КОМ: Казачий Особый Механизированный (СИ) - Войлошникова Ольга
— Так-так-так-так-так! И какое, говоришь, особое снадобье ты принял?
Я неловко пожал плечами:
— Дык… Просто особое. Конвертик зелёный да с крестиком, чтоб, значицца, не промахнуться… Не знаю, с обычным я пушку-то в небо поворотил бы — нет?
Глаза батюшки чисто угольями загорелись:
— Вот, Илюша, и нашли мы нашу причину! — он подскочил и забегал по палатке: — А ещё есть? Зелье то? Тьфу, снадобье?
— Есть парочка. Ингредиенты в него идут шибко редкие.
— Так-так-так… Ты, Илья, их больше не пей, от греха… Принеси мне — щас прямо сбегай. На экспертизу отправлю.
Пришлось бежать. Возвращаюсь с пакетиками — батюшка пишет. Кивнул мне, головы не поднимая:
— Садись! Участие в военных действиях запрещаю тебе на полгода, — он поднял на меня глаза и прямо зыркнул исподлобья: — И это не шуточки! Природной склонности нет, а как себя магические каналы поведут — знать мы не можем. Вдруг болезненная страсть сформируется? А мне из хорошего бойца психопата-маньяка не хотелось бы получить!
Я поёжился. Меня как-то тоже подобная перспектива не радовала.
— Посему: домой. Отдыхать, восстанавливаться. Потом обычная комиссия — и можешь брать новые контракты. Выплаты получишь как по магическому повреждению, держи моё заключение, — он шлёпнул на бумагу печать и протянул мне. — Строго! С сегодняшнего дня от боевых действий отстранён. Понял?
— Так точно, — растерянно протянул я и пошёл в штаб — бумагу показывать.
02. НАШ ПУТЬ БОЕВОЙ
ДО ДОМУ
Ну, к чести штабных, всё мне оформили в лучшем виде, и медаль дали — «Георгия», третьей степени, и «Саранчу» не зажали.
И возвращался я на поезде с той не сильно удачной компании и с медалью, и почти без дырок, и живой-здоровый. И не в пассажирском вагоне, а прямо в кабине «Саранчи», пристегнутой цепями к грузовой платформе. Без комфорта, конечно, но зато при своём. А позади кресла пилота, на нескольких мешках с сеном, спала Марта. Как вышел к своим, вцепилась в меня, бегала следом, ну как собачонка. Безопасники день с ней промурыжились и отпустили. А майор — так вообще, хлопнул меня по плечу и сказал:
— Это теперь твоя головная боль, а не моя. Спас, вот и отвечай, казак.
— Да я ж даже не понимаю её!
— Ну, научишь. Да и чего там понимать? Баба же, — и ржёт…
Вроде, по каким-то там конвенциям положено. Справку даже выписали, в которой я числился ответственным за неё лицом. Тут уж, как говорится: пищи, а беги.
Доехали до Иркутска. И тут я застрял. Железнодорожный вокзал — на одной стороне Ангары, а родное село — на другой. На мост меня городовой не пустил, чуть не раздавил его, прям под опоры кинулся. Свистит, палкой регулировочной машет:
— Стой! Стой, кому говорю! Шагоходы по мосту никак не велено пускать!
— А как мне на тот берег? Пустил бы ты меня батя, а то задавлю…
— Я тебе сказал нельзя, оболтус! Порушишь пролёты, сам утопнешь и мост сломаешь. Иди вон направо, да жди паром.
— Спасибо, служивый, а то я прям потерялся.
— Не потерялся, а берега попутал! В прямом и переносном смысле. Давить он меня вздумал!
— Ну, извини, я вот только с платформы, а до поезда на польском фронте, вообще без остановки.
— Чё? Комиссовали по ранению?
— Да не-е, вышел срок контракту. Весь наш призыв по домам распустили, там теперь другие бойцы, свежие да рьяные.
Чё, всем рассказывать, что ли? Да и подписка. К тому же, срок и впрямь почти вышел. Пока все бумаги оформил — неделю, что ли, не дотянул.
Городовой поправил уставную шашку, и отдал мне честь.
— Ну тогда, добро пожаловать домой, казак! Звать то тебя как?
— Коршуновы мы, с Карлука.
— А-а, пересекались с твоим батяней, справный казак. Передавай поклон от Курумова Антона, он знает.
— Обязательно передам.
«Саранча», поскрипывая суставами, спустилась к Ангаре. Неподалеку от моста располагалась пристань, на берегу высилась бетонная чушка, а из воды к ней тянулся толстенный канат. Ну, теперь только ждать… я откинул люк.
Привлеченная свежим воздухом из-за кресла вылезла Марта.
— Смотри, Марта, Ангара-река. Мы уже почти дома!
Она сверкая любопытными глазками, что-то сказала мне на своём, и махнула рукой вперёд.
— Ага, вон на той стороне Иркутск, щас парома дождёмся — и домой. Как же я за мамиными харчами соскучился…
Марта опять что-то сказала. Вообще она оказалась знатной трындычихой. Болтушка. Всё ей было любопытно, она ещё когда ехали на платформе, постоянно окно или бронелюк откроет, пальцем мне тычет и по-своему лопочет. И, главное, совсем не боится.
Прачки ей ещё в части кой-какое бельишко подобрали да пару старых гимнастерок. Ну и шинель. Она, эта шинель, правда, ей до пят получилась. Ходить вообще никакой возможности не было. Так она её на мешки с сеном положит, ночью в неё залезет, ей же укроется. Сопит, один нос торчит. А я себе кресло пилота в походное положение развернул и в нём спал. Не шибко удобно, но уж как есть.
Через час подошёл паром. Здоровенная баржа, с мотором-тарахтелкой, крутящим барабан с тросом. Но даже эта плавучая дура качнулась, когда «Саранча» зашел на неё.
Паромщик замахал мне флажком:
— По центру давай, по центру! Сажай своего цыпленка, не дай Бог перевернёмся!
Выполнил все его распоряжения, мужик явно соображает, что говорит. Пустующее место быстро забили телегами и отарой овец. Вот правильно овец по мосту не пустили, они бы там устроили… Мотор баржи выплюнул клуб чёрного дыма, и посудина неторопливо поплюхала на правый берег. Прозрачная вода Ангары плескала в борт, в глубине важно шевелила плавниками рыба. Эх, на рыбалочку бы щас! Марта опять тыкала пальцами и что-то лопотала.
— Это откуда такое чудо, господин казак? — грузный детина-моторист с улыбкой смотрел на столь редкое для него зрелище.
— С польского фронта. Вот прибилась, и не знаю что делать, она ж совсем по-русски ни бельмеса.
Он рассмеялся.
— Выучится. А не сочтите за обиду, она с вами…
— Да не-е, ты что, дитё ж ещё. Я с неё двух аглицких уродов снял, теперь вот…
Моторист подобрался, взгляд посерьёзнел.
— А уроды?..
— Червей кормят, а может ещё кто их схарчил… я тела не хоронил, не до того было.
— А вот нормально. Это — хорошо! Это по-нашему! Насильнику и душегубу спуску никогда давать не надо. Вот я бы… — он сжал здоровенный кулак, и лично мне стало ясно, что вот он бы… А потом останки в Ангару рыб кормить, и дело с концом. — Спасибо вам, господин казак, что спасли невинную душу. Ишь какая, волосики ровно одуванчик, — он улыбнулся, — оченно солнечная девчонка.
Я рассмеялся.
— Ну ты из меня героя-богатыря-то не делай…
Выгрузка прошла в обратном порядке. Сначала овцы, которых сразу загнали в небольшой загончик прям у причала, потом телеги, а последним уже я. Оказавшись на твёрдой земельке, подсадил Марту в кабину и повёл «Саранчу» по берегу, по течению Ангары — к дороге в Карлук. По любому, если я щас в город выйду, то всех городовых соберу, как собака блох. То «брусчатку попортишь!», то «лошадей перепугаешь!» Мы уж вот так, спокойно, бережком до доков дойдём, а там уже и Качугский тракт.
НА ПОРОГЕ
Солнышко припекало, по небу плыли белые барашки облаков, мотор мерно гудел, сервоприводы опор поскрипывали. «Саранча» бодро чапала по тракту, обгоняя подводы и редких верховых, один раз навстречу прополз трактор, тащивший сразу несколько подвод со строевым лесом. И что-то я так расчувствовался — домой еду, почти доехал уже! — что распахнул люки — и боковой, и верхний — и начал песни орать. Эх-х, гармошки не хватает!
И прибыл я в Карлук герой-героем. Да, прям посреди улицы шагает «Саранча», за мной ребятишки бегут, улюлюкают. Собаки лают, носятся вокруг. Казак с войны вернулся! В родной Карлук, да с собственным шагоходом!
