Ивонн Наварро - Чужие.Музыка Спирса
Из мира по другую сторону оконного стекла до слуха Деймона доносился нескончаемый грохот уличного движения Маихэттена - голоса людей, не смолкавшие в любые часы суток, шум аэроциклов, автобусов, даже далекий гул сверхскоростных поездов в тоннелях, этого нового транспортного средства, такого шумного, что продавцы газет давно, привыкли предлагать покупателям еще и затычки для ушей. И за всем этим… ничего.
- Где музыка?
Кена Фасто Петрилло больше нет, он умер, но его слова продолжали звучать в мозгу Деймона. Что могло быть в этом пузырьке такого, ради чего человек с уникальными способностями гитариста изменил своему дару, отдав предпочтение неуловимым мелодиям, которые, кроме него, никто не слышал?
- Музыка Королевы-Матки… такая красивая.
- …Наполняла и баюкала меня.
- …Эта музыка становилась все более изысканной, более захватывающей… гораздо более величественной.
«Я смогу это сделать, - подумал Деймон. - Я много сильнее, чем Кен, гораздо лучше него владею собой и сам направляю свою судьбу. Если Кен, попробовав «Лед» и «Звездочет», смог отказаться от них, то и я смогу отказаться от желе. Я - истинный художник, мои любовь и преданность своей работе стоят этого риска, стоят испытания болью выздоровления, стоят чего угодно».
Возможно, бессонница сделала его слишком ранимым, не дала взять верх страхам и хорошо всем известным предостережениям, человекообразные подтверждения которых всюду слонялись по улицам. Но более вероятно, что глубоко проникшее в душу желание просто отмело все опасения, заставило его взять в руки пузырек, чтобы повнимательнее рассмотреть его… затем открыть крышечку, покрутить изящную склянку в ладонях и выпить содержимое.
Он ожидал, что не почувствует никакого вкуса, но его рот наполнился ароматом жженой сладкой ваты и, как ни странно, вкусом дорогого красного вина…
Не чувствуя сна ни в одном глазу, Деймон увидел сон.
Он больше не был собой, наблюдавшим за Моцартом из безопасного переднего помещения улья. Он сам был Моцартом…
В утробе. Его первым намеком на ощущение было требование свободы, стремление вырваться из жаркого ограниченного пространства, заставить замолчать непрестанно грохочущее сердце животного-кормильца и утолить им голод…
Рождение. Полный неистовой энергии и голодный, он в бешенстве разрывает влажную красную оболочку и, едва вырвавшись, обращает всю свою ярость на труп, утоляя голод останками существа, которое послужило ему хозяином…
Рост и возмужание. Холодная мертвая плоть едва утоляла его ненасытный аппетит, давая вырасти, чтобы расщепить первый кроваво-рыжий панцирь, затем еще больше вытянуться, высвободить задние конечности, затем передние, великолепие мускулатуры и зверская сила которых особенно хорошо заметны, когда они высоко вздымаются над его головой, в обеих пастях которой не счесть острых зубов. Это последнее превращение. Он вырос и возмужал, он громаден, неудержим…
И наконец, СВОБОДА! Он набрасывается на жиденькие прозрачные стены, в которых его пытались удержать, ощущает, как они трещат под его ударами, разлетаясь осколками, словно древний хрусталь. Мир за ними - накрытый для него стол, и он пирует за ним не давая пощады тем дуракам, которые пытались заставить его клянчить самое необходимое,- родители и владельцы ночных клубов, когда он был молод, Кин и его жирная ведьма-секретарша. Затем он идет дальше и выше, добирается до самого Йорику, компания которого смотрела на него свысока и глумилась над ним, прячась под личиной готового помочь спонсора; он упивается ощущением дробящейся между его массивными челюстями головы этого человека, наслаждается вкусом человеческой крови, струящейся между острыми как бритва зубами его двойной пасти.
Но это еще не конец: он обрушивает свою злобу на этот город и его жителей, дает выход бесконтрольной ненависти, устраивая жестокую резню бессердечной, ленивой публике, убивая тысячи этих тупоголовых, которые не имеют представления, что такое чистый звук, этих идиотов, которые не в состоянии понять красоту истинной музыки. Но все это происходит…
В тишине.
Полной, умопомрачительной. Сколько бы раз в этом учиненном им побоище он в злобе и радости ни раскрывал свои пасти, сверкающие ряд за рядом острыми и такими красивыми кольями, из его глотки так и не вырвалось ни единого вопля.
Ни шипения, ни крика. Ни одного красивого визга.
Ни одной ноты музыки.
____________________
Придя в себя, Деймон издал человеческий вопль, заметив синеватую дымку рассвета за окнами голубятни. Пот, обильным потоком бежавший с его лба, был холодным, как ледяная вода, пропитавшиеся им пряди волос покалывали кожу щек, словно это действительно были острые сосульки. Это было бы даже приятно, если бы…
Если бы. Еще одно прекрасное заклинание, желчно подумал он, скомкав одеяло вместе с пузырьком из-под желе и швырнув его в противоположный угол комнаты,- замечательная замена привычному «наступит день».
Неужели всегда одно и то же?
____________________
Вэнс и Брэнгуин уже были в улье. Они вяло копошились возле приборов и датчиков, как и положено этим подобострастным рядовым работникам «Синсаунд». Деймон, проигнорировав и посвежевшие за ночь лица биоинженеров, и вспыхнувший в их взглядах испуг, прошел прямо к стеклянной стене клетки Моцарта и поднял над головой сжатые в кулаки руки.
- Я хочу слышать его! - прорычал он.- Я хочу слышать музыку! Спой мне, черт бы тебя побрал, начинай!
Голос Деймона поднялся до дикого вопля, и он стал изо всех сил колотить кулаками по стеклу. На бешеный натиск композитора закаленное кварцевое стекло ответило не более чем вибрацией. Моцарт моментально к полу и несколько раз мотнул своей темной продолговатой головой из стороны в сторону, но единственным звуком, доходившим из динамиков до слуха трех человеческих существ, было тихое низкое шипение. Еще через несколько мгновений чужой повернулся к стеклу широкими боковыми пластинами хребта и ушел в тень дальнего конца своей тюрьмы.
Деймон резко повернулся на каблуках, и оба биоинженера вздрогнули и попятились. Кожа под его темными глазами выглядела подкрашенной тонким слоеем фиолетовой туши, волосы дико взметнулись и упал на лицо. Он смахнул их вбок и раздраженно потребовал:
- Дайте ему что-нибудь. Что-то такое, с чем он сможет драться. Что захочет убить.
Вэнс нахмурилась:
- Что-то похожее на что?
- Мне безразлично, - рявкнул Деймон. - То, что сможете добыть. Просто позаботьтесь, чтобы оно попало к нему живым. Я хочу слышать вопль его радости когда он разорвет живую тварь на части!
Глава 15
- Ну, вот они, - безучастно бросил Брэнгуин, поставив две клетки на пол возле двери кормушки. Он запыхался от тяжелой ноши и был вне себя от общения с этими болванами в приюте для животных. Какая им разница, что он будет делать с животными, продолжал возмущенно удивляться Майкл, если городу предлагают кормить на две звериные пасти меньше?
Дарси и Эддингтон с любопытством поглядывали как он снимает зеленую куртку, в которой ходил в приют. Он не полный идиот: они ни за что не отдали бы ему ни кошку, ни собаку, увидев на нем лабораторный халат. Сжав зубы, он лгал, отвечая на дурацкие вопросы. Да, дома есть кому гулять с ними и кормить, нет, я не собираюсь подрезать кошке когти.
- Что вам удалось достать? - нетерпеливо спросил Деймон.
С каждым часом он выглядит все хуже, подумал Майкл. Куда-то подевался задумчивый, ни с чем не сравнимый взгляд, который говорил ему так много; теперь лицо Эддингтона превратилось в маску мрачного отчаяния.
- Кошку и собаку,- выпалил Майкл,- как раз то, о чем мы втроем договорились.
- Я это знаю, - отчеканил Эллингтон, - но какой породы?
Дарси наклонилась и открыла защелку клетки поменьше, затем откинула крышку. Из густого меха апельсинового цвета на нее недоверчиво уставились большие желтые глаза; животное неприятно мяукнуло, когда она доставала его из клетки. Дарси почесала кошке голову.
- Из породы полосатых, - сказала она. - Другими словами, кошка-бродяга.
Взгляд, брошенный Деймоном на кошку, был полон разочарования.
- А собака?
Майкл пожал плечами:
- Кто знает? Пес-дворняжка, может быть, немного крупнее большинства. Шрамов достаточно, значит, бывал в переделках и, вероятно, умеет драться. Взгляните сами.
Он открыл дверцу, сунул руку внутрь и нащупал поводок, оставленный прикрепленным к ошейнику. Несколько секунд усердных усилий, и он вытащил пса на обозрение. Тот вел себя не особенно дружественно: прижал уши, обводя подозрительным взглядом помещение и находившихся в нем людей; достоверившись, что на руках у Дарси кошка, он нисколько не встревожился, а просто замер, поджав хвост.
- Барахло,- с отвращением прокомментировал Деймон, - вероятно, не весит и двадцати килограммов.
