Александр Лаврентьев - Неформал
Обзор книги Александр Лаврентьев - Неформал
Александр Лаврентьев
Неформал
Глава первая Пистолет
….Все началось одним солнечным, жарким днем, когда на перемене я встретил на школьном дворе Джокера. Не знаю, почему он позвал в напарники именно меня, в принципе, у него и своих друзей хватало. Я их, правда, не видел, но говорили о них много. Говорили, что все они старше Джокера, а Джокер был старше меня на год. И все они были смертниками. Их там целая банда была. Сами себя они называли диггерами, в память о каких-то крутых парнях, которые изучали подземелья Москвы в начале века. Шнурок – малец из восьмого класса говорил, что они водили его на могилу основателя диггерского движения – то ли Махлевского, то ли Мамонтова, не помню.
Но то было раньше. В 2051 году все, кто рисковал спускаться вниз, были рано или поздно обречены, потому что зондеркоманды бюро национальной безопасности стреляли без предупреждения. Оно и понятно: бюреры, как их называли у нас в интернате, считали, что в катакомбах Москвы в военное время стало слишком людно. Спросите, почему у комиссаров БНБ такое странное название? Да так у них самого главного звали! Верховный комиссар БНБ Иоганн Бюрер! Так и пошло: бюреры да бюреры. Прикольно.
Ходили слухи, что под землей есть целые поселения террористов-конви, что у них там своя собственная сеть ходов и склады с оружием и что в нужный момент они по знаку из-за океана вырвутся на поверхность. Вот бюреры и обеспечивали безопасность работы метро, отлавливали террористов. Заодно и всех диггеров с подземки повыгоняли. Ну почти всех. Таких, как Джокер, просто так не прогонишь.
Лидер [1] по психологии Ираида рассказывала нам на своих уроках о конви, как об экстремистах, которым ничего не надо, лишь бы все вокруг взрывать, но я почему-то не верил ей. Да никто на самом деле не верил тому, что она говорила, просто всем было пофигу. Ираида закатывала глаза под толстыми стеклами очков, и ее жирное тело ходило волнами от негодования.
– Слово «конви», – заученно вещала она нам, подняв вверх жирный палец, похожий на сардельку, – происходит от английского слова «convinced» – убежденный. Секта ортодоксальных конви – самая страшная тоталитарная секта в Евразийских штатах. Они не признают единого бога, которому поклоняются все религии мира, и молятся своему лжепророку, которого считают не только человеком, но и богом. Фанатики отрицают существование бессмертных Святых Патриархов, а жизнь человека для них ничего не значит. Когда пятнадцать лет назад мы победили Халифат, к власти в стране мирным путем пришли Патриархи, и секта конви была запрещена. Все религии мы свели воедино первым и единственным собором Патриархов. Ведь бог один, это молимся мы ему по-разному. Тогда-то и проявился преступный характер мерзкой веры конви…
На самом деле занятия в школе еще не начались, это нас, интернатовских, гоняли в школу весь август на дополнительные уроки. Вы можете подумать, что мы были какие-то особо тупые. Нет, просто так нас было легче контролировать, свободного времени почти не оставалось. Весь июнь и июль нас заставляли пахать на отработке, а в августе начинали долбить знаниями. Я до сих пор вспоминаю лидера Ираиду с содроганием: ее водянистые глазки, пылающие ненавистью, крючковатый нос и жирные складки, идущие вниз к подбородку по обе стороны рта. Она была похожа на отвратительную, растолстевшую сову.
Мы все тогда сидели возле нее на стульях, поставленных полукругом, слушали, и всем было, в принципе, наплевать. Главное – дождаться, когда же закончится час коррекции личностного роста, и тогда можно будет валить из школы, Джокер оказался единственным, кто поднял руку и спросил:
– Лидер Ираида, а правда, что с десятого века и по начало двадцатого вера конви была официальной религией страны?
А потом он, не дожидаясь ее ответа, задал еще один вопрос:
– А правда, что за это время территория страны увеличилась в десять раз и достигла берегов Тихого океана? И как такое возможно, что народ, исповедуя религию разрушения, смог создать на основе нескольких раздробленных княжеств самую большую в мире страну?
Джокер он такой: как срежет, так срежет. Иногда я думаю, что он знает все на свете. Однажды он признался, что запоминает все, что когда-либо прочитал.
Лидер затряслась от гнева. Такое с ней иногда случалось. Мой друг Длинный – ну то есть Саня Матвеев, называл такое состояние «сбоем программы». Какое-то время она давилась собственным бешенством так, что пузыри шли с губ, потом взяла себя в руки.
– Ну, Волжанин, дождешься ты у меня! – прошипела она. – Сама бюреров за тобой пришлю!
Волжанин – это фамилия Джокера.
Мы переглянулись. Если Ираида взбесилась, значит, дело дрянь.
Она повернулась, протопала к столу, жирные бока, обтянутые серым платьем, переваливались, включила лаймер, [2] вызвала вохровца, который возил нас из интерната в школу и обратно – толстого детину, каким-то образом увильнувшего от призыва в армию, и приказала ему проводить Джокера к куратору.
Не повезло Джокеру. Даже ювенальный инспектор уже считал, что по Джокеру плачет каторга, но до куратора Джокер не дошел. Он выпрыгнул в открытое окно со второго этажа и удрал, перемахнув через школьный забор. Понятное дело, вохровец прыгать за ним не стал. Оно ему надо, за такие деньги? Джокеру надо было найти фальшивый каунтер [3] и залечь на дно, как это делали все, кто сбегал из интерната, потом выбраться из Москвы куда подальше, где каратели из БНБ не так свирепствовали, найти простенькую работенку… Но Джокер никогда не был таким, как все.
Я встретил его на школьном дворе на следующий же день. Стоит как ни в чем не бывало у забора, головой вертит. Ну, я сразу понял, что встал он не просто так, а правильно. Ни одна из школьных видеокамер его не достает. Увидел меня, махнул рукой, мол, греби сюда! Ну, я подгреб.
– Чего, – спрашиваю, – надо?
А он отвечает:
– Сходи, – говорит, – со мной в подземку еще раз. Мне там кое-что забрать надо.
– А че сам? – спрашиваю.
– Да ничего, – отвечает, – мне надо еще на уровень вниз спуститься. А там колодец, надо подстраховать, мало ли что.
Это у них, смертников, такое правило – по одному не ходить. Хорошее правило, да только и мне тоже подставляться не хочется, я сам – кандидат на вылет. Еще один эпизод, и я – почти конви. Изгой.
– И что мне за это будет? – спрашиваю.
– В смысле? – не понимает Джокер, а сам глазами туда-сюда смотрит, соображает.
– Дурку не гони, – отвечаю ему. – Хапануть же чего-то хочешь? Ну хабар пополам, и дело в шляпе.
А он так замялся и говорит:
– Я думаю, тебя хабар не устроит. Возьмешь ножик?
Ножик у Джокера отличный! Я о таком всегда мечтал, да только денег мало было: не чета я Джокеру. Вон у него и лаймер самой последней модели, и девайсы всякие тоже на высоте, опять же снаряга для походов. А у меня что? Армейские ботинки и самые дешевые армейские же штаны. Ну еще подковка золотая на цепочке. Я ее у Шнурка по дешевке купил, он мне должен был. Остальное казенка, интернатовское. Поэтому я решил: пусть хоть ножик моим будет. Всегда пригодится. И здесь, и если что – в бегах.
Но ножиком он дорожил, везде таскал его с собой, значит, одно из двух: либо хабар все-таки дорогой, и Джокер решил пожертвовать ножом, либо… Либо маршрут опасный.
Но меня опасностью не отпугнешь. Я, конечно, не диггер, не особо люблю по подземельям и техническим каналам лазать, но и в отказ, если что случится, не пойду. Джокер знает, кого в напарники брать. Это я в прошлый раз Шнурка на себе вытащил, когда тот в темноте в колодец упал и ногу сломал. Куратору мы тогда втюхали, что Шнурок со старого гаража на задворках интерната упал. Куратор нам не поверил, на рожах, видать, было написано, что врем, да и воняло тогда от Шнурка, как от дохлой крысы: изгваздался в канализации, но мы стояли на своем, и деваться ему было некуда. Оформили, как несчастный случай за пределами интерната, а гараж потом втихую снесли. А Шнурку в ногу вкрутили шесть титановых винтов, чтобы кости срослись, обещали через год снова операцию сделать – снять винты. Но только год еще не прошел. С тех самых пор куратор глаз не спускал ни с меня, ни с Джокера. Ну и как водится, наскреб Джокеру на дело, а мне – на штрафы. Чего теперь об этом вспоминать, дело прошлое. Не совсем, конечно, прошлое, но для Джокера уже точно все в прошлом: и куратор, и Ираида, и весь наш интернат, и даже я.
Ну я его и спрашиваю:
– Ты что, валить собрался?
А куда валить, не спрашиваю, потому что меньше знаешь, лучше спишь, а то куратор притащит к себе в пыточную, – так мы называли его отдельный кабинет для допросов, да заставит отвечать на полиграфе, а не понравятся ответы, вкатит тебе дозу пентотала, [4] и сам расскажешь все, как миленький. И даже инспектор не поможет, – все по закону. С двенадцати лет – можно и пентоталом. А малолеток – в карцер. Та еще дыра.
Но Джокер и не собирался мне ничего рассказывать, кивнул просто, да и все. И спрашивает:
