Александр Афанасьев - Белорусский набат
– Стоять. Спиной к стене.
Звяк ключей. Лязг замка.
– Проходим.
Шаг вперед – через выкрашенную зеленым дверь с решеткой.
– Стоять. Лицом к стене.
Тяжелое дыхание конвоира. Лязг ключей.
– Вперед.
Больше оно никогда не повторялось – это чувство.
Иногда он думал… где они допустили ошибку? Как получилось так, что людской порыв, нереальный людской порыв – тот, кто не был на Майдане, тот, кто не был среди волонтеров в то лето, не поймет, описывать бесполезно, словами это не опишешь. Как получилось так, что они построили фашистское государство?
Ведь никто, ни один человек не хотел этого.
– Стоять, лицом к стене.
Стук в дверь.
– Пан следователь. Затриманный[24] сто семь доставлен.
Он вспомнил лицо президента… он не был плохим человеком… в того, кто на самом верху, кинуть камень проще всего. Они ведь и в самом деле хотели решить все… договориться, пусть не сразу, с Путиным, договориться с Евросоюзом. Они понимали, что отступать некуда… им… Путину… ЕС. Их не понял бы народ Украины, Путина бы не поняли русские… ЕС просто не мог пойти на то, чтобы признать территориальный захват, потому что это открывало дорогу новым захватам… и они просто не могли выйти и сказать, что Крым потерян навсегда – хотя понимали, что его не вернуть. Они одновременно пытались гасить конфликт… после того как стало понятно, что армии у Украины нет в принципе, как-то договариваться о газоснабжении… это было просто необходимо, потому что уже к сентябрю было понятно: Европа не пойдет на обострение с Россией ради них… простая и жестокая правда жизни… российский рынок больше на порядок, и Европе нужен российский газ. Вот и все. Вот и вся суть.
Господи… о чем он думает. Что у него в голове… он все еще ощущает себя государственным чиновником, хотя государство у него даже имя отняло… теперь он затриманный сто семь, и неизвестно, насколько…
– Проходим…
Кабинет. Стены – белый верх и омерзительного оттенка зеленый низ. Стол, стулья, облупившаяся фрамуга окна. Отрывистые щелчки выстрелов… какая-то воинская часть. Или военный полигон.
– Садитесь.
Следователь. Аккуратно одетый, средних лет, сухой, с узким лицом «в кулачок». На лацкане пиджака – значок, черно-красный флаг и Степан Бандера.
Понятно все. Впрочем, уже давным-давно все понятно.
Следователь не включил ноутбук на столе, не начал настраивать аппаратуру. Вместо этого он лениво листанул дешевую прозрачную папку.
– Претензии к условиям содержания имеются?
Только тут он понял, что конвоир, приковавший его к стулу, не ушел, а стоит за спиной и тяжело дышит.
– Потрудитесь объяснить, в чем меня обвиняют…
Конвоир с маху залепил ему открытой ладонью в ухо, в голове тоненько зазвенело, обожгло болью.
– Как… вы…
– Хватит!
Конвоир удержал руку.
– Вопросы здесь задаю я. Но, если вас так интересует, вы обвиняетесь по статье сто одиннадцатой. Зрада Украины – шпионаж, оказание помощи иностранному государству. До высшей меры.
За окном – словно подтверждая эти слова – грянул залп. Задержанный вздрогнул.
– Нет, это не расстреливают. Просто тренировки. Кстати, вы знаете, что в Киеве массовые беспорядки?
– Что?
– Массовые беспорядки. Проплаченные из Кремля. Но мы с ними разберемся…
– Как с Небесной сотней, да? – бросил задержанный.
– А что – с Небесной сотней?
…
– Все с Небесной сотней файно. Памятники стоят. Учебники пишутся. Всё на своих местах. И все на своих местах.
– Твое место в тюрьме.
– Нет! – снова резко сказал следователь.
Конвоир тяжело дышал за спиной.
– На вашем месте я бы придержал язык. Обвинения серьезные… впрочем, помощь следствию может все решить.
Затриманный промолчал.
– Ну, что же… – следователь взял в руки папку. Две тысячи четырнадцатый год, одиннадцатое ноября, Краков. Вы отрицаете, что были в Кракове в тот день?
– Нет.
– Зачем вы туда приехали?
– Отдохнуть.
– Это был вторник. Рабочий день.
– Я взял отгул.
– Что вы делали в Кракове?
– Гулял.
– В какой гостинице поселились?
– Не помню.
– В каком это районе было?
– Старо Място.
Следователь посмотрел в папку.
– Гостиница «Ибис». Дешевая студенческая.
– Может быть.
– Почему вы не предъявили расходы к оплате?
– Это была личная поездка, не деловая.
– Честный, да? – следователь достал из-под обложки фотографии, бросил на стол. – А этот человек тоже был там ради старых замков?
Затриманный не стал смотреть, что там на снимке. Он знал это и без того. Помнил.
Ноябрь две тысячи четырнадцатого. Уже понятно, что имеющимися силами сепаров из Донбасса не выбить. Понятно и то, что Запад не окажет никакой реальной помощи, не даст военную технику. Да и что он мог дать? После крушения ОВД прошло более двадцати лет, большая часть старой техники давно либо порезана на металлолом, либо продана на Ближний Восток и в Африку по дешевке. У них самих в первой линии потеряно пятьдесят процентов танков, семьдесят процентов легкой техники – БТР и БМП. На бумаге: на балансе Министерства обороны огромные запасы военной техники – одних танков на консервации больше тысячи. По факту же: это огромные кладбища ржавого железа – со стоящих под открытым небом грозных боевых машин сняли все, что только можно снять и продать. Часть техники, числящейся за воинскими частями, по факту разукомплектована для того, чтобы собрать из двух-трех БТР один, но на ходу. Самый распространенный БТР в украинской армии – БТР-70, родом из семидесятых годов, с двумя старыми карбюраторными двигателями от давно не выпускающегося грузовика и с броней, легко протыкающейся современными российскими бронебойными пулями. В одной из воинских частей ему показали автомат, снятый с трупа неизвестного еще летом. В магазине были странные, с черно-зеленой головкой патроны… при стрельбе в борт старого, стоящего на кирпичах остова от БТР эти пули легко пробили броню.
И такие могли быть у каждого русского солдата!
Еще в одном добровольческом батальоне ему показали «КамАЗ», тоже отжатый у сепаров… дизель триста шестьдесят сил, скрыто бронированная от 5,45 кабина, легкосъемная защита внутри кузова… на трассе этот «КамАЗ» даже с загрузкой легко поддерживал одну скорость с легковушками. И такие «КамАЗы» могли прийти из России десятками… сотнями, сколько надо будет, столько и придет. Он навсегда запомнил это острое чувство беспомощности… как перед надвигающейся снежной лавиной.
Оказалось… не того боялись.
– Что замолчали? Не помните.
– Помню.
Он решил играть от легенды. В конце концов, у русского тоже было прикрытие.
– Я встречался с представителем Росвооружения.
– Чего?
– Росвооружения.
Видимо, следователь не сразу осознал столь сложное слово.
– А зачем?
– Чтобы достичь договоренности о поставках.
– Поставках чего?
– Запчастей для военной техники.
В конце концов, это было правдой хотя бы отчасти. И в самом деле, лучшим выходом было обратиться непосредственно к России… она до сих пор имела на складах нужные запчасти, а «Муромтепловоз» производил ремонтные и модернизационные комплекты для старой советской бронетехники. По определенным причинам – русские не могли отказать в поставках.
Следователь достал блокнот, что-то написал в нем.
– Как звали москаля?
– Федорин Евгений Иванович.
– Звание?
– Он был гражданский.
– Это он так сказал?
– Да.
– Россия воевала с нами. Почему вы думали, что она поставит нам запчасти?
– Потому что она критически зависела от наших вертолетных двигателей. Без них они вынуждены были бы остановить производство вертолетов на два года. Мы хотели обменять поставки вертолетных двигателей на запчасти к бронетехнике и боеприпасы.
– Вы знали о том, что был наложен запрет на экспорт военной продукции в Россию?
– Да, знал.
– Ну вот. А почему же вы не признаете, что вы зрадник.
Почему-то он разозлился.
– Послушай, ты? Где ты был, козел, когда нас добивали на Донбассе, а? Если такой умный – пошел бы и сам поискал запчасти. Ты хоть представляешь, что такое – продажа военного снаряжения?
…
– Поди кроме фейерверка на рынке не покупал ничего больше.
– Нет! – снова резко сказал следователь, и снова конвоир остановил свою карающую руку.
– О чем вы говорили с москалем?
О чем они говорили с русским?
Они встретились в чужом городе – два русских человека, принадлежащие к разным странам и готовые стоять за свои страны до конца. На русском был пошитый на заказ здесь же костюм и шляпа, он заказал каву с типично польским прононсом…
То, что они были русскими, было их трагедией, потому что они были на разных сторонах баррикад и не имели возможности встретиться и обняться посередине. Русские – странный народ, государственность у них в крови. Государство – первое, что начинает строить любой русский, без государства и его защиты русский чувствует себя как голый. Верность своему государству для русского превыше всего, и если у русского в кармане будет паспорт Украины, он встанет за Украину и будет сражаться с такими же русскими, повинуясь одному из правил, которые составляют код нации. Как бы мы ни жили, но вас сюда не звали. С этими словами русские вышибли из своей земли татар, рыцарей-крестоносцев, французов, немцев, англичан… кто только не приходил в Россию… чьи кости только не оставались лежать под промозглыми осенними дождями как страшная память о многочисленных попытках всего цивилизованного мира сделать что-то с этой страной. Говорят, что Наполеон, отступая из Москвы, говорил, что вовсе не хотел ничего плохого русским, что он дал бы им намного лучшее правление, нежели отсталые азиатские цари, да только русские не хотели слушать… Империя Наполеона – первый проект единой Европы после Рима – кончилась там, на разоренной Смоленской дороге. Тем же самым кончились и все другие попытки учить жить русских. А теперь словно сама судьба решила зло пошутить, столкнув в трагическом противостоянии русских и… русских.
