Александр Лаврентьев - Неформал
Она вздохнула снова так легонько, покачала головой. Ну тут я уже понял, что шум она поднимать не будет.
А она все смотрит, не уходит.
– Ты, Соловьев, учился бы лучше, – говорит, – чем по улице шататься. А то ненароком подстрелит тебя кто или того хуже – сядешь. И в библиотеку ты давно не заходил. Книги не сдал.
Как в воду глядела Натали! Но тогда я ведь этого не знал, тогда я о другом думал. О том, что мне надо спешить, если хочу на встречу с Джокером успеть. А книги? Ну что книги? Сейчас их никто почти не читал, ну разве такие, как я, которым денег не хватало на электронные издания и на программы всякие, чтобы из сети все выкачивать. Ну вот от нужды я и приспособился. Зачем тратиться, если можно спуститься в подвал и там все на бумаге прочитать? Сначала читал, потому что денег не было, потом пристрастился. Сперва все больше художественную литературу читал, а потом за учебники старые взялся. За предметы, которые давным-давно исключили из школьной программы. Просто интересно было. Но теперь с книгами покончено. Навсегда. Жалко мне вдруг стало Натали. Ну что она несет такое? Сама же знает: учись не учись, а все равно, кроме как через армию, никто из нас не достигнет ничего. А в армии сейчас такое дело – война. Кто не убит, тот инвалид. Зачем тогда вообще учиться? Про девчонок я вообще молчу. Для борделя даже азбука не нужна. Ну разве какой повезет и ее замуж возьмут. Хотя здесь в Москве интернатовских берут неохотно. Жилья нет, гражданских прав – никаких, работу хорошую ни в жизнь не найдет. Зачем нужна такая жена? А знаете, каков процент самоубийств среди выпускников? Говорят, почти тридцать процентов. Еще половина спивается и скалывается в течение нескольких лет. Остальные? Остальные кто на каторгу, кто на поселение. Выживают единицы. Очень я хотел стать одним из тех, кто выживет.
Но ничего из этого я Натали так и не сказал, да думаю, она и сама все это знала, иначе бы не радовалась так, что я в библиотеке пропадаю, а не в качалке или на улице. А ведь зря. Взял я ее за плечи, а плечики у нее худенькие совсем, словно недоедает, отодвинул в сторону.
– Вы, Наталья Анатольевна, не волнуйтесь так, я к отбою буду, вы лучше идите к себе в библиотеку, а то тут дует, простынете, – говорю ей.
А как тут дует? Жара на улице. Вот уж ляпнул так ляпнул! Ну она постояла и пошла. И понял я тут почему-то, что не сдаст она меня ни сейчас, ни потом. Жалко ей меня. Тоже мне, нашла, кого жалеть! Лучше бы себя пожалела. Сидит целыми днями в подвале в этом, а ей, наверное, тридцатник уже, еще пять лет и стареть начнет. Так и останется старой девой, как эта жирная Ираида.
Но тут я толкнул плечом дверь и вышел в переулок. Чтобы камеры не засекли, я капюшон накинул, очки темные надел, прошел по стеночке за угол, там через забор сиганул на территорию соседнего госпиталя, а потом пробежал через широкий госпитальный сад, снова через забор махнул … Остановился я только тогда, когда два квартала отбежал. Теперь можно было никуда не спешить, чтобы не привлекать лишнего внимания камер слежения. Да и Чика с дружками тусовались обычно рядом с интернатом, тут их, конечно, тоже можно было встретить, но уже по одному. А по одному они опасности не представляли.
А потом я свернул на Уральскую, там из подвала одной из пятиэтажек вытащил свой велосипед, кое-какое снаряжение: так, по мелочи. Ну сложил снарягу в рюкзачок и дальше покатил – к Партизанской, там в Измайловском парке, у приметной скамеечки под старым каштаном и была у меня назначена встреча с Джокером. Отсюда мы должны были идти к центру уже понизу. Так было безопасней, да и на улицах на патрули можно было нарваться. А кто мы такие здесь, в городе? Никто. Даже каунтеров нет. Арестуют нас, да и все.
А Джокер уже ждал меня в парке, сидел на спинке скамейки в условленном месте, курил свои черные сигареты. Дым у сигарет был почему-то зеленый. И чего он туда добавлял? Красителей? Меня увидел, окурок в урну бросил, в этом он всегда чистюлей был, со скамейки спрыгнул, закинул рюкзак за спину, и мы вглубь парка потопали. Там, в гуще кустов, был вход в технические тоннели – узкий бетонный лаз. Кроличья нора да и только. Ну мы туда и нырнули по очереди. Сначала Джокер, а потом, несколько раз оглянувшись вокруг, – я. Я и тогда, и сейчас готов поклясться, что не было там никого, и никто не видел, как мы туда спустились. На ощупь враспорочку мы слезли в более широкий коллектор и пошли, пригнувшись, к Семеновской. Идти нужно было долго, и поэтому Джокер торопился. Мы почти не разговаривали. Тут под землей разговаривать – себе дороже станет. Да и о чем? У Джокера свои дела, мои неприятности его не касаются. Да и мне о чем его расспрашивать? Все равно ничего не расскажет.
А подземка своей жизнью жила, под ногами мутная водичка стекала, пованивало, надо сказать, изрядно. То тут, то там по коллекторам гудело и шумело. Да и сверху тоже грохотало, как следует. Ну сверху – это шоссе, если снизу, то почти на сто процентов – подземка. Тут ведь не обязательно гудит только там, где нормальные поезда ходят, тут всякого уже понастроили. Говорят, от банка к банку уже по личной подземке банкиры добираются. А вот если звук со стороны идет – это оно, подземелье, подвывает. Но Джокеру эти звуки были до фонаря, да и у меня нервы крепкие. В рассказы про гигантских крыс, крокодилов и черных диггеров я не верю. Основная опасность здесь – это, конечно, темнота, испарения и бюреры. В темноте можно свернуть шею, от испарений – задохнуться, а бюреры стреляют на поражение. Ну еще можно застрять, или тебя может смыть, если наверху ливень пройдет. Так что, сами понимаете, ухо все время надо держать парусом, а то можно и не вернуться.
У Семеновской Джокер медленнее идти стал, все на часы поглядывал. А я и не торопил его. Тоннели метро бюреры то и дело обходили, и расписание этих обходов Джокер знал, как свои пять пальцев. Меняли расписание редко. Конечно, в тоннеле метро камеры слежения были, но тут такое дело: от камер нас спасали капюшоны и респираторы, а пока бюреры до нужного участка со своих постов добегут, нас уже и след простыл. Пойди найди нас среди тоннелей, переходов, лазов и канализационных стоков. Нет, ну периодически диггеров подстреливали, такое случалось, поэтому-то их и называли смертниками. Но Джокер ведь не новичок, сколько раз ходил, и все удавалось.
А тут нас словно ждали. Нет, я это фигурально говорю, что ждали, такого быть не могло. Откуда они могли знать, что мы пойдем? Ниоткуда. Значит, нарвались мы на них случайно. Или часы обхода поменяли. Не успели мы из коллектора вылезти, через рельсы метро перебежать и подняться по лестнице на техэтаж, как я услышал: бегут. Топали они сильно, да и эхо в тоннелях, сами знаете, неслабое. Было их двое. Ну это я думаю, что их было двое. Может, больше было. У меня времени не оставалось их рассматривать. В этот момент Джокер уже наверху был, а я еще по лестнице поднимался. Ну я, как их услышал, так птицей на площадку взлетел, там такая решетка была устроена – от пуль точно не защитит, а потом мы метнулись в сторону и полезли в другой коллектор.
А коллектор, собака такая, узкий, там только-только ползти друг за дружкой, а тут – такие дела!
Ну Джокер сиганул головой вперед да и был таков. Я – следом. Но, видать, загремел я решеткой этой, когда отталкивался, ну и полоснул кто-то из бюреров очередью навскидку. Адреналину у меня в крови в этот момент было литров сто, наверное, не меньше! Я услышал, как пули по стене совсем рядом чмокают и как рикошеты от решетки визжат. Так быстро я никогда ползал! Я то и дело подталкивал Джокера, ботинки его все время под руками мешались. Но я точно знал, если я буду в коллекторе, когда они по лестнице сюда, наверх, поднимутся, мне конец. А может, и Джокеру тоже. А коллектор, как назло, был такой длинный и все время вниз уходил, и я уже подумал, что все, отбегался Шурыч по земле, как вдруг Джокер впереди исчез, а потом и я куда-то в темноту вниз вывалился. И тут же сзади еще раз очередью хлестануло. Я в вонючей луже распластался, думал, сейчас мне конец придет, но все обошлось. Мы какое-то время полежали, фонари выключив, послушали, не полезут ли они за нами, но бюреры у коллектора потоптались, пустили в него еще одну очередь, видимо, для острастки, а потом все затихло. Может быть, они просто ждали, не зашумим ли мы, но мы же не новички какие-нибудь.
Хорошо, гранату не кинули. Гранаты они здесь, под землей, кидают редко, но все же бывает. Я включил свой фонарь на самый тихий ход, и мы потихоньку от коллектора отползли, а потом, пригнувшись, подальше отбежали.
– Ни фига себе! – говорю я, когда мы уже далеко были.
Джокер со своим фонарем возился, и я в этот момент его хорошо разглядел. Он был до смерти напуган, но виду не показывал. А уж я-то как перетрусил! А тут еще Джокер и говорит:
– Да тебя зацепило, брат!
Я вниз посветил, а у меня гача мокрая от крови. Ну тут мне самому плохо стало. Но я сказал себе: «Стоп, Шурыч! Если сейчас размажешься, как потом выбираться отсюда будешь?»
