Владимир Васильев - Дети дупликатора
— Нет, никогда.
— Я тоже.
— Сколько же здесь гадости всякой, мама дорогая! — Колюня покачал головой. — Никогда мы эту клоаку неразгребем. Так и будет нарывом поганым на теле матушки Земли. Сиверцев состроил скептическую гримасу:
— А что, кто-то пытается разгребать? Качают бабло нашими, Колюня, руками и живут красиво подальше от сюда. Без грязи, без радиации, без тварей мерзких с червями в голове. Сколько лет уже все это длится! И растет ведь Зона, растет непрерывно!
— Это да, — согласился Бортко. — Раньше от заимки до кордона за час-полтора добирались, а сейчас и за четыре не всегда…
Сиверцев слил ролик с переносного компа в память терминала, вяло потыкал иконку вызова базы, но связь если с утра и была, успела присохнуть. Индикатор трансфера еле-еле теплился желтеньким. Понятно было, что ролик сейчас не уйдет. «Ну и фиг с ним, — подумал Сиверцев ожесточенно. — Когда уйдет, тогда и уйдет».
Он встал, дернулся было в сторону лаборантской, но, не сделав и шагу, замер. Теоретически неплохо было бы посидеть над вечерними данными, систематизировать их, не торопясь по полочкам разложить, сравнить со средне взвешенными, попробовать понять по какой причине есть разница, а там и за утренние приниматься. Но желание работать начисто отпало.
О причинах нетрудно было догадаться — Сиверцев морально приготовился к окончанию вахты, к возвращению в городок, к отпуску, черт возьми! К визитам в «Ать-два» и «Вотрубу», к пиву, наконец, которого не пил уже три месяца. Спиртяга спиртягой, но и более благородным напиткам должно найтись место в жизни простого цитолога-исследователя. Но в итоге ему выпал не отпуск, а четвертая подряд вахта.
«Хрена вам, — подумал Сиверцев мрачно. — Не стану я работать! У меня этот… как его… выходной, вот! И гори оно все!»
Он быстро направился к предбаннику и дальше, к вы ходу. Колюня Бортко провел его понимающим сочувственным взглядом и вновь потянулся к слайдам. В отличие от Вани ему выходной не полагался. Выскочив на плац, Сиверцев подумал: «А куда, собственно, идти? Чем заняться? Как отдох нуть-то?»
И с некоторым замешательством понял, что на заимке, где не было выходных в принципе, отдохнуть и не полу чится. Охранники отдыхали просто: накатывали по полстакана разведенки и заваливались спать до следующего дежурства. Научники иногда собирались в курилке по болтать, но быстро скатывались на обсуждение профессиональных проблем, что трудно было счесть отдыхом. Да и ежеминутное ожидание какой-нибудь обычной для Зоны пакости не позволяло почувствовать себя вольготно и по-настоящему расслабленно. А без расслабухи какой отдых? Видимость одна.
Ноги сами привели Ваню к воротам. Наружу он, понятно, не собирался, для этого нужно окончательно выжить из ума, а он был всего лишь сильно расстроен. Да и не оделся он как подобает при выходе за ограду, только куртку накинул, чтоб не продуло. Безрадостное мышастое небо льнуло к земле; казалось — вот-вот оно опустится, подомнет, задушит, словно огромный ком пыльной ваты. Забьет ноздри, запорошит глаза и даже безутешные крики увязнут и умрут в этой необъятной грязно-серой толще.
На сторожевую вышку над воротами вела узкая крутая лесенка. Под четырехскатной кровлей от неба Зоны пряталась хорошо организованная огневая точка с двумя Т-образными наружными бойницами, двумя такими же, но обращенными в сторону плаца, обязательными мешками с песком и видеосистемой кругового обзора с внушительным зумом. Ваня, человек сугубо гражданский, не очень понимал зачем нужен круговой обзор — ровно половина обозреваемого горизонта приходилась на плац, башенку заимки и ограду, то есть, на обороняемую территорию. Но у вояк, без сомнения, имелись свои резоны.
«И, потом, — рассудил Ваня, как ему показалось вполне справедливо, — какая-нибудь тварь может перемахнуть через ограждение, через бетон и проволоку, и прорваться на плац. Вот тут-то и пригодятся бойницы, на правленные вовнутрь заимки».
Перед мониторами полулежал дежурный охранник. Сиверцева он, конечно же, давно заметил, но никак не прореагировал на его приближение. Вообще говоря тревожить дежурных было не положено, служба как никак, но на заимке если жить строго по уставу — рехнуться недолго. Кроме того, научникам всегда позволялось больше, чем воякам, поэтому за подобные нарушения режима обыкновенно не наказывали никого и никогда.
Дежурил долговязый тип откуда-то из белорусской глубинки по фамилии Деточка и по прозвищу Дед.
— Скучаем, наука? — осведомился он, не меняя позы, когда Сиверцев вторгся в его сертифицированные пенаты.
— Тоскуем, гвардия, — уныло сознался Сиверцев. — Меня на четвертую вахту оставляют.
Дед выразил все, что по этому поводу думает, коротким и живописным русским глаголом.
— Угу, — не смог не согласиться с ним Ваня.
Дед полез за пазуху и добыл маленькую фляжечку, каких полно в любом сувенирном магазине.
— На, глотни, — предложил он, свинчивая пробку.
— А чё это? — Сиверцев принял и опасливо понюхал горлышко — с вояк станется и неразведенку пить.
— Не боись, не спиртяга, — успокоил Дед. — Рябиновая на коньяке.
— Ух ты! — Сиверцев глотнул. Даже рукавом занюхивать, что уже практически вошло в привычку, не пришлось. — Амброзия, практически! Он приложился еще разок и вернул лекарство хозяину.
— Я, сам понимаешь, не сейчас, — сказал Дед, пряча фляжечку назад, за пазуху.
— Спасибо, — поблагодарил Сиверцев и вздохнул. — Не могу сказать, что ты безвозвратно развеял мою тоску, но…
Что «но» Ваня так и не сформулировал и начатая им немного театральная фраза так и осталась неоконченной. Дед уточнять не стал, он все понимал и без красивостей.
— Филиппич уже почивает? — поинтересовался Сиверцев.
— Вряд ли, он ночью отпочивал. Старики спят мало.
— Да какой он старик, — фыркнул Сиверцев. — Тридцать семь всего. Эдак ты и меня в старики запишешь.
— Тут не в возрасте дело, — философски заметил Дед. — В смысле — не в годах.
— Ну, в общем, да, — согласился Сиверцев.
Он уже набрал в грудь воздуха чтобы развить мысль, но тут заметил, что Дед неотрывно глядит на центральный монитор внешней стороны. Неотрывно и пристально. Взглянул и Сиверцев. К заимке приближались гости.
— Ваня, — деревянным голосом сказал Дед. — Давай ка ты к себе… И в рацию:
— «Гнездо»! Подвахта! Полундра, гости! Минимум четверо, идут открыто на ворота!
— «Гнездо» принял, — тут же отозвалась рация — Вижу их.
Соскальзывая по лесенке вниз, на плац, Сиверцев от метил хищно шевельнувшийся ствол пулемета на крыше башенки. От караулки уже неслись, дробно топоча по бетонным плитам, Филиппыч, Санечка и Потап, а от входа в башенку — Ткачук и Фалинский. В «Гнезде», то бишь основной огневой точке на крыше заимки, по обе стороны от пулемета торчало по каске, значит туда подкрепление к единственном дежурному уже прибыло. Одна из касок нависала над полевым биноклем.
«Кого ж это несет? — подумал Сиверцев, по-тараканьи ныряя в сумрачный предбанник. — И чего это вояки так всполошились? Может, просто сталкеры торгануть на ладились».
Сталкеры иногда наведывались на заимку слить простенькие артефакты, которые неохота таскать по Зоне и лучше сразу же продать по дешевке, но освободить рюкзаки для чего-нибудь более ценного. Скупкой подобного барахла в эту вахту заведовал Альберт Рахметян. Казенные фонды для покупок были, ясное дело, зело тощие, поэтому ничего серьезного сталкеры ученым не предлагали. Но даже каким-нибудь незатейливым каплям, медузам или бенгальскому огню ученые были рады — необычные свойства артефактов часто использовались в экспериментах и можно было без обиняков сказать, что являлись серьезным подспорьем официальной науке в деле изучения тайн Зоны Чернобыльской АЭС.
Колюня все возился со своими слайдами. При виде вломившегося в лабораторию взъерошенного Сиверцева он медленно выпрямился в кресле и вопросительно уставился на коллегу.
— Ты чё рацию не слушаешь? — кинул ему Сиверцев. — Гости! Вояки переполошились, словно на нас полк марширует. Бортко без слов потянулся к рации, торчащей из стакана-зарядника, и включил ее.
— …еще двое! Как понял, прием? — пролаяла рация голосом Филиппыча.
— Вас понял, наблюдаю! — отозвался то ли Ткачук, то ли Фалинский — Ваня не разобрал кто именно.
— Чего там? — испуганно справился Колюня. — Стрельба грядет?
— Да хрен его знает! Я к Деду на ворота влез. Он на мониторах и отследил, гостей-то. Говорит — четверо. Я не успел рассмотреть, велели прятаться.
Колюня неразборчиво выругался. Не любил он подобных сюрпризов, справедливо ожидая недоброго от любой мелочи. Зона есть Зона, чтоб ее, никогда она не бывает доброй. Рация долго молчала.
— А давай-ка на шестнадцатый! — осенило вдруг Сиверцева. — Хрен ли наших слушать-то…
