часов было очень плохо, и не столько из-за боли, сколько потому, что сегодня не получалось отстраниться от терзаемого тела, нырнуть в красочные видения. Кирилл ощущал все, что с ним делали, и не выдерживал, кричал и стонал, и любой делал бы то же самое на его месте.
Но он не плакал, и не молил о пощаде, не проклинал палачей.
Те работали в поте лица, спокойно и добросовестно, и вроде бы даже удовольствия не получали. Оставалось только гадать, где майор нашел таких исполнителей? Хотя в полиции, бывшей милиции, садистов всегда хватало.
Несколько раз Кирилл терял сознание, но его отливали водой, били по щекам, приводили в себя и вновь принимались за дело. О чем-то разговаривали, смеялись, вспоминая дела из прошлого, лежавшего за пределами тех нескольких недель, что прошли с момента всеобщего пробуждения.
