Александр Афанасьев - Нет пути назад
Мы находились в небольшой гостинице, расположенной в восточном Кабуле, но вне крепостных стен Старого города. Этот район застраивался при короле, в шестидесятые и семидесятые, и потому больше напоминал районы некоторых африканских и индостанских городов. Здания в основном трехэтажные, хотя встречаются и двухэтажные, на первом этаже обычно дукан или едальня. Деловые здания перемежаются виллами, застройка довольно хаотичная и бессистемная. Улицы грязные, но не такие узкие, как в старых городах, рассчитанные под грузовой транспорт.
Номер снял Араб по поддельному паспорту, который никуда не приведет. Паспорт был афганским, сам Араб тоже переоделся афганцем. Вообще-то в отеле было что-то вроде пропускного режима, но недалеко располагался рынок, на котором торговали всем чем угодно, в том числе и травой-муравой, так что к вечеру усатый страж сих врат был конкретно упоротым. Мы пошлялись по району, тоже переодетые афганцами, а с наступлением темноты проникли в отель и поднялись на последний, третий этаж. У нас было две машины, в том числе одна с настоящей, зарегистрированной в реестре лицензией таксиста. Это на случай, если придется уходить.
Полночь застала нас троих в угловом номере. Я сидел на кровати, думал тяжкую думу и искал нужное в Интернете под чужим именем – карточку после этого я выброшу и забуду о ней думать. Араб стоял у окна и рассматривал улицу в снятый с винтовки термооптический прицел – он стоил двадцать тысяч рублей, больше, чем иной дом на этой улице. Малек добросовестно готовился к брифингу – помечал оперативную обстановку, в качестве планшета используя более-менее чистую стену и для создания наглядности – фотографии, пришпиленные к стене, и разноцветные толстые нитки, чтобы указать на связи…
– Довольно ресурс тратить… – сказал я, выходя из Интернета, – ей-богу, из жалованья вычту.
Араб выключил прибор. Шутить не было сил.
– Готов? – спросил он Малька.
– Почти.
– Лучше не будет. Вещай.
– Внимание сюда…
На стене была довольно толково изображена curriculum vitae, промежуточный итог жизни некоего Фархана Ширази, сорока одного года от роду, полукровки, бывшего дукандора – менялы и ныне одного из самых богатых людей в Кабуле.
– Основные связи я разделил на три части, – начал Малек, – деловые, личные и тайные. Каждая из них обозначена своим цветом – красным, синим и черным. Начнем с красного…
Как и положено богатому человеку, Фархан Ширази вел довольно активную жизнь, курсируя между правительственными учреждениями, банками и зданиями, где размещались всевозможные купеческие гильдии. Он по-любому подходил под определение купца первой гильдии и потому не раз и не два навещал здание Торгово-промышленной палаты Афганистана. Немало времени он проводил и в Арке, дворце, где располагались Кабинет министров и генерал-губернатор Афганистана. Много времени проводил в Волуси Джирге – это было похвально, некоторые депутаты считали, что с избранием их работа заканчивалась, для них был важен сам статус, а не работа на благо афганского народа. Это были постоянные маршруты. Остальное – банки, страховые, строительные компании – явно «по делам», то есть только тогда, когда нужно, и не чаще. Не удалось установить системы.
Второе – частные дела.
Из известных вилл в Кабуле, принадлежащих этому человеку, обитаемыми были две. В них он и ночевал, причем безо всякой системы. Облегчало перемещение между домами этому человеку то, что он никогда не был женат.
Это сразу наводило на размышления. В Афганистане много неженатых, но это значит только то, что у этого человека нет денег на выкуп за жену. Бороться с этим бесполезно, это местный обычай. Женщина здесь не ценится, в роду ценятся мальчики – будущие мужчины и воины, защитники, женщину же продают как скот. Назначая цену за свою дочь, ее отец не хочет ничего дурного, он просто хочет компенсировать расходы на то, что кормил и растил ее все это время. А поскольку Коран разрешает богатым мужчинам брать себе до четырех жен, а знатные еще и держат гарем из наложниц, получается, что, если у одного мужчины четыре жены, значит, у троих других женщин нет вообще.
Поэтому в Афганистане процветает содомия. Духовное управление мусульман борется с этим, но пока безуспешно. Этим занимаются все, в том числе священнослужители, ненормальным это не считается. И первое, о чем здесь можно подумать, зная, что человек в сорок два года не женат, – именно это.
– Есть сведения о том, был он женат или нет? – спросил я.
– Данных нет, – ответил Араб, который собирал установочную информацию. До нашего прихода записей не велось, были «шариатские браки», то есть такие, о которых знал мулла местной мечети и соседи. Так что отсутствие такой информации тут норма.
– Тогда…
– Одну минутку, я продолжу…
– Хорошо, продолжай.
– Среди личного – был «Кабул Ротари Клуб», владевший единственным в Афганистане полем для гольфа. Несколько ассоциаций и спортивных обществ, которые он спонсировал. Везде были фотографии и короткие ролики, которые ни о чем не говорили. Нельзя понять, что человек думает и делает, просто следя за ним.
Теперь тайное.
Тайным были две вещи.
Первая – двухкратное посещение одного из дуканов в центре Кабула. Малек последил за этим дуканом немного и выяснил, что там точка Хавалы. Определить, насколько авторитетен этот хаваладар, кто он вообще – обычный дукандор, занимающийся этим, чтобы добавить немного к своему скудному доходу, или один из координаторов сети в стране, занимающийся реальной переправкой ценностей. Настораживало то, что в дукане торговали золотыми изделиями – ювелир и мог быть координатором, имеющим доступ и к золоту, и к алмазам. Но устанавливать дальше, не рискуя спугнуть Ширази, невозможно.
Вторая подозрительная точка интереса Ширази располагалась в доме через дорогу. Сюда он ездил каждый четверг все то время, которое за ним следили. Каждый четверг он был здесь как штык.
Более того. Здесь его сопровождал наряд охраны вдвое меньше, чем обычно, а сам он пересаживался из роскошного «Бентли» в неприметный внедорожный бронированный «Датсун». И судя по снимкам, сам был за рулем.
Наводит на размышление, верно?
– Опять содомитский бордель? – проговорил я вслух. – Нет, с этой страной положительно надо что-то делать.
– Я навел справки, – сказал Малек, – здание это построено пять лет назад. Кто-то выкупил большой кусок земли, на котором стояли здания, приносящие доход, и огородил его забором высотой около пяти метров. Затем там было возведено двухэтажное здание довольно странной постройки. В нем почти нет окон, на втором этаже терраса закрыта не стеклом, не занавесью, а плитой с фигурной резьбой. Обитатели этого дома не показываются на улице, еду им приносят и складывают, забирая деньги. Забирает женщина, всегда закутанная в глухой никаб с вуалью… или как там называется эта штука на глаза. Само здание построено из высококачественного бетона, внутри…
– Постой-ка, друг любезный… – недобро сказал Араб, – одну минуточку. Я еще могу понять, как ты мог узнать, из чего сделаны стены. Но как ты узнал, что находится внутри?
– Ловкость рук и никакого мошенства, – отшутился Малек.
– Нет, погоди. Лично тебе я запрещал вступать с кем-либо в контакт. Так?
– Так точно.
– А ты что сделал, долбоюноша? Извольте доложить.
– Ну…
Двумя неделями ранее
Афганистан – страна, где быть верным чему-либо почти невозможно.
В Афганистане за много лет войны были повреждены ключевые институты, которые превращают землю в страну, а людей, в ней живущих, – в общество. Одно из таких понятий – понятие о власти и верности ей, ее атрибутам и главному из них – присяге. В Афганистане было – и до сих пор мы не справились с этим – две системы власти. Во многих городах власть сменялась дважды в день – с рассветом и с закатом. Днем правил король – раньше, а теперь мы. Ночью правили бандиты, террористы, которые раньше боролись против короля, а теперь против нас. И те и другие вершили свою власть с исключительной, звериной жестокостью. Это приводило к тому, что афганцы вообще избегали какой-либо активности, несмотря на долг, честь, совесть, присягу. Военные смотрели на границе в другую сторону, когда идет караван, даже если им с этого каравана не перепадало. Полицейские вытаскивали лежаки и лежали целый день, пока мы не заставляли их подняться и делать свою работу. Афганцы не видели, не слышали, не делали до тех пор, пока можно было не видеть, не слышать, не делать. Мы помогали им, а они смотрели на нас пустыми, равнодушными глазами и ждали заката…
Эти полицейские были такими же афганцами, как и все. Трое молодых парней, полицейский сержант постарше, пикап «Атаман» с установленным в кузове крупнокалиберным пулеметом. Трое стали работать в полиции уже после того, как пришли русские, сержант успел послужить при короле и знал, как оно было. При короле им вообще не платили жалованье. Все жалованье забирал себе начальник, а они вынуждены были обирать людей на своих участках, да еще и отдавать большую часть этого начальнику. Тот брал что-то себе, а остальное отправлял наверх, своему начальнику. Тот еще дальше – и так деньги со всего Афганистана доходили до короля. Эта система работала без сбоев и была афганцам понятна: вооруженные люди имеют право получать за защиту с безоружных. Еще они подрабатывали сопровождением караванов и охраной таких мест, как нарколаборатории. Это они забирали себе, когда удавалось подработать.
