Сергей Самаров - Резервация разума
– Нет. Только два слова. Гамарджоба, генацвале…
– А что сие означает. Ну, «генацвале» – это я понимаю. Это – друг.
– Правильно. А «гамарджоба» – здравствуй. Получается приветствие: «Здравствуй, друг».
– Не много. Но и на том спасибо. Все, Валерий Абдураимович, конец связи.
– Конец связи, – подтвердил он.
Мне оставалось надеяться, что ефрейтор Ассонов не снял с головы шлем, который, как он сам говорил, мешал ему. Ефрейтору должны были передать мой приказ держать шлем на голове, но не должны были предупредить, что связи не получится, если шлем в руке или в кармане.
– Ассонов! Валентин! – позвал я мысленно.
Никто не отозвался. Значит, снял шлем. Но тут же я снова вспомнил, что безвыходных положений не бывает. И сразу пришло решение. Я обратился к своему шлему:
– Шлем снайпера Ассонова ты чувствуешь?
– Да, он лежит на земле под рукой солдата.
– Сможешь сделать так, чтобы солдат надел шлем на голову? Мне необходимо поговорить с ним.
– Шлем сам ему скажет. Уже сказал. Уже надел.
– Ассонов! Валентин!
– Я, товарищ старший лейтенант.
– Можешь вслух не говорить. Я услышу, что ты про себя будешь отвечать. Значит, положение мое такое. Меня вот-вот американцы, скорее всего, захватят. Поведут, я думаю, в грузинский погранотряд. Я сам туда попрошусь. Как только я с сопровождающими окажусь в поле зрения твоего прицела, попроси свой шлем соединить тебя с моим смартфоном. Шлем знает номер. И сообщи старшему лейтенанту Епиханцеву, что видишь меня. После этого начинайте отстреливать моих сопровождающих. Ты – из новой винтовки, Епиханцев, из робота.
– Робота еще не опробовали? – заинтересованно и с восторгом спросил Ассонов.
– Опробовали. Двух «матрасных» снайперов уже «завалили».
– Здорово.
– Ты все понял?
– Так точно, товарищ старший лейтенант. Как только.
– Можешь не повторять. Как только, так и сразу. Епиханцев в курсе. Он ждет.
Попадать в плен – всегда неприятно. Даже тогда, когда попадаешь туда умышленно. Плохо было бы, если бы меня не допустили до нужной палатки. Но они должны же узнать, зачем к ним гость пришел. Хотя бы поинтересоваться должны. Я бы на их месте сильно не торопился.
Обезопасив себя с двух сторон на случай захвата, который был неминуем, я пополз дальше. Напрямую к палатке под флагом. И никто не попытался мне помешать. В палатку я не вошел, а тоже вполз. За первым входным пологом был тамбур, отгороженный от внутренностей вторым пологом. Из щели выходил в тамбур слабый свет. Я встал на ноги, и заглянул в щель. За раскладным столом на раскладном же стульчике сидел тот очкастый гигант, которого я рассматривал в бинокль совсем недавно. И внимательно всматривался в монитор ноутбука. Рядом на столе лежала целая куча приборов, назначения которых я не знал. Видимо, все они несли в своем нутре какие-то данные. Были эти данные переброшены на ноутбук или нет, я тоже не знал. Значит, придется со всеми возиться.
Гигант сидел спиной ко мне. Я спокойно отодвинул полог, вошел, и шагнул к человеку. Он, похоже, почувствовал дуновение ветерка, обернулся, и тут же получил удар основанием ладони в тяжелую челюсть. Говорят, что человека с большой челюстью, которую иногда зовут в народе «боксерской», трудно «уронить» с одного удара. Якобы, она крепкая. Я всегда придерживаюсь другого мнения. Если у человека большая челюсть, в нее попасть легче. А ломать челюсть не обязательно, хотя и это сделать не трудно, если знаешь, куда бить, и умеешь бить прицельно. Нокаут случается не от болевого шока при переломе, хотя и это тоже бывает. Но обычно при правильном ударе сама челюсть пережимает нервы, которые под ней проходят, оттого и наступает потеря сознания. И я ударил точно и резко, и уронил его вместе со складным стулом. Но, памятуя, что меня самого вот-вот будут захватывать, и не желая, чтобы и меня кто-то в отместку попытался «уронить», я, увидев у стены палатки кровать, ухватил тяжелого гиганта подмышки, и потащил туда. Раздевать я его не стал, только разул, свалил, и накрыл сверху одеялом. Быстро осмотрелся в палатке. Тела ктарха здесь не было. Не увидел я и шлема, хотя быстро перебрал все содержимое двух деревянных стеллажей, выставленных у стены напротив, и даже покопался в мешках с обломками скутера, принесенными сюда же. Я уже ждал темноты, и не наблюдал за лагерем «матрасников», и потому не видел, сколько групп вернулось в него, и что они принесли, кроме приборов. После завершения быстрого обыска, я вытащил из кармана свой сканер, памятуя, что переписывает все данные он просто стремительно, и занялся скачиванием не только из памяти ноутбука, но и из памяти всех приборов, что лежали на столе. У включенного сканера горел красный индикатор. Когда он завершал скачивание, зажигался зеленый светодиод. Работу я завершил быстро. Подумал, что мне сказать в ответ на вопрос об интересе к этой палатке, и решил, что лучше показаться простым вором, чем шпионом, выключил ноутбук, закрыл его, и сунул себе подмышку. И только после этого двинулся к выходу.
За внешним пологом меня ждало то, что я и ожидал. Три ствола автоматического карабина М-4 смотрели мне в грудь. И рядом стоял человек, на фуражке которого было три смотрящих вверх треугольника – знак сержанта сухопутных войск США. Три таких же треугольника должны были быть на значке в центре его груди, прямо на клапане замка куртки, но туда не падал свет, и там я рассмотреть ничего не мог, как не мог рассмотреть под курткой со стоячим воротником рубашку, на углах воротника которой тоже должны быть такие же треугольники.
– Гамарджоба, генацвале! – приветливо улыбнулся я.
Но ответной улыбки я не дождался. Сержант кивнул солдатам, мне тут же нацепили на руки наручники, отобрали автомат, и отодвинули в сторону. Сержант молча вытащил у меня из подмышки ноутбук, и с ним шагнул в палатку. Но вышел очень быстро. Уже без ноутбука. Должно быть, убедился, что хозяин палатки спит, а вор только один ноутбук и украл. Выглядел сержант в темноте спокойным и сурово-властным.
Он спросил меня о чем-то. Причем спросил слишком быстро, глотая окончания слов, что характерно для американского варианта английского языка. Естественно, у меня не хватило разговорной практики, чтобы понять вопрос. Я только понял, что он несколько раз как-то обозвал меня. Когда возникает необходимость, у меня всегда может не хватить практики. Тогда сержант кого-то позвал из темноты. К нам быстро подошел молодой парень откровенной кавказской наружности в форме грузинского пограничника. Пограничник посмотрел на меня, выслушал вопрос американского сержанта, и спросил сам:
– Ты кто такой? Какого хрена тебе здесь надо?
– Из России сбежал. В Грузию подался. В армии я служил. Прапорщиком. Складом заведовал. Разонравилось, а увольнять меня не захотели. Я сам взял, и ушел. Но с той стороны не пройти, там все менты обложили. Стреляют без предупреждения. Мне потом парень из местных объяснил, что здесь какую-то Резервацию определили. Никого не выпускают. Тогда я в Грузию пошел. У вас же, говорят, демократия.
– Грузинский пограничник недобро ухмыльнулся, и перевел мои слова.
Потом перевел новый вопрос сержанта.
– А полз зачем? Подкрадывался. Несколько часов ждал. Зачем в палатку забрался?
– Пожрать искал. – Я демонстративно проглотил слюну. – Отведите меня в погранотряд. Я с Дато Самхария знаком немного… Он поймет меня. Хотя бы накормит.
Я вовремя вспомнил, как назвал полковник Сорабакин командира грузинского погранотряда. В присутствии грузинского пограничника это давало больше шансов пойти из лагеря в нужную сторону, которая будет под контролем моего снайпера.
– I'll feed[18]. – сержант ответил, перевода не дождавшись, все, видимо, понял, нечаянно показав, что знает русский язык, хотя и скрывает это по какой-то причине. Потом вежливо улыбнулся мне, и неожиданно ударил размашистым боковым ударом слева. Сам он был человеком сухощавого телосложения, и его телосложение обычно дает склонность к нанесению прямых жестких ударов. А тут удар был боковым и преднамеренно, просто демонстративно размашистым. Таким, от которого любой спецназовец уйдет легким нырком с нанесением ответного удара даже двумя скованными наручниками руками. А дальше должны были уже работать мои ноги, бьющие хай-кики[19] в головы другим «матрасникам». Такие действия бывают отработаны до автоматизма. Я среагировал и на удар, и на ловушку за короткое время полета кулака. Нырять под бьющую руку не стал, и принял удар на себя, на свою голову. И неуклюже упал под ноги парням с карабинами. Упасть «уклюже», имея руки, скованные наручниками, сложно. Я упал, и даже сразу лицо скованными руками закрыл в испуге, ожидая, что меня будут дальше избивать. Но больше меня никто не тронул. Даже легкого пинка, к моему удивлению, не дали. Решили не «кормить» – жмоты. Сержанту только и требовалось узнать, умею ли я драться. Оказалось, не умею совершенно. Тогда он дал команду. И рукой показал направление. И пошел первым. Грузинский пограничник пошел с ним рядом. Меня же подняли за шиворот, и подтолкнули сразу тремя стволами в бронежилет на спине. Это оказалось совсем не больно. Бронежилет металлокерамический, и стволам, наверное, стало больнее, чем мне. Тем не менее, я послушно встал. Пришлось идти и не оборачиваться. Я знаю, как караульные не любят, когда задержанные оборачиваются.
