Валентин Февраль - Шиш вам, а не Землю!
По всему было видать, что фарагоссец, беседующий с Кондратием — патриот своей родины, о чем явно свидетельствовала слеза, скатившаяся по его щеке, при упоминании последним об окруженном дворце. И Кондратию хотелось обнять этого человека и сказать ему, что он, как и все фарагоссцы заблуждается и на Фарагоссе в данное время нет ни одного чешуйчатника, потому что погибли все они, не долетев до поверхности планеты.
Но тут откуда-то снизу донесся истошный крик:
— Президента убили! Бутылкой брока-бролы по башке!
И Кондратий посчитал пока преждевременным раскрывание тайны, которую он знал один, насчет отсутствия наличия на планете фомальдегаусцев. Трудно сказать, почему он так сделал. Может быть от того, что заподозрил, что это его бутылка, то есть, посудина, выброшенная им лишь пару минут назад, прихлопнула лидера и героя национально-освободительного движения фарагосского народа.
Тем более, что самые его мрачные подозрения относительно своего влияния на судьбу планеты фарагосцев вскоре подтвердились.
Чуть погодя, из дальнего конца коридора прозвучало:
— Господи, нигде от этих диверсантов покоя нет! Уже из туалета прицельно бутылками бьют. Да прямо в самое уязвимое фарагосское место — Президента!
Голос принадлежал уборщице. А Уборщица эта, как и все приверженцы этой профессии, обладала, естественно, не абы какой врожденной наблюдательностью. Поэтому Кондратий, опасаясь разоблачения и по логике вещей, последовавшего бы вслед за этим, четвертования тут же на месте без суда и следствия, поспешил поскорее убраться с места совершенного им жуткого до невозможности, вопиющего преступления!
Во всяком случае, приняв невозмутимый вид, он отодвинул в сторону собрата по гуманоидности и затопал по длинному коридору дальше, пока не пришел в его конец и не увидел там большую, крупнокалиберную пушку, настоящую гаубицу среди гаубиц и гаубицу всех гаубиц.
Эта огромная пушка была повернута к окну и являла собой весьма впечатляющее и устрашающее одновременно зрелище. Рядом с лафетом, прямо на полу были навалены горкой снаряды: серебристо-голубоватые металлические шары, начиненные дьявольской силой.
«Вот бы нам такое в КГР! — восхитился Кондратий. — Мы бы показали этим фэтовцам! Подумаешь, двадцать планет в Системе, — скептически подумал он. — У нас тоже не хило — около десятка. А там еще найдем, если понадобится. Всего-то сразу в хозяйстве и не углядишь. Никто, ведь, планеты наши толком не считал. Куролесят себе вокруг Солнца. А сколько их там, сам черт не разберет! Он мог бы даже вновь открытым дать имена. Например, назвать в честь своей бабушки, которая лупила в детстве Придуркина смертным боем (детстве, конечно, Придуркина, а не бабушкином), когда он лазил рукой в сметану за обеденным столом. Нет, пожалуй, бабушка отменяется. Слишком неприятными были воспоминания Придуркна о ней».
Тут Кондратия посетили совсем другие мысли, более продуктивные и он начисто забыл о своей бабушке и еще не открытых планетах своей системы. Эти посетившие его мысли были навеяны голосами, донесшимися до него с внутреннего двора дворца.
— Это не Президента убили, а его двойника. И не убили вовсе, а только покалечили. И даже не покалечили, а всего лишь поцарапали. Да и то не сильно. Даже незаметно. Оглушили только. Но скоро он придет в себя. Эй, там! В медсанчасти! Несите нашатыря! Да побольше!..
У Кондратия, конечно же, от такого сообщения аж мурашки по коже забегали от радости. И он даже бросился к пушке, обцеловывая ее, как родную. Потому что рядом с ним больше не было ни кого, кого он мог бы расцеловать от всего сердца и от всей души и поделиться радостной для него и сногсшибательной новостью.
Но потом он опомнился от первых проявлений нежданной радости и принялся крутить и вертеть колесики и штурвальчики пушки, наводя ее ствол вдоль коридора, то есть — на то место, в котором синелицых фарагосцев столпилось больше всего и которые уже заподозрили в Кондратии фомальдегауского шпиона.
— Так просто, синемордые, я вам не дамся! — крикнул он. — Не на того напали, — добавил чуть тише.
Фарагоссцы, завидя, как Кондратий закладывает в ствол наведенной на них пушки снаряд, почуяли не ладное. Да и не мог слишком долго крыться обман, бессовестно и беззастенчиво чинимый Придуркиным. И даже его лицо, посиневшее от страха, в результате падения с унитазом на планету, пусть оно и было очень синим, но все же не в достаточной степени для коренного фарагоссца.
В общем, физиономия Кондратия была не кондиционной синевы. А теперь, когда Придуркина разоблачили, так и вообще — побледнело, став светло-синим, цвета майского неба, а не оттенка морской волны, как, например, у фарагоссцев.
— Лазутчик!.. Держи шпиена! — орали уже между тем синемордые и некоторые и них направились к Кондратию, сжимая в руках свое оружие, с заранее передернутыми ими затворами.
Кондратий приник к оптическому прицелу левым глазом, как когда-то видел это делали в кино. Руки его напряглись, а вены на висках вздулись уже не по киношному, а по настоящему.
— Врешь, не пройдешь! — взревел он. А уборщица тем временем вцепилась ему в ногу, пытаясь оттащить Кондратия от пушки. Швабра уборщицы валялась на полу, но в поднявшейся суматохе никто уже не обращал внимания кто или что и самое главное — где валяется. — Помирать, так с музыкой! — то ли наставлял Кондратий фарагоссцев, обучая их таким образом вполне бесплатно нехитрой армейской науке, то ли решив пофилософствовать вслух для самого себя.
Синемордые орали, уборщица визжала, а Кондратий, с не очень синим лицом по стандартам этой планеты, уже тянулся к спусковому рычагу и все, как уже говорилось выше, не слишком синемордое лицо его лучилось при этом тихой неземной, а вернее не фарагосской радостью.
Наконец-то осуществилась давняя детская мечта Кондратия — пострелять из артиллерийского орудия!
И вот Кондратий, как Хон Гиль Дон нового времени, дернул за рычаг и снаряд, пролетев зигзагами вдоль коридора и не зацепив никого, влепился в торцевую стену здания на обратном конце коридора. Проломив стену насквозь, снаряд вырвался наружу.
Те, кто стоял в это время возле дворца и, задрав вверх голову, прислушивался к шуму творимому на верху, принялись разбегаться во все стороны, заметив несущуюся на них бомбу.
Но совсем другое узрел Кондратий. Сквозь образовавшися в стене пролом посредством фарагосского снаряда, выпущенного Кондратием из фарагосской же пушки, он увидел космический корабль с весьма знакомыми обводами, отозвавшимися в сердце Кондратия приятной дрожью: поплевывая на все зенитные установки, дезориентированных паникой фарагосцев, на планету собственной персоной опускался «Скользкий Гром»!
— Скользкий!.. Середа! — перебивая самого себя и не помня себя от радости, закричал Придуркин, одурев при этом от радости. — Я знал, я знал, что вы не бросите меня! — пританцовывал он на месте. — Вы не бросили друга в беде. Вы настоящие товарищи по беде, — сказал Придуркин в заключение и, перепрыгивая сразу через три ступеньки, помчался вниз к «Скользкому».
— Фомальдегауский шпион! — вякнула вслед уборщица, но, увидев через окно «Скользкий Гром» с непонятными ей опознавательными знаками Земной России, заткнулась, решив принять пока выжидательную позицию.
— Вы не бросили меня… Вы не бросили меня…, - напевал между тем Кондратий на мотив вечнозеленого российского шлягера, исполняемого «Стрелками» «Ты бросил меня». И так он прыгал по ступенькам вниз, пока не оказался наружи, перед дверью, ведущей во дворец.
Навстречу бежал Середа.
— Брось ты эту бабу, — крикнул тот еще издали, указывая Кондратию на что-то у ног агента-13-13. И только тут Кондратий обнаружил, что зловредная уборщица и не думала расставаться с ним. Все это время она волочилась за Кондратием, как истинная патриотка Фарагосса, вцепившись в ногу земного мужика обеими руками. Она даже успела поспать по дороге и теперь земляне едва растолкали ее. — Тебе, что, заняться нечем? — поинтересовался строго у Кондратия Середа. — Столько дел у земной разведки, а ты заводишь шашни с ихними синемордыми старухами. — И Кондратий, вняв совету бывалого товарища, стряхнул с ноги фарагосскую ведьму. Между тем, Середа не успокаивался. — Видишь Фомальдегаус? — указал он пальцем на низко висящий в небе коричневый шар.
— Ну, допустим, — осторожно ответил Кондратий, приставляя ладонь козырьком ко лбу. — Если ты говоришь, что это Фомальдегаус, то, скорее всего, так оно и есть. Хотя, не факт. Но, что с того, что этот, на мой взгляд, кусок глины Фомальдегаус, как ты говоришь? Нам-то что с того? Он, что. Какой-то особенный? Другие шарики. Что похуже? — повел рукой Кондратий. — Отвечай. Не томи. Я весь изождался.
— Отвечаю, — доложил Середа. — Видишь маленькую как бы запятую на экваторе указанной мной планеты?
